Элементы мифореставрации в современной рок-поэтике

3. Миф – явление синтетическое. В нём своеобразно, особо соединились  элементы настоящих знаний о природе, художественные образы, моральные нормы и религиозные представления. Миф – синтез философии, религии и искусства.

4. Миф стремится всё объяснить, передать менее известное через более известное, понятное. По этому же принципу построены метафоры в языке. Отсюда цель: образ – метафора – символ – миф (в последнем самая высокая ступень обобщения). Мифотворчество являлось древней формой, своеобразным

– 13 –

символическим «языком», в терминах которого человек моделировал, обобщал явления окружающей среды. Миф – прежде всего обобщение, но через конкретность.

5. В мифологии господствуют гармония, целостный подход к жизни и  во многом эстетический взгляд  на окружающую среду.

6. Миф основан на фантазии. Это  тотальный, доминирующий тип мышления в архаических культурах [83; с. 72 – 73].  

Вся человеческая культура развивалась в процессе постоянных контактов мифологии и литературы. Можно говорить о наиболее общем и устойчивом типе художественного сознания (один из трёх, которые выделяют сегодня исследователи) – мифопоэтическом, который доминировал в эпохи Архаики и Классики, но продолжал функционировать в дальнейшей истории, постоянно возрождаясь, – особенно в ХХ веке [41; с. 97].

Миф и литературу объединяет прежде всего их общее средство – язык. Миф можно считать метаязыком, в распоряжении которого находится язык: одна система включена в другую.     Язык – универсальная знаковая система. Она универсальная и в отношениях к остальным знаковым системам, в том числе мифа и литературы, ещё и потому, что охватывает весь мир: и тот, что вокруг человека, и тот, что внутри его. Благодаря языку и литература – один из наиболее универсальных видов искусства. Миф создаёт особенную реальность, а лучше сказать, устанавливает объективную реальность в её главной сущности при помощи специфического языка – символов. Литература также отражает реальность, создавая при этом новый мир, при помощи художественных образов, в том числе образов-символов [81; с. 13 – 14].

И миф, и литература приспосабливают человека к миру, сохраняют его душевное равновесие, лечат от стрессов, содействуют эстетическому освоению мира. Первоначально потребность выявить себя и своё отношение к реальности в слове – своеобразный оборонный механизм для выживания в социуме. Кроме того, и миф, и литература – единственные явления культуры, где человек воплощает себя целостно, в полноте своих переживаний, взглядов, размышлений, мечтаний. Правда, парадигматическая функция мифа намного больше, чем в литературе, вот почему в ХХ веке литература и начала утверждать себя через мифологизм, стремясь увеличить свои универсальные возможности в связях с появлением не мене универсального вида искусства – кино. Миф является обязательным прецедентом для действий, поступков людей в первобытном обществе. Свою воспитательную функцию литература целиком получила в наследство от мифа. Он же своё могущество потерял в столкновении с историей. Миф не интересуется историей так, как литература, зато его волнует иной мир. В мифе бессмертность – важнейшее понятие, вокруг которого разворачиваются мирообразовательные процессы. Одновременно миф моделирует другой мир, который для мифического человека является нередко более реальным, чем существующий. Реальность, созданная мифом, больше и важнее, чем современная жизнь, она управляет бытием, судьбой и действиями человека [83; с. 73]. 

– 14 –

Миф стихийный по своей природе и является одной из форм бытия бессознательного. Литературное произведение – реализация сознательной установки автора. Однако при внимательном взгляде оказывается, что и литература корнями глубоко идёт в сферу подсознательного. В определённом смысле литературное творчество – «бессознательное» творчество, и в этом аспекте она вновь-таки имеет сходства с мифологией. Для создания литературного произведения одной сознательной установки мало. Необходима активная работа психики, подсознательного. Сознание иногда даже «сдерживает» поток образов в определённых границах в зависимости от установки автора [81; с. 15].  

Существует ряд литературных или повествовательных жанров, которые учёные различным образом соотносят с мифами. В качестве примеров можно привести басни, сказки, саги, эпосы, легенды. Другая форма рассказа – притча – отличается от мифа своей целью и характером [11; с. 59].

Самая тесная взаимосвязь у мифа с басней. Само название «басня» происходит от латинского слова «fabula», которое первоначально означало примерно то же самое, что и греческое слово «mithos»; как и mithos, это слово имело значение «вымышленная» или «неправдивая история». Но, в отличие от басни, мифы не представляются как вымышленные или неправдивые. В баснях, как и в некоторых мифах, в роли главных героев выступают персонифицированные животные или природные объекты. Однако, в отличие от мифов, басни практически всегда заканчиваются определённым нравственным посланием, что подчёркивает их характерную черту – а именно то, что они представляют собой назидательные рассказы, которые учат нравственным нормам человеческого поведения в обществе. В мифах же, наоборот, в основном отсутствует этот прямой нравоучительный аспект, а священные повествования, которые включены в них, часто трудно привести в чёткие указания к действиям для повседневных человеческих отношений. Другое отличие мифа от басни связано с характерной чертой повествований, которую они представляют. Содержание типичной басни будет не определено во времени и пространстве [11; с. 59]; например, «Однажды Лебедь, Рак и Щука везти с поклажей воз взялись…» («Лебедь, Щука и Рак») [33; с. 91]. А в типичном мифе, наоборот, вероятнее всего имя бога или героя, совершающего определённые деяния, будет известно, а, кроме того, будут определены географические и генеалогические детали; например, «Эдип был сыном Лая, царя Фив» («Эдип. Его детство. Юность и возвращение в Фивы») [37; с. 428]. 

Термин «волшебные сказки», если толковать его дословно с английского,  «сказки о феях», должен бы был относиться только к историям о феях, классу сверхъестественных и иногда злобных существ, которых представляют крохотными по размеру. Однако термин «волшебные сказки» обычно используется в отношении более широкой группы повествований, а именно его относят и к историям (адресованным детской аудитории) о герое, обычно молодом, который противостоит удивительным или волшебным событиям: поймать чудо-коня («Сивка-Бурка») [60; с. 7], отыскать прекрасную царевну и

– 15 –

убить Кощея Бессмертного («Царевна-лягушка») [60; с. 14 – 15], привести чудесную жар-птицу («Иван-царевич и серый волк») [60; с. 16]. Как и мифы, волшебные сказки повествуют о необычных существах и событиях. В отличие от мифов – но как и в баснях – действие волшебных сказок происходит в местах неопределённых как в географическом, так и во временном аспектах. Типичная волшебная сказка может начинаться такими словами: «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь…» («Царевна-лягушка») [60; с. 10]. Для сравнения, в мифе о принце вероятнее всего было бы указано его имя и точно определено происхождение, так как подобные детали могли иметь общую важность (к примеру, по отношению к проблемам наследования имущества или родственному статусу различных семей) для социальной группы, среди которых миф рассказывался [11; с. 60].

Слово «сага» часто применяется в обобщённом и широком смысле и относится к любому продолжительному повествовательному воссозданию исторических событий. Таким образом, события находят различия между мифами (события развиваются в полубожественном мире) и сагами (более реалистичны и относятся к определённому историческому сюжету). Однако такого довольно неопределённого толкования понятия саги лучше избегать, так как слово может с большей пользой сохранять точное значение его первоначального контекста. Слово «сага» происходит из древнескандинавского языка и обозначает «то, что сказано». Саги представляют собой группу средневековых исландских прозаических произведений; основные саги датируются XIII веком и повествуют о деяниях исландских героев, которые жили в X – XI веках. Если брать значение слова «сага» только в этом узком смысле исландского контекста, по крайней мере одной из возможных терминологических путаниц между обозначениями традиционных повествований можно избежать [11; с. 60].

В то же время как сага в своём первоначальном смысле является повествовательным типом, ограниченным определёнными временными и пространственными рамками, эпосы распространены во всём мире. Примеры можно найти и в древнем мире («Илиада», «Одиссея» Гомера), и в средневековой Европе («Песнь о Нибелунгах»). Эпос похож на сагу в том, что обе повествовательные формы обращаются к событиям времён героических устремлений. Однако основное отличие эпосов в том, что они практически всегда сложены в стихотворной форме. Связь между эпосом и мифом установить не легко, но общепризнанным фактом является то, что эпосы типично включают мифические события и повествуют о полуреальных героях. Миф выступает первоначальным источником материала, на котором строится эпос [11; с. 60 – 61].

В повседневном применении термин «легенда» обычно характеризует традиционную сказку, которая, как полагают, имеет историческую основу, как в легенде о короле Артуре и Робин Гуде. С этой позиции можно вывести различие между мифом (который имеет дело со сверхъестественным и священным) и легендой (которая основывается на историческом факте). Однако

– 16 –

различие между мифом и легендой следует применять осторожно. В частности, из-за предполагаемой связи легенды и исторического факта может прослеживаться тенденция ссылок на повествования, которые по убеждениям одних учёных представляют собой легенды, в то время как похожие сюжеты в других традициях могут классифицироваться как мифы [11; с. 61].

Таким образом, художественное мышление родственно мифологическому, генетически возникает из последнего и включает элементы, необходимые для реализации личной установки автора в произведениях художественной литературы.

Литература имеет сходство с мифом с точки зрения всех своих традиций и качественных характеристик (познавательной, эстетической, аксиологической, мировоззренческой и др.).

Художественная литература – одна из центральных подсистем культуры и, благодаря её мифологическому ядру, выступает как форма самосознания и национального мировосприятия народа.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

– 17 –

1. 2. МИФОРЕСТАВРАЦИЯ КАК ОДИН ИЗ ПРИЁМОВ АНАЛИЗА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА

 

«Мифореставрация – это метод анализа фольклорного или художественного текста, включающий выявление в нём мифологического сознания, определение действия законов мифотворчества, установление степени мифологичности текста, анализ мифологических мотивов и последующую интерпретацию или восстановление мифологического    сюжета», – писал С. М. Телегин [66; с. 267].

Почти каждое художественное произведение содержит в себе конкретный, реальный план, развитие сюжета, фабулу, систему образов. Воздействие мифа на литературу основано на общности мифологического и художественного восприятия, на близости приёмов и задач мифотворчества и художественного творчества. Эта связь проявляется на трёх уровнях: заимствование из классической мифологии сюжетов, мотивов и образов; создание писателем собственной оригинальной системы мифов; реконструкция в художественном творчестве элементов и структур мифологического сознания [66; с. 267].

Реальный и мифологический пласты не просто сосуществуют, но и более того: реальный план невозможно понять без вскрытия мифологического. Как у человека существует подсознание, заполняемое мифом, так и у сотворённого им художественного произведения почти всегда есть подтекст, организованный тем же мифом. Можно предположить, что именно этот мифологический подтекст и делает произведение по-настоящему художественным,      значимым [67; с. 3].

Иногда такое удвоение плана оговаривается в самом тексте. Так в рассказе А. П. Чехова «Чёрный монах» призрак монаха, явившийся Коврину, утверждает: «Я существую в твоём воображении, а воображение твоё есть часть природы, значит, я существую и в природе» [78; с. 689]. Мир так многогранен и многопланов, что фантазии человека могут материализоваться, стать реальностью и явиться к своему творцу. Фантазии – это попытка реализовать собственные желания (сознательные или бессознательные). Они организованы на тех же основах, что и мифотворчество. Если человек верит в подлинность своих фантазий, то они становятся материальными в его жизни. Так реализуется личностный миф, мифологическая установка человека. Монах убеждает Коврина, что он гений и именно поэтому видит призраков: «А почему ты знаешь, что гениальные люди, которым верит весь свет, тоже не видели призраков? Говорят же теперь учёные, что гений сродни умопомешательству. Друг мой, здоровы и нормальны только заурядные, стадные люди» [78; с. 690].

Удивительно, но монах Чехова почти дословно воспроизводит рассуждения Свидригайлова из романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание»: «Привидения – это, так сказать, клочки и отрывки других миров, их начало. Здоровому человеку, разумеется, их незачем видеть, потому что здоровый человек есть наиболее земной человек, а стало быть, должен жить

– 18 –

одною здешнею жизнью, для полноты и порядка. Ну а чуть заболел, чуть нарушился нормальный земной порядок в организме, тотчас и начинает сказываться возможность другого мира, и тем больше болей, тем и соприкосновений с другим миром больше, так что когда умрёт совсем человек, то прямо и перейдёт в другой мир» [20; с. 281 – 282].

Сумасшедшие – это люди, у которых мифологическое сознание взяло верх и совершенно поглотило рациональное сознание (разум). Они полностью погружены в мифологический мир. Их мифологическая установка становится источником и формой жизни (жизнь есть миф), реальности. Действительно, Коврин переживает счастье и расцвет таланта именно тогда, когда ему является призрак чёрного монаха. Как только его начинают лечить, уходит и талант, и герой становится совершенно обычным человеком. Это потрясение приводит его к семейной драме и туберкулёзу. Иссякает личностный миф героя, иссякает и его жизнь. В то же мгновение Коврин умирает с «блаженной улыбкой» на устах и в состоянии «безграничного счастья». Смысл чеховского рассказа ясен: жизнь такова, что человеку нужно стать безумным, чтобы вернуть радость бытия. Когда безумие проходит, человек возвращается в тёмную и враждебную повседневность, где нет радости. Чтобы уйти из этой действительности, погрузиться в мир мифа, слиться с собственными галлюцинациями и обрести благодаря этому гармонию и покой, человек должен умереть, то есть окончательно перейти во вторую реальность [66; с. 268 – 269].