Эмоциональные концепты в прозе А. Белого и В. Набокова

Вступление  задаёт общий тон, ритм романа, - то самое  волнение, о котором писал В. Вейдле. «Волнительный» тон создаётся, в первую очередь, благодаря прерывистым синтаксическим конструкциям, стремительной сменой тем, имитирующей свободный ток мыслей (приём, сходный с открытым Дж. Джойсом в «Улиссе» - «поток сознания»); сложные распространённые предложения соседствуют с одночленными, приём парцелляции («Долой»), риторические конструкции («Неужто не смею вскочить?», ряд однородных членов, формирующий ощущение стремительности мысли и потому её неточности, неуверенности («с поэтом, с артистом» - всё-таки с поэтом или с артистом? – хочется спросить), ощущение неуверенности подкрепляется прямым заявлением рассказчика: «Я, кажется, попросту не знаю, с чего начать». Прямые обращения к читателю, незримо присутствующему в тексте, подразумеваемому, способствуют мгновенному полному погружению в текст романа.

На лексическом  уровне экспрессия конкретизируется, благодаря обилию эпитетов: чудная способность, предельное изящество, прыгающие щёки, решительный топот, и др., наконец, развёрнутая метафора: «могучiй автобусъ моего разсказа» - писатель, не знающий, как подступиться к своему рассказу – могучему автобусу, уносящемуся вперёд.

Из эмоциональных  состояний, которые можно отметить уже в этом фрагменте, помимо взволнованности, можно выделить неуверенность, самоиронию. И это неоднократно подтверждается самим персонажем-рассказчиком, который признаётся в своём взволнованном или даже нервозном состоянии и этим как бы объясняет и свою прерывистую речь, и неуверенность в собственных словах: «У меня руки дрожатъ, мнe  хочется заорать или разбить что-нибудь, грохнуть  чeмъ-нибудь объ полъ... Въ  такомъ  настроенiи  невозможно  вести плавное повeствованiе» [там же, 6].

Кажется, что можно всю эту многостраничную  работу посвятить анализу только одного вступления, настолько оно богато эмоциональным содержанием, настолько оно многослойно в своей экспрессивности, однако этот фрагмент – лишь увертюра, в которой предугадывается сила и мощь романа, который только предстоит прочесть.

Итак, эмоциональный концепт, представляющий интерес в данном случае более, нежели какие-либо другие, - это состояние отчаяния, отмеченное и в заглавии романа. Очевидно, что этот эмоциональный концепт является ядром эмотивного пространства, тем более что преобладание этого эмоционального тона неоднократно отмечалось и критиками романа.

Непосредственно лексема «отчаяние» в тексте романа встречается всего три раза: в  заглавии романа, в четверостишии  – юношеском опыте стихотворчества  главного героя:

«Хохоча, отвeчая находчиво,

(отлучиться ты очень не прочь!),

отъ лучей, отъ отчаянья отчаго,

Отчего ты отчалила въ ночь?» [там же, 46]

И в заключении романа, когда рассказчик подбирает заголовок для своей рукописи.

Отчаяние  – состояние неназванное, невербализованное  в тексте, но, тем не менее, пронизывающее  весь роман. Чем это вызвано?

Попробуем обратиться непосредственно к значению слова.

Отчаяние - состояние крайней безнадежности, безвыходности (здесь и далее словарные значения по: Ефремова, 2000).

Соответственно, подбираем семантическое ядро, которое  может способствовать раскрытию  концепта «отчаяние» в романе, ведя поиск слов, наиболее часто соседствующих  с «отчаянием».

Из словарных  определений:

Безнадёжность (от прил. безнадёжный):

1) Не  оставляющий надежды на благополучный исход, улучшение.

Не обещающий успеха, обреченный на неудачу.

2) Выражающий отсутствие надежды, отчаяние, безысходность.

Преисполненный  отчаяния, безысходности.

3) Не имеющий надежды на что-л.

Неизлечимый, умирающий (о больном, раненом).

4) перен. Такой, от которого нет надежды освободиться, избавиться; непреодолимый.

разг. неисправимый.

Безысходность (от прил. безысходный):

1) Долгий, нескончаемый.

2) перен. Очень тяжелый, безнадежный.

Из известных цитат (по материалам Викицитатника http://ru.wikiquote.org/wiki/Отчаяние):

То, что  мы называем отчаянием, - часто всего  лишь мучительная досада на несбывшиеся  надежды. (Томас Стернз Элиот)

Отчаяние  — это страх без надежды. (Рене Декарт)

Только зрелый человек познаёт настоящее отчаяние. Не смягчённое слезами, оно давит, как могильная плита. Будущее без надежд… (Лидия Обухова, «Лилит»)

Итак, отчаяние – это, по всем определениям, крушение надежд. Если присутствует отчаяние, значит, была надежда. Ключевой момент в романе, где надежда рождается и проявляется  наиболее ярко, - это встреча Германа  и Феликса (соответственно, рождение плана убийства в голове Германа). Стоит обратить особое внимание на эмотив «ужас», которым сам рассказчик определяет захватившее его состояние  и которое как бы подводит итог всему эмотивно-значимому фрагменту.

«Оркестръ, играй тушъ! Или лучше: дробь барабана, какъ при задыхающемся акробатическомъ трюкe! Невeроятная  минута. Я усомнился въ дeйствительности происходящаго, въ здравости моего  разсудка, мнe сдeлалось почти дурно  – честное слово, - я сeлъ рядомъ, - дрожали ноги. Будь на моемъ мeстe другой, увидь онъ, что увидeлъ я, его бы можетъ быть прежде всего  охватилъ гомерическiй смeхъ. Меня же ошеломила   таинственность увидeннаго. Я глядeлъ, - и все во мнe какъ-то срывалось, летало съ какихъ-то десятыхъ этажей. Я смотрeлъ на чудо. Чудо вызывало во мнe нeкiй ужасъ своимъ совершенствомъ, безпричинностью и безцeльностью» [Набоков, 1978, 9].

Помимо  эмотива «ужас», об испытываемых персонажем эмоциях говорят следующие лексемы  и их сочетания:

• Невероятная (оценочная семантика: удивление, восхищение, изумление)
• Усомнился в действительности (недоверие, сомнение)
• Сделалось дурно (состояние: перен.: полуобморочное состояние)
• Дрожали ноги (кинема: сокращение мышц при нервном возбуждение, то есть возбуждённое состояние. Кинема в данном случае не является идентификатором переживаемого персонажем эмоционального состояния, но увеличивает экспрессивность означенных в данном ЭЗФ эмоций)
• Гомерический смех (устойч. эпитет: неудержимый, громкий хохот. Также из контекста не вполне ясны возможные причины «гомерического хохота», поэтому на данном этапе это сочетание тоже служит экспрессивности фрагмента).
• Ошеломила (перен. Производить сильное впечатление; крайне поражать, изумлять).
• Таинственность (загадочный, непонятный – продолжает начатое эпитетом «невероятная» эмоциональное содержание удивления).
• Срывалось, летало с десятых этажей (метафора: видимо, по соотношению с чувством «захватывало дух»)
• Чудо (удивление, изумление)
• Совершенство (оценка: восхищение)
• Беспричинность, безцельность (беззаботность, непринуждённость)

Итак, лексема  «ужас», являющаяся сама по себе прямым наименованием эмоции, только лишь завершает этот эмоционально-значимый фрагмент, и ошибочно может быть рассмотрена как носитель доминирующего  эмоционального значения. Тем не менее, она лишь подводит итог, являясь  наиболее близким наименованием эмоции, сопутствующей состоянию удивления, изумления, требующему коннотации (само по себе удивление может быть связано с радостью, с ненавистью (неприятное удивление) и т.п.). Здесь же прочитывается удивление удачно развивающимся ходом событий, ужасающих своей своевременностью, торжеством идеи, пришедшей в голову. В данном контексте о торжественности говорят: «туш» (короткое музыкальное приветствие, исполняемое оркестром в торжественных случаях), «дробь барабана при захватывающем акробатическом трюке», это состояние не столько ужаса в привычном его понимании, сколько именно «некоего ужаса», ужаса перед совершенством мысли. В то же время нельзя полностью отрицать негативного значения эмотива «ужас». Это слово как бы предваряет исход событий, но это только если перечитывать роман вторично, когда уже известна развязка. При первом прочтении этого намёка можно не осознать.

Далее повествователь вдаётся в сложный ход мыслей, сопутствующих периоду до этого  момента, уверяя в том, что ничто  не предвосхищало подобных идей (каких  именно – читатель ещё не знает, на протяжении длительного фрагмента  от описания переживаемой эмоции и  до описания причины этого переживания  держится интрига), и снова повторяет, подчёркивая основные пережитые  состояния:

«Повторяю, невeроятная минута. Я  смотрeлъ на чудо, и чудо вызывало во мнe нeкiй ужасъ своимъ совершенствомъ, безпричинностью, безцeльностью, но быть можетъ уже тогда, въ ту минуту, разсудокъ  мой началъ пытать совершенство, добиваться причины, разгадывать цeль» [там же].

Однако  в приведённом отрывке читатель не встречает непосредственно наименования концепта «надежда», видна лишь радость  главного героя, надежда подразумевается, исходя из этой радости – она  возникла внезапно и кратковременно, после повествования, выстроенного в минорной тональности, став «лучом света».

Позже, в  диалоге с Феликсом, рассказчик говорит  о том, что у него есть надежда: «Говорю такъ, чтобы  ты осмыслилъ  разницу между  нами: я актеръ, живущiй въ общемъ на фуфу, но у меня  всегда есть резиновыя надежды на будущее, которыя можно безъ конца растягивать, -- у тебя же и этого нeтъ, -- ты всегда бы остался нищимъ, если бы не чудо, -- это чудо: наша встрeча» [там же, 80].

«Резиновая  надежда», которую можно без конца  растягивать, бесконечная надежда. В этих словах чувствуется уверенность  Германа в бесконечной надежде, то есть об отчаянии он не задумывается совсем.

Продолжая составлять семантическое ядро эмотивного пространства, обратимся к ассоциативному словарю (http://tesaurus.ru/dict/dict.php). По запросу «отчаяние» реципиентами были даны следующие ассоциации (по частотности, в порядке убывания): горе, полное, человека, боль, впасть, горькое, грусть, радость, страх, беда, безвыходность, безысходность, депрессия, поступок, разочарование, сильное, слезы, без повода, безвыходное положение, безвыходный, безграничное, беспросветное, бешеное, болезнь, в беде, во всем, глубокое, двойка, девушка, дикое, ее, жестокое, жуть, запутывать, конец всему, кошмар, крайность, крик, мольба, надежда, настроение, нашло, непередаваемое, неподвластно, несчастная любовь, нет, неуспех, ну и что? Одолело, ощущение, падение, печаль, плохо, предательство, приходит иногда, расстройство, рев (плач), реки, смятение, состояние, сразу, тоска, точка, убитый, увольнение, чай.

Исключив  лексемы, не имеющие в словарном  значении какого-либо эмоционального содержания и однокоренные (напр., горе – горький), проанализируем их встречаемость  в тексте романа. Итак, из данного  ряда в тексте романа встречаются:

Горе, боль, грусть, радость, страх, разочарование, слезы, жесткий, жуть, кошмар, крайность, надежда, безнадежность, крик, печаль, плохо, тоска, убитый и синонимичные им.

Рассмотрим  ЭЗФ, противоположный по тональности  предыдущему, а именно – заключение романа, когда «отчаяние» достигает  своего апогея:

«Лаютъ  собаки. Холодно.  Какая смертельная,  невылазная  мука. Указалъ палкой.  Палка, -- какiя слова можно выжать изъ палки?  Палъ, лакъ, калъ, лампа. Ужасно холодно. Лаютъ, --  одна начнетъ, и тогда подхватываютъ всe. Идетъ дождь.  Электричество хилое,  желтое.  Чего  я, собственно  говоря, натворилъ?

<…>

Стоятъ  и  смотрятъ.  Ихъ  сотни,  тысячи, миллiоны.  Но полное  молчанiе, только слышно, какъ дышатъ. Отворить окно, пожалуй, и произнести небольшую рeчь» [там же, 200 – 201].

Остаётся  повисшим в воздухе вопрос, какую  речь бы произнёс герой? Очевидно, спросил  у толпы: «Чего  я, собственно  говоря, натворилъ?».

Состояние безысходности определяется, в первую очередь, эмотивом с эпитетами: «смертельная, невылазная мука». Так же, как и  в начале повествования, речь рассказчика  отрывиста, непоследовательна, наблюдается  интенсивная смена тем: собаки –> внутреннее состояние –> отступление/уход в себя (игра со словами) –> погода –> собаки –> погода –> окружающая обстановка –> уход в себя и т.п.

Нельзя  сказать, чтобы отрывок был насыщен  эмотивами. Однако эмоциональное состояние  персонажа передаётся опосредованно, через описание окружающей обстановки, при этом эмоциональное содержание этого описания основано на традиционности восприятия окружающего пространства. Так, холод, дождь, собачий лай, молчание, слабый жёлтый свет, одиночество – всё одновременно – это непременные спутники уныния.

«Пространство, связанное в сознании русского человека с дождем, можно  разделить на 3 части: улица-окно-дом. Улица – место, где идет дождь, там серо, промозгло и холодно, а человек беззащитен перед природой, мокнет и замерзает» [Домбровская, 2006, 183].

Таким образом, основное эмоционально-образное содержание фрагмента основывается на лексемах «холод», «дождь», эмотивная семантика  которых основывается на культурном сознании русского народа.

Другие  эмоциональные состояния (их языковые репрезентации), так часто встречающиеся  в художественных произведениях, например, «любовь», «ненависть», не являются концептообразующими в данном произведении.

Например, ненависть:

«Понятiе "большевики" принимало  въ  ея крашеныхъ устахъ оттeнокъ  привычной и ходульной ненависти, -- нeтъ, пожалуй "ненависть"  слишкомъ  страстно  сказано,  --  это было  что-то   домашнее, элементарное,  бабье,  -- большевиковъ она не любила, какъ не любишь дождя (особенно по воскресенiямъ), или клоповъ (особенно  въ новой квартирe), -- большевизмъ былъ для нея чeмъ-то  природнымъ и непрiятнымъ,  какъ простуда» [Набоков, 1978, 20-21].