Развитие политологии в современной России

Кроме объективной причины внутреннего характера на ситуацию в нашей стране заметно воздействовала и объективная внешняя причина. Развитый западный мир, постоянно модернизируясь, устойчиво развивался и быстро уходил вперед. Именно этому строю, а не социализму, как долгое время надеялись многие, удавалось решить принципиальные вопросы общественного развития более эффективно. Чем больше времени проходило, тем очевиднее становилось, что командно-административный социализм явно проигрывает  историческое соревнование между двумя социальными системами − капиталистической и социалистической.

Что же касается объективных предпосылок для революции то, как представляется, их в 80-х годах в Советском Союзе не было. Действительно, разве в недрах советского социализма формировались производительные силы и производственные отношения принципиально нового типа и, соответственно, новые группы и слои населения, являющиеся продуктом этих сил и отношений? Нет, таковые не формировались. Научно-техническая революция, начавшаяся на Западе в 60-е годы, где такие силы и отношения зарождались, лишь частично затронула СССР (например, в ВПК и в космической сфере) и, в отличие от Запада, не привела к формированию постиндустриального общества с переходом в информационное, т.е. общества, основанного на высоких и информационных технологиях, представляющих собой ни что иное, как новые производительные силы. На их базе формируются не только новые слои и группы населения (например, напрямую связанные с компьютерными технологиями), но  и новые производственные отношения.

Если бы все это существовало в СССР, мы могли бы с уверенностью говорить о наличии объективных предпосылок для социальной революции. Но  этого не было. Не лучше дело обстояло и с субъективными предпосылками. Действительно, разве были у нас до 1988/89 годов более или менее организованные оппозиционные силы, которые ставили бы своей целью свержение советского строя и возвращение к капитализму? Даже в конце 80-х годов у основной части возникшей весьма аморфной оппозиции главным лозунгом был: «Социализм с демократическим лицом».

Заканчивая сюжет о наличии субъективных причин и предпосылок, следует заметить, что без них не могут складываться и полноценные субъективные. Если же они все же образуются, то это происходит под воздействием иных факторов (например, внешних). Не имея под ногами прочной родной почвы, они вступают в антагонистическое противоречие с существующей в стране системой и, как правило, раньше или позже терпят поражение.

 Если  взять за основу и за данность  сказанное выше, то надо будет  признать, что субъективных предпосылок  и, соответственно, движущих политических сил для четвертой революции в СССР и России не было. Но кто же в таком случае начинал и двигал эту революцию?

Поначалу, во второй половине 80-х годов, это была группа реформаторски настроенных руководящих деятелей КПСС (или реформаторское крыло) во главе с ее генсеком М.С.Горбачевым, а затем группа радикально (фактически революционно) настроенных руководителей новой России во главе с Ельциным Б.Н. Да, наша история распорядилась так, что президент России, фактически антипод и антагонист М.С.Горбачева, завершил дело, начатое  последним генсеком КПСС и единственным (первым и последним) президентом СССР. Быстро ухудшающаяся экономическая и социально - политическая ситуация вынуждала обоих предпринимать все более радикальные меры и двигаться по пути радикализации преобразований, или, иначе говоря, по  революционному пути.

Исходя из сказанного, можно сделать вывод о том, что радикальные реформы начала 1990-х годов явились прямым продолжением перестроечных процессов конца 1980-х. Без перестройки, фактически парализовавшей советскую общественно-политическую систему, переход к   революционным преобразованиям 90-х годов был бы невозможен. Перестройка подготовила почву и предпосылки для такого перехода, в т.ч. через углубление системного кризиса.

 Несмотря на прямую взаимосвязь, между перестройкой М.С.Горбачева и революцией Ельцина  есть и принципиальные различия.

Первое из них состоит в разной направленности этих социальных процессов. В то время как перестройка преследовала цель совершенствования социализма и фактически перехода к социал-демократическому пути развития (с точки зрения автора, это было бы более естественным для советского общества), революция Ельцина Б.Н. была по сути своей и изначально направлена на полный отказ от социализма и переход к буржуазному устройству западного типа.

 Либеральный, буржуазно-демократический характер 4-й российской  революции не  только способствовал решению  некоторых фундаментальных вопросов  нашего общественного бытия, но  и поставил перед нашим обществом  ряд не менее сложных проблемных вопросов. Главный из них следующий: может ли либерализм западного типа быть системой идейных ценностей для российского общества и может ли он быть компасом страны на пути к желанной цели? То есть может ли он привести нас к подлинно демократическому, открытому, правовому, социальному государству с развитым гражданским обществом, устойчиво и активно взаимодействующим с внешним миром.

На  взгляд автора, либеральный характер нынешней революции лишь частично может решить стоящие перед нами проблемы и не приведет нас к указанной выше цели. Ибо неверное решение проблемы собственности10, в принципе противоречащее демократическому решению вопроса власти, по определению не может привести к образованию мощного среднего класса - основной опоры стабильности, главного потребителя и потому одного из основных двигателей общественного прогресса.

 Кроме  вышеуказанного негативного есть  и позитивный  итог революции. Он состоит в том, что впервые за всю нашу историю мы отошли от централизованной модели организации власти и государственного устройства и стремимся выстроить демократическую, значительно менее централизованную систему власти. Можно спорить, подходит это для России или нет, но мир идет по  пути демократизации уже давно, и это дает положительные результаты.

В экономической и духовной сферах ситуация, как представляется автору, сложнее.

С одной стороны, мы видим здесь плюрализм форм собственности, производственных отношений, структур и мировоззрений, что относится к позитивным факторам, с другой - сосредоточение финансовой и информационной  власти в руках олигархов, что, безусловно, относится к отрицательным явлениям.

*    *    *

В современных условиях главный смысл социальной революции в любой стране, не исключая Россию, состоит в том, чтобы открыть стране дорогу не только прогрессу производительный сил и тем социальным слоям, которые с ними связаны, но к реальной, а не фасадной демократии, важнейшему средству реализации этого прогресса.

Приход и утверждение демократии в России, как и во многих других странах, происходили под несомненным воздействием глобальных демократических волн11. Каждая такая волна демократизации была, с одной стороны, результатом нового состояния общества, его растущих устремлений и следствием  борьбы народов за свои интересы. С другой стороны, она  вела к развитию гражданского общества, росту числа партий и общественных движений, что, в свою очередь,  вело к новым демократическим приливам, открывало перед страной новые горизонты прогресса. По закону природы приливы наталкивались на сопротивление консервативных и ретроградных сил, прежних устоев, которое, как правило, приводило к откатам.

 Чем  ближе к нашему времени, тем  мощнее и масштабнее становятся  волны демократизации, тем глубже  и фундаментальнее их воздействие  на мир. Россия, как представляется, также не стоит в стороне от воздействия этих процессов. Это, разумеется, означает, что за определенным нынешним отливом обязательно наступит прилив.

  В демократическом развитии Россия  всегда отставала от авангардных  стран, что явилось следствием недостаточного общего развития ее социума и государства.  Тем не менее, для нее также были характерны и демократические приливы, и консервативные отливы. Но сила их была слабее и результаты скромнее, чем в колыбели демократии – Европе.

В результате отставания, особенно в ХХ веке, основную часть которого  страна шла  оригинальным путем советского народовластия, опыт демократии (в общепринятом смысле) накапливался с трудом. Пойдя в начале 1990-х годов в начальную школу демократии, страна столкнулась с безудержной вольницей, при которой демократические институты зачастую не только не выполняли своих функций, а, напротив, дискредитировали саму суть своего предназначения. Очень быстро вольница стала угрожать не только самой демократии, но еще и целостности и даже самому существованию государства. Чтобы остановить негативное развитие событий, руководство страны пошло на определенные ограничения демократических норм. Полное преодоление этапа вольницы позволит, надо надеяться, отказаться от ограничений и постепенно, шаг за шагом,  освоить все демократические ценности, накопленные человечеством.

 Между  глубинными экономическими и  политическими процессами существует  прямая и тесная связь. Формирующиеся  в экономической сфере новые  группы собственников, из которых постепенно вырастают  слои и классы, объективно нуждаются в своей доле политической власти12. Чем сильнее этот слой или класс, тем больше его политические амбиции. Стремясь реализовать эти амбиции, новый класс апеллирует к народу, избирателям, к демократии. Однако демократия воспринимается новым классом не более чем средство для достижения власти. Народ же, веря какое-то время в обещания нового класса, также стремится стать субъектом политической жизни. Но без экономического благополучия, высокого уровня жизни реализовать народный идеал невозможно. Только народ, достигший высокого уровня жизни, не только имеет то, что надо защищать, но и становится мотивированным на такую защиту. Бедный народ либо индифферентен к политической жизни и выборам, в частности, либо  – не более чем средство в руках властной элиты, которым легко манипулируют при достижении собственных целей.

Из этого следует, что общий алгоритм поведения властей должен напрямую зависеть от состояния общества, уровня его развития, общественного сознания, политической культуры. Чем выше этот уровень, тем больше свободы должно быть у народа, тем больше у него должно быть возможностей самостоятельно решать свои проблемы. Прежде всего, проблемы, связанные с формированием власти через систему выборов.

 Третий раздел − Российская государственность между прошлым и будущем

Не вдаваясь глубоко в историю, автор рассматривает лишь опыт  реформирования   государственного устройства конца ХХ − начала ХХI веков и то, как этот вопрос рассматривается в научной литературе13. Чтобы понять суть происходящего в наше время, надо отчетливо понимать, что по мере формирования Российской империи между Центром и периферией складывались асимметричные,  разноуровневые и во многих случаях договорные отношения.

Российский, а затем и советский унитаризм всегда имел большие особенности. В нем сочетались центростремительные и центробежные силы и три начала − унитарное, федеративное и конфедеративное. В зависимости от внутренних и внешних объективных и субъективных условий усиливалось и доминировало то одно из них, то другое. В конце 1980-х годов стало быстро крепнуть конфедеративное начало, перешедшее вскоре в полустихийный распад.

При осмыслении проблемы реформирования российской государственности неизбежно возникает следующий важный вопрос: что всегда скрепляло и что всегда разъединяло нашу страну? Скрепляли такие факторы, как генетическая близость славянских народов, единая вера (в советское время веру заменила коммунистическая идеология), внешние опасности, некоторые совпадающие интересы. Например, интерес совместной обороны от внешних врагов, интерес совместного освоения обширного пространства. Разъединяли такие факторы, как: полиэтничность, культурное и религиозное многообразие; неадекватность системы власти объективным условиям страны и времени,  трудноуправляемая из единого центра огромная территория, ресурсная самодостаточность некоторых территорий, питавшая их веру в возможность независимого существования.

В зависимости от внутренней и внешней ситуации крепли то одни факторы, то другие. При этом ускорялись то центробежные, то центростремительные тенденции, а  государство то консолидировалось, то, наоборот, распадалось.

Важным обстоятельством, всегда влиявшим на состояние государства и степень его сплоченности, был алгоритм действий центральных властей и особенно его соответствия уровню развития народов, населяющих страну и объективным потребностям момента. Если этот алгоритм был адекватным, государство было стабильным, динамично функционировало и развивалось и, наоборот.

Наиболее наглядно это проявилось и в поздние советские годы и в постсоветский период времени. Системные ошибки, допущенные в государственном строительстве в ХХ веке, наиболее ярко и наглядно проявились именно в это время. Первая из этих системных ошибок заключалась в том, что вопреки федеративным конституционным  началам практика государственного строительства и функционирования государственного механизма развивалась фактически в унитаристском, жестко централизованном духе. В послевоенные десятилетия эта практика все больше противоречила объективному состоянию и интересам союзных республик и автономных образований.

Попытки М.С.Горбачева и реформаторского крыла КПСС модернизировать политическую систему14 и государственное устройство, перейти от унитаризма к подлинной федерации не могли увенчаться успехом, так как, во-первых, предлагаемая модель постоянно перекраивалась, что только усиливало общественный пессимизм относительно ее благоприятных  перспектив и возможностей реализации и, во-вторых, социальная и экономическая ситуация быстро ухудшалась. Кроме этого монополия однопартийной политической системы, несколько десятилетий являвшаяся и двигателем, и мощным инструментом модернизации страны и казавшаяся многим по-прежнему достаточно адекватной новым историческим условиям, на самом деле превратилась в основной тормоз прогресса.

То, что КПСС фактически заменяла собой государственные структуры, позволяло ей в повседневной практике осуществлять идеи унитарного государства, имеющего в мононациональных государствах, как известно, немало преимуществ. Но в такой многосоставной во многих отношениях весьма сложной стране, как царская императорская Россия и СССР, унитаризм нес в себе больше разрушительного и центробежного, чем созидательного и центростремительного. Ко всему прочему унитаризм привел к тому, что к концу 1980-х годов опыт федеративного строительства и подлинно федеративных взаимоотношений в Советском Союзе был крайне скуден и более формален, чем реален. Иными словами, при наличии всех необходимых нормативных атрибутов федерализма и соответствующих правовых возможностей у союзных и автономных республик,  других национальных образований, практика развивалась в направлении унитаризма. Чем дальше, тем больше это входило в противоречие с фундаментальными и постоянно возрастающими интересами и амбициями народов СССР (и в особенности их элит) и все чаще вызывало недовольство союзных и даже автономных республик.