Развитие литературы в период правления Екатерины II

Постепенно издание  журналов и книг стало контролироваться правительством.  В разрешении вольных типографий для печатания иностранных, а затем и русских книг предписывалось: «Без свидетельства Академии наук и без ведома полиции отнюдь ничего не печатать под опасением конфискации и лишения сего дозволения».

В 1783 году Сенатский указ еще строже оговаривал правила издания  печатной литературы: «Дозволено печатать книги на всех языках с наблюдением, однако же, чтобы ничего в них противного законам Божиим И гражданским или же к явным соблазнам клонящиеся издаваемо не было, чего ради от Управы Благочиния отдаваемые в печать книги свидетельствовать, и ежели что в них противное нашему предписанию явится, запрещать, а в случае самовольного непечатания таковых соблазнительных книг, не только книги конфисковать,   но и о виновных сообщать куда надлежит, для законного наказания» ²³.

Эти указы стали началом  зарождения государственной цензуры, как средства борьбы с инакомыслием. В 1786 году указ о вольных типографиях был отменен, а в 1800 году Павел запретил ввоз иностранных книг, боясь распространения идей Французской революции.

 

        2.6. Противостояние государственной власти и общественной мысли: журналистика  Н. И. Новикова, «бунтарь – просветитель» А.Н.Радищев

        Поначалу деятельность власти и просветителей протекала как бы параллельно и в согласии. 

Как отмечалось, немаловажное влияние на царствование Екатерины II оказывали ее отношения с просветительской и революционной Францией.  Императрица пыталась получить плоды просвещения, неопасные для первого сословия, веря, что Россия, в силу своего «младенчества», возьмет от европейской мысли лишь улучшающее, облагораживающее и не обратит внимание на взрывное и ломающее.

«Именно тогда читатель с изумлением находит в российских журналах (!) запрещенные на Западе произведения просветителей, в которых встречались, например, мысли Д. Дидро о том, что если самодержец является деспотом, то народ имеет право противиться насилию» ²⁴.

Сама Екатерина называла журнал  «Всякая всячина» «Сатира  в улыбательном духе».   Сатира сатирой, но Екатерина во всем том следовала вполне строгой общественной и литературной программе.

Во «Всякой всячине» она представила ее в следующем  виде: «1) никогда не называть слабости пороком, 2) хранить во всех случаях  человеколюбие, 3) не думать, чтоб людей совершенных найти можно было, и для того 4) просить Бога, чтоб нам дал дух кротости и снисхождения... пятое... чтобы впредь о том никому не рассуждать, чего кто не смыслит; и шестое, чтоб никому не думать, что он один весь свет может исправить» ²⁵.

Н.И. Новиков принял государственный  вызов и стал издавать свои сатирические журналы. Сначала это был «Трутень», в котором материалы печатались под псевдонимом «Правдулюбов».

«Трутень» внес в атмосферу  развлекательной болтовни и домашней сатиры, которые насаждал журнал императрицы «Всякая всячина», резкий диссонанс.  На страницах журналов «Трутень» и «Живописец», в таких статьях, как «Крестьянские отписки и помещичий указ крестьянам», «Письма дяди к племяннику», «Английская прогулка»  откровенно говорилось о жестокости помещиков-крепостников, о злоупотреблениях чиновников, л коррпупции в судах, лицемерии Екатерины  и дворянском  «чужебесии» - увлечении иностранными модами и обычаями.  

Последователями Новикова были журналы  «Адская почта» Ф. Эмина, «Смесь», частично и «И то и сё» М. Чулкова. Причем критика в этих журналах  привлекала внимание читающей публики внимание к наиболее животрепещущим нравственным и социальным проблемам, включая  язвительные слова и  о самой императрице.

Подхватив императорский пример в критике государственных злоупотреблений, Н.И. Новиков показал себя более талантливым и остроумным сатириком. 

Вместо ожидавшегося ею идеологического лидерства Екатерине II пришлось защищаться от нападок остроумного и язвительного противника.

В конце 70-х гг. журнал Екатерины II и общественный журнал Новикова обсуждал тему чиновничьих  взяток. Позиция просветителя была такой бескомпромиссной, что государыня была поставлена в весьма неловкое положение едва ли не защитницы «слабости» взяточников и была принуждена поддержать общественный журнал.

Публичное осуждение «мздоимства» как злостного «порока», а не извинительной «слабости» было первой победой общественной публицистики.

Все – таки нужно отметить, что уже то, что журнал императрицы апеллировал к мнению широкого круга читателей и способствовал обсуждению на страницах периодической печати злободневных вопросов современной жизни, было в условиях России новостью, прецедентов чему ранее никогда в стране не было.

И хотя в ходе полемики Екатерина не смогла достичь своих  целей, этот эпизод в истории русской  литературы имел глубокие последствия.

Некоторые  исследователи  придерживаются  мнения о том, что  явного противоречия между политикой  Екатерины и  журналом Новикова не было.

«Ни о каком идейном  антагонизме между екатерининским и новиковским журналами говорить невозможно: в любом случае более радикальной политической программы, нежели екатерининская, в России того времени не было».

Екатерина высоко ставит Новикова, аттестуя его как «остроумного писателя и умного человека».  Но и одергивает его, когда он впадает в  грубое «задевание особ», после чего «Трутень» всякий раз на время умеряет тон.

Вслед за «Трутнем» Новиков  последовательно выпускал в Петербурге еще три журнала; Екатерина сотрудничала в одном из них и давала деньги на другой.  Вообще дела молодого издателя все время идут в гору: следуя распространенной в то время практике переиздавать годовую подборку журнала единой книжкой и делать это до тех пор, пока на такой «журнал» не истощался спрос, он оказывается самым удачливым из новоявленных журналистов.

Тем не менее, сатирическая деятельность Новикова привела к закрытию его журналов. 

В 1770 году издание «Всякой  всячины» было прекращено. Еще ранее прекратили свое существование другие журналы, а вскоре и «Трутень». Впоследствии ему все-таки удалось выпустить 3-е и 4-е издания  «Живописца», в которые он включил лучшие материалы из первых изданий «Трутня».

Таким образом, попытка  Екатерины II внедрить на русской почве традиции и методы английской нравоучительной журналистики не нашла поддержки.  Но полемика, вызванная спором Новикова со «Всякой всячиной», объективно способствовала оформлению литературно-идеологической оппозиции, к которой будут примыкать позднее и Д. И. Фонвизин, и молодой А. Н. Радищев, выступившие на страницах следующего журнала Новикова «Живописец».

Дуэль официальной и  общественной журналистики закончилась  вполне в духе российского просвещенного  абсолютизма: в 1792 г. Новиков был арестован и без суда осужден на 15-летнее заключение в Шлиссельбургскую крепость;  освободил его Павел I.

Момент, на котором власть и «общественное мнение» начали окончательно расходиться, связан с  именем просветителя-«бунтовщика» А.Н. Радищева. 

Уникальность А. Н. Радищева состоит не в его практическом вкладе в дело просвещения, но в том, что он был первым среди российских просветителей, который не только не участвовал в просветительской политике власти, но и выступил против ее результатов. До него все просветители находились под обаянием идеи «мудреца на троне», а свою роль они видели в том, чтобы помочь, подсказать, предугадать. Их этика и гуманистические взгляды вполне уживались с самодержавием и крепостничеством.  Не таков был Радищев.

Уже в первых литературных произведениях «Житие Федора Ушакова», в «Письме к другу, жительствующему в Тобольске», написанном в связи с открытием памятника Петру I Э.Фальконе он уделял большое внимание политическим и социальным проблемам.  В  «Беседе о том, что есть сын отечества» Радищев изложил свое понимание гражданского идеала.

Его самое известное  произведение - ода «Вольность» (1780 г.), а главная книга - «Путешествие из Петербурга в Москву» (1789 г.).

Свою мысль о неизбежности крушения самодержавия и установления республики он впервые высказал в оде «Вольность». Екатерина хорошо поняла это произведение:  «Совершенно явно и ясно содержание бунтовской оды, где царям грозится плахою, Кромелев пример приведен с похвалою. Сии страницы суть криминального намерения, совершенно бунтовские» ²⁶.

В 1790 году в домашней типографии он напечатал свою главную книгу  «Путешествие из Петербурга в Москву», благодаря которой в русской  литературе прозвучала впервые тема простого народа, его тяжелой жизни  и полного бесправия.

Но что было более опасным - Радищев писал о несостоятельности «просвещенного абсолютизма». По его мнению, правление Екатерины П ничем не отличается от характера и нравов азиатских деспотий, а ее законы ни что иное как лицемерная демагогия. За неуместные похвалы и восторженные дифирамбы «Северной Семирамиде»  он косвенно упрекал даже Вольтера.

Напоминая о пугачевском  восстании, он напоминал о его разрушительной силе, способной сокрушить существующий порядок. Радищев отстаивал приоритет родной литературы и родного языка в системе народного образования. Одним из первых выступая в защиту свободы печати и слова, он обрушился на царскую цензуру, считая, что «цензура с   инквизицею принадлежит к одному корню». Радищев пишет о союзе церкви и самодержавия, обличает религиозные суеверия, осуждая мистицизм и масонство как формы ухода от существующей действительности.

Конечно, говорить о том, что решающую роль в распространении идеи независимости личности от государства сыграло его «Путешествие» было бы натяжкой.  Почти весь крохотный тираж был уничтожен по распоряжению Екатерины II, и в дальнейшем текст распространялся только в списках.

Русская публика по-настоящему познакомилась с этим произведением только в конце 50-х гг. XIX в., когда его напечатал в своей заграничной вольной типографии А.И. Герцен, т. е. почти 80 лет спустя.

Некоторые исследователи  пишут о том, что история с  А. Радищевым — весьма и весьма «прискорбное недоразумение» тех лет, о котором потом сожалели, каждый по-своему, и сам Радищев, и Екатерина.

Никаких основ, не говоря уже об основах российского престола, сочинитель «Путешествия из Петербурга в Москву» подрывать не намеревался: напротив, не подлежит сомнению, что, рассылая по Петербургу свою книгу многим государственным людям (ее получил, наряду с другими, Г. Державин), он рассчитывал снискать благоволение.  На следствии А.Н. Радищев говорил, что его книга написана тяжелым языком и потому недоступна читателям, а следовательно, не слишком опасна. И был прав. Он воспитывался в Европе и изучал русский язык по старославянским книгам  - Часослову и Псалтыри.  Его сочинение написано тем архаичным языком, который в России был понятен уже далеко не всем европейски образованным людям.

Но свой титул «бунтовщик хуже Пугачева», полученный от императрицы, он заслужил именно тем, что его просветительство резко разошлось с государственным. Более того, он ступил на путь, ведущий к формированию высокой общественной роли литературы и роли самих образованных людей отдельно от политики государства.

Кончилось все тем, что Радищева привлекли к дознанию за книгу, которая, за исключением лишь отдельных дополнений, прошла официальную цензуру; осудили за «заговор» - при том, что никаких сообщников обнаружено не было, «измену» - обвинение столь же безосновательное, и «подстрекательство к бунту», как если бы книга писалась для «подлого сословия», вообще тогда неграмотного, а не для верхушки образованного общества: призывы к мятежу Екатерина «вчитала» в те самые строки, где автор совершенно, казалось бы, недвусмысленно предупреждал об опасности крестьянского бунта и ужасах, с тем связанных.

Скорее  всего судьбу Радищева решили извечные околопрестольные обстоятельства, в коих он и сам уже начинал принимать участие.

«...Екатерина пожалела бы его молодость, но настояние других лиц, на которых Радищев бросал стрелы в книге, проложило ему дальний путь в Сибирь»  - писал С. Н. Глинка в «Записках» ²⁷.

Радищев был арестован. По милости Екатерины казнь была заменена десятилетней ссылкой в Илимский сибирский острог.  Затем Радищев был амнистирован.

Вот  так  оценила  власть первую серьезную критику  в свой адрес.

С гонений на Новикова и Радищева начался, по словам Н.А. Бердяева, «мартиролог русской интеллигенции».

Написанное в Сибири стихотворение А.Н.Радищева «Осьмнадцатый век» стало своеобразным памятником уходящему столетию и часто цитируется до сих пор.

...Нет, ты  не будешь забвенно,

столетье безумно  и мудро...

...Мощно, велико  ты было, столетье!

Дух веков  прежних 

Пал пред твоим  алтарем ниц и безмолвен, дивясь...

Но твоих  сил недостало к изгнанию всех духов ада...

Идея, которая обсуждалась  интеллектуалами России -  осознание  места личности, ее прав. Влияние  работ Ж.-Ж. Руссо, утверждавших идеал  естественной жизни, заметно в суждениях  Д.И. Фонвизина, Н.И. Новикова, Е.Р. Дашковой, Екатерины II.

Но далее всех в  размышлениях о правах личности пошел  А.Н. Радищев. Он глубоко усвоил западную идею о человеке как высшей ценности, которая не может быть принесена  в жертву отвлеченным абстракциям  «законности», «долга», «религии» или «государственности».  Для него личность человека — самодостаточная ценность: «Не скот, не дерево, не раб, но человек!»