Становление академической школы в европейской традиции

Академия Леонардо да Винчи

Как только творящий принцип начинает разворачиваться в творимом мире и трактуется с точки зрения деятельности, созидания, появляется возможность снять проклятие дистанции мира видимого и мира сущностей. Логос превращается в то, что Альберти называл «природные первоначала» («primi principi della natura»), а Леонардо «разумом, рассудком, интеллектом» («ragione»), лежащем в основе природы. Они также являются некоторыми разумными основаниями, но они уже не внеположны миру, а имманентны ему. Более того, только наблюдая этот мир, можно их правильно понять. Внешнее зрение не мешает, а помогает понимающему взгляду, новому «умному видению». «Умное видение» средневековья — это всегда обращение за край обманчивой видимости, за ее пределы. Умозрение противоположно зрению, но уже с первой академической теории, с принципа Леонардо да Винчи «saper vedere» («уметь видеть») интеллектуальное зрение не противоречит зрению физическому, а помогает последнему стать острее. Человек уже первый акт зрительного восприятия осуществляет, как доказала теоретическая психология, с помощью чисто интеллектуальной способности воображения, умения увидеть в перевести плоский отпечаток на сетчатке в трехмерный образ, перевести его во-образ.  Зрение — та самая умная способность, которая во всем своем богатстве не заложена в нас от природы, в отличие от физиологических условий своего осуществления. Человек учится видеть всю жизнь, а видимый мир вовсе не «отражается в нас», а дан нам в ощущениях. Впрочем, дан он и собакам (без всякого появления в их среде намеков на рисование). Способность к изображению — чисто человеческая способность, она важна и ценна. Вот почему зрительные представления становятся для Леонардо столь же существенны, как и мышление, а соответствие видимых вещей, тех вещей, которые человек умеет видеть в леонардовском смысле, дает возможность назвать живопись «наукой». Теория зрения стала основой эстетики Леонардо, а теоретические дебаты — важной частью основанной им Академии.

Об этой Академии сведения скудны, известно, что организована она была в Милане в 1490, скорее всего это  была неофициальная группа художников, созданная для  дискуссий по проблемам теоретическим, а не подобие учебного заведения. Вероятно, вопросы, обсуждаемые в Академии Леонардо, повторены в его «Трактате о живописи», который Леонардо подготовил от 1489 до 1518²⁴. Этот трактат, как пишет Оксфордская энциклопедия, имел далеко идущее воздействие на развитие академического художественного образования. Сокращенное написание: Academia Leonardi Vin (ci) появляется на орнаментальном образце гравюры, вышедшем из мастерской Винчи. На профильном портрете женщины появляются аббревиатура: ACH(ademi) LE(onardi) VI(nci)²⁵. Это самое раннее документальное доказательство существования первой академии изобразительного искусства. Некоторые исследователи считают это подделкой или произведением, изготовленным спустя некоторое время после смерти Леонардо. Но копия орнаментального мотива встречается в рукописях Дюрера, поэтому датировка итальянского образца сейчас максимально приближена к годам жизни самого Леонардо да Винчи. Н. Певзнер называет Академию Леонардо самой ранней связью Академии с изобразительным искусством. Он полагает, что находящееся в поле зрения исследователей декоративное изображение могло служить входным билетом или экслибрисом академической библиотеки²⁶. 

Франсеско Маладиции Валери в 4-м  томе своего сочинения «Двор Лодовико Моро» называет леонардовскую Академию «Accademia degli Studi a Milano». Корио в «Истории Милана» называет нескольких учителей этой академии. Единственная современная самой Академии ссылка встречается у Луки Пачоли в «Божественной пропорции», где он рассказывает читателям о похвальном и ученом состязании (laudabile e scientifico duello), которое имело место в крепости Лодовико Сфорца в Милане 9 февраля 1498 года, в присутствии нескольких церковных и светских ученых, теологов, правоведов, среди которых находился «превосходнейший архитектор и изобретатель» Леонардо да Винчи. Как сообщают современные исследователи, между 1496 и 1499 Пачоли был в Милане, где встречался с художниками и учеными и вместе с Леонардо изучал геометрические проблемы, работая над своим сочинением «О божественной пропорции» («De divina proportione»)²⁷.

 Еще раз повторим, что первые  академии были не учреждениями, где искусство преподавалось,  а интеллектуальными собраниями, где проходили диспуты по самым  разным вопросам. Исследователи  считают, что Академия Леонардо да  Винчи, возможно, была таким кружком, где шли  дебаты, которые Леонардо инициировал или на которых присутствовал. Читатель может составить себе представление о характере этих словесных баталий по изданным у нас теоретическим произведениям Леонардо²⁸ и блестящей книге В. П. Зубова о леонардовской теории²⁹.

Мы не будем подробно останавливаться  на хорошо известных взглядах Леонардо да Винчи. Отметим только, что среди  множества проблем, которые содержатся в его рукописях и которые занимали серьезное место на теоретических диспутах в его Академии, мы встречаем проблему статуса живописи как свободного искусства, проблему традиционную для всех ранних Академий художеств. Он резко выступает против «глупцов», исключающих живопись из числа свободных искусств³⁰. Особую роль в истории этой Академии сыграла традиция paragone, споров о сравнительных достоинствах искусств, которою Леонардо ввел в свои тексты. Вероятно, эти споры занимали важное место и в теоретической деятельности самой Академии Леонардо. Леонардо подчеркивает роль художественной теории и рекомендует начинающим живописцам сначала приобрести знания  и лишь потом приступать к изображению. Совершенно особую роль у Леонардо имела теория перспективы, в ее развитии наиболее ярко проявилась интеллектуализация художественного процесса.

И, разумеется, большую роль в этой Академии играла анатомия. Вазари писал об анатомических штудиях Леонардо, который пользовался помощью Маркантонио делла Торре, начавшего изучать медицину в свете учения Галена и «освещать истинным светом анатомию, остававшуюся до того времени окруженной густым и величайшим мраком невежества». Истина науки и истина искусства, стремящегося к овладению натурой, счастливо совпали. Для своего наставника в анатомии Леонардо «составил книгу из рисунков красным карандашом, заштрихованных пером, с изображением трупов, мышц и костей, с которых он собственноручно сдирал кожу и которых срисовывал с величайшей тщательностью. На этих рисунках он изображал все кости, а затем по порядку соединял их сухожилиями и покрывал мышцами: первыми, которые прикреплены к костям, вторыми, которые служат опорными точками, и третьими, которые управляют движениями…»³¹.

Анатомические знания станут важной частью академической подготовки, а  уроки анатомии будут помогать художнику точно передавать очертания фигуры, зная о ее внутреннем устройстве. Прейслер, сменивший Зандрарта на посту директора Академии художеств Нюрнберга в XVII веке выпустил учебник по рисованию, который активно использовался в Российской Академии художеств. Там есть такие слова: «наибольшая красота, состоит без всякаго сомнения в хорошем и чистом обрисовании»³², «Оконтуривание» станет принципом ученического рисунка в русской классицистической Академии, но заметим, что Леонардо говорит о необходимости поиска очертания и советует художнику лишь намечать первоначальный рисунок. Сам же он искал нужный абрис в бесконечных наложениях одного контура на другой, в уточняющих и исправляющих друг друга линиях, прочерчивая или прокалывая окончательный вариант. Как показал Эрнст Гомбрих, этот принцип рисунка был противоположен готическому орнаментальному и слишком жесткому контуру, чисто ремесленному умению провести линию без исправлений, но и без поисков наиболее точного способа передать природные очертания предмета³³. Во всех случаях использование подчеркнутого контура он, как правило, не связан с точностью изображения натуры.

Натурные штудии, леонардовское  «умение видеть» несли в себе гораздо больше правды, чем прошлые  и нынешние попытки противопоставить внечувственную и освобожденную от представлений абстрактную силу мышления способности восприятия. Та страсть, с которой Леонардо писал о царстве «обманчивых мысленных наук» не была лишь полемической, в ней было гораздо более глубокое теоретическое содержание. Леонардо выступал против спекулятивной науки, в том числе платоновско-аристотелевской «scienze spirituali»³⁴. В ответ на упреки своих оппонентов, обвиняющих его в недостаточной «начитанности» и отсутствии «книжного образования», Леонардо противопоставляет знаниям, почерпнутым из чужих книг и усвоенных с чужих слов, те знания, которые человек приобретает из опыта. Это опыт был наставником тех, кто писал хорошие книги и незачем идти к посредникам, если можно обратиться к самому источнику. Научная позиция Леонардо вполне совпадает и с его взглядами на художественное творчество, когда подражающие чужим работам называются «внуками природы», а подлинное творчество, по мысли Леонардо, должно быть подражанием самой натуре, а не тем художникам, которые ее уже изображали. Теория художественного творчества настолько органично сливается о гуманистическими представлениями о творчестве-изобретении, что без общекультурного контекста рассматривать ее не имеет смысла. Полемика с «пересказчиками» чужих произведений была общей для большей части гуманистической литературы, она витала в воздухе. И только она может объяснить многие своеобразные повороты теории творчества раннего академизма.

Критика в адрес тех, чья эрудиция почерпнута только из работ других, чье умение ограничивается способностью точно запомнить и вовремя вставить заимствованное в свой текст, начиналась еще во времена Петрарки. Знаменитые слова из «Атлантического кодекса» Леонардо о его противниках продолжают защиту права на изобретение и самостоятельное мышление, право на творчество в его современном понимании. Кроме того, это критика ученой спеси университетской среды, которая долго еще будет сохранять свою актуальность, как долго будут опасны и те обвинения, которые тогдашняя «научная общественность» бросала в адрес Леонардо. Портрет, данный несколькими штрихами, вполне узнаваем и сегодня: «Они расхаживают чванные и напыщенные, разряженные и разукрашенные не своими, а чужими трудами, а в моих мне же самому отказывают, и если меня, изобретателя, презирают, насколько могли бы быть порицаемы сами — не изобретатели, а трубачи и пересказчики чужих произведений»³⁵.

Леонардо вполне сознательно становился на позицию «hоmo illeteratti», человека без книжного образования. Только опыт, только самостоятельное осмысление природы и открытие ее закономерностей было для него основой творчества. Литературная осведомленность Леонардо, тем не менее, не вызывает сомнений у современных исследований, достаточно подробно изучивших книги, с которыми он не мог быть не знаком. Правда, многие идеи в достаточно образованной среде того времени витали в воздухе, часто для их восприятия и не нужно было штудировать книги.

 Именно с развитием теории изобразительного искусства необходимо связывать развитие академического движения, хотя Академия Леонардо не была учебным заведением в узком смысле слова, но ее роль как теоретического центра была необыкновенно важна для формирования ранней академической школы. Без учета того, что первой художественной Академией была Академия Леонардо да Винчи и в основе современного академизма лежит реалистическая теория Леонардо всякое представление об академической школе будет неполно. Таким образом, эта Академия объединяла черты научной и художественной организации, но была создана для обсуждения теоретических проблем, а не получения учащимися практических уроков мастерства. Это соответствует положению Леонардо о более почетной роли теории, которая должна предшествовать практике. Мы можем сделать вывод, что первая Академия художеств отличалась от мастерской и от цеховой формы обучения своим научным характером.

Кстати, именно Леонардо предложил  последовательность обучения, которая  тех пор была принята в разных Академиях: обучение по рисункам мастера, у которого непосредственно учатся, обучение по рисункам разных мастеров, рисование с рельефов, рисование с натуры. Так было на практике. Такое обучение по чужим рисунком должно было дать знание методики образования (и в реальности давало). И все же Леонардо основную заслугу Джотто увидит в том, что он первым перестал быть только и исключительно верным учеником, оказался тем «изобретателем», о котором можно сказать, что он первым порвал с принципом простого повтора накопленных навыков. Леонардо так и определяет Джотто: «флорентинец, не удовольствовавшийся подражанием работам своего учителя Чимабуэ»³⁶. Леонардо создает свою концепцию упадка живописи, когда все, подражавшие друг другу из века в век, толкали живопись к упадку. Потом пришел Джотто, который первым обратился к натуре. Правда, потом начался новый спад, все подражали тоже один другому, лишь при появлении Мазаччо искусство снова достигло совершенства. Он «показал своими совершенными произведениями», что те, которые вдохновлялись иным, чем природой, учительницей учителей, трудились напрасно»³⁷.

Академическая теория начинала не с «консерватизма», а с гимна первооткрывателям. Теория творчества, включающая в себя обязательную идею обновления, возникает со времен «Хроник» Джованни Виллани (2-я половина 13 в. — 1348), «Комментариев» Лоренцо Гиберти (около 1381 — 1455). Творчество как личное открытие, а не просто профессиональное владение ремеслом начинает становиться главным в характеристике художников. Открывая новое, художник входит в историю искусства. Так и создавалась первая история итальянского искусства Джорджо Вазари, который в ней выразил свое отношение к принципу объединения усилий профессионалов рисунка, объединения исторического, теоретического и практического во флорентийской Академии рисунка, но до нее во Флоренции существовала еще одна художественная академия.

Флорентийская Академия

Во Флоренции на рубеже XV и XVI веков Лоренцо Медичи назначает скульптора Бертольдо ди Джованни в качестве руководителя школы и создает Академию «для обучения живописи и скульптуре». Мы не можем точно описать характер этой академии и о ней продолжаются споры специалистов. Согласно Вазари, написавшего о ней  через 70 лет, это была школа или академия для юных живописцев и скульпторов («come una scuola ed accademia ai giovani pittori e scultori»). Настораживает то, что  Вазари во 2-м издании «Жизнеописаний» (1568) напишет о прекрасных талантах (belli ingegni), происходящих из благородных сословий, которые обучались в академии³⁸. Последнее можно смело назвать политическим преувеличением, кстати, никакой ссылки на благородство учеников в 1-м издании книги нет. Вазари ставил явную цель поднять престиж собственной Академии рисунка, куда принимались и дворяне. Это была попытка сблизить нобилитет и «искусства рисунка». Историческое своеобразие академической теории творчества вообще на всем первом этапе прямо было связано с кардинальным переосмыслением соотношения «свободных» и «механических» искусств. Свободное искусство – это занятие, достойное благородного человека, а покровительство ему способно прославить имя мецената в веках. В многочисленных рассуждениях на эту тему появляется одна принципиально важная мысль. Это идея о том, что высокий профессионализм поднимает человека над его происхождением. Самоосуществление человека и развертывание тех способностей, которые в нем заложены, ставят его над всеми остальными и поднимают выше всяких социальных стратификации. Высокое совершенство личности и ее выдающееся владение какой-либо профессией одно способно поднять человека на несколько социальных ступенек, возвысить до уровня общения с правителями мирскими и иерархами церкви. Так было в реальности, такая возможность, достигнутая талантом человека, подогревала веру в его силы и в социальную значимость таланта.  Апелляция к тем страницам классических трудов, где говорилось о почете и уважении, которыми пользовались художники, и о наградах и щедрых дарах, которыми правители отмечали их талант, должна была подтвердить благородство изобразительного искусства. Обращение к истории лишь закрепляло статус, достигнутый фактически.