Автор работы: Пользователь скрыл имя, 18 Ноября 2013 в 15:04, курсовая работа
Впервые роман Дмитрия Быкова «Эвакуатор» был опубликован в 2005 году издательством «Вагриус». Вскоре после этой публикации появились отклики на роман. В частности статья О. Рогинской «Критическая масса » [Русский журнал №2, 2005], где автор рассуждает об актуальности темы:
« Писать сегодня о современности, обходя проблему терроризма, наверное, невозможно. Взгляд частного человека трансформирует ее в образ катастрофы, ставшей повседневностью. Можно говорить о складывающейся традиции отражения этой проблематики в литературе и кино последнего времени. Безусловно, наибольшее число голосов «маленьких людей», ставших свидетелями или участниками катастрофы, представлено в многочисленных СМИ.
Поэтому нам представляется, что монологическая речь способна выступать в романе как средоточие внеситуативных смыслов, устойчивых и глубоких. Здесь – ее несомненное преимущество перед репликами диалогов, например:
«В конце концов, только так она и могла быть счастлива. Нелюбимый ребенок с коллекцией незаживших душевных язв, она резонировала только с катастрофой — и надо было случиться, чтобы разгар катастрофы совпал с первой и последней любовью, с месяцем бурного счастья, на фоне пышного увядания и вулканического жара! Наш муж, в одночасье лишившийся работы и совершенно потерявшийся (часами лежал на диване, вцепившись в Подушу, — няньку рассчитали, на нее уже не хватало), каждое утро начинал с разговора об отъезде, не признаваясь даже себе, что отъезд давно немыслим …»
«В числе словесных
приемов субъективации
Прямая речь, строго говоря, это не прием субъективации авторского повествования, а переход от одной формы словесного выражения — повествования — к другой — диалогу между персонажами или (значительно реже) монологу одного персонажа. Но, поскольку прямая речь чередуется с авторским повествованием, условно ее можно поставить в один ряд с приемами субъективации авторского повествования». [ Горшков А.И., Русская словесность, Пр., 1996, с.277]
«Несобственно - прямая речь — это уже четко выраженный прием субъективации авторского повествования. Местоимения и формы лица глаголов в несобственно - прямой речи употребляются как в авторском повествовании, но вводятся лексические и синтаксические особенности языка персонажа и, конечно, оценки с позиций персонажа.» [Горшков А.И., там же,с.278]
"Несобственно –
прямая речь, прием изложения,
когда речь персонажа внешне
передается в виде авторской
речи, не отличаясь от нее ни
синтаксически, ни
Познакомившись с
«С утра, с раннего пробуждения, с бессмысленного насилия над собой (кто придумал эти детские сады с 7 утра ? ! ) начиналось отвращение ко всему». И подобных примеров несколько.
Использование несобственно
- прямой речи, действительно, позволяет
автору как бы переносится в область мышления
и речи литературного героя .
«Внутренняя речь — прием, сходный с несобственно - прямой речью, но все же имеющий свои особые признаки. В. В. Виноградов, анализируя стиль «Пиковой дамы», отметил случаи, когда «непрямая речь выливается в форму дум об обстоятельствах, о событиях. Тогда непосредственных указаний на переживания, на чувства нет. Но в интонациях, в формах синтаксической связи сохраняются свежие отголоски личной экспрессии, волнений самого субъекта, погруженного в раздумье. Возникает своеобразная двойственность синтаксических форм. Налет повествовательного стиля представляется поверхностным и неглубоким. За ним и сквозь него видно биение живого чувства героини и слышится ее непосредственный голос, приглушенно звучит ее возбужденная речь». [ Горшков А.И., там же,с.279]
Наши наблюдения над текстом позволяют утверждать, что возможность замены форм третьего лица формами первого лица с переходом к «прямому эмоциональному выражению» персонажа — основной признак внутренней речи. Прием этот применяется Д. Быковым довольно часто.
«Изгнание из рая совершилось, причём вполне добровольно. Внизу собачник уже выгуливал эрделя, господи, ведь в самом деле четверть десятого! В метро попался вагон, в котором ехали одни монстры: так бывает, причём именно тогда, когда мы особенно уязвимы…она спрашивала себя: и что теперь будет, и как теперь будем жить?»
Таким образом, мы отмечаем, что между несобственно - прямой и внутренней речью в романе не всегда есть четкая граница. Несобственно - прямая речь может переходить во внутреннюю.
В числе композиционных приемов субъективации авторского повествования рассмотрим приемы представления, изобразительные приемы и монтажные приемы.
Приемы представления названы так потому, что с их помощью передается субъективное представление персонажа о каком-либо предмете, явлении, событии. Смысловое движение при этом происходит в направлении от неизвестного к известному. Такое движение может быть задано употреблением неопределенных местоимений (что-то, кто-то и т. п.) или вообще слов с общим, «неопределенным» значением (например, предмет — неизвестно что именно, фигура — неизвестно, кто именно, и т. п.). [Горшков А.И., там же,с.280]
Субъективация авторского повествования у Д. Быкова настолько обычна для текста романа, что в пределах небольшого отрезка текста могут употребляться, сменяя друг друга, различные приемы перемещения точки видения в сферу сознания персонажа. Приведем пример из романа:
«Она выскочила из подъезда, махнула дяде Боре, чтобы ждал, и бегом понеслась в длинный дом на Снежной…Какой же подъезд? Третий, третий…второй этаж…Какая квартира? ( Несобственно - прямая речь Денисовой.)
На лестничной клетке их было восемь, по четыре справа и слева; в пяти были открыты двери и всё являло вид внезапного бегства. По полу змеился одинокий шарф - забыли ! (Движение от неизвестного к известному, прием представления.)
Катька метнулась к трём этим закрытым дверям справа от лифта, бешено нажала кнопки звонков – один дилидонил, другой чирикал, а третий зазвонил резко, как будильник, и эта третья дверь открылась.» ( Взгляд Катьки; «монтажное письмо».)
Таким образом, проанализировав речь персонажей, мы делаем выводы:
2.7.О жанре романа.
Анализируя, к какому виду построения произведения можно отнести «Эвакуатора», мы отмечаем, что сюжет романа оригинальный. В современной литературе существует много неожиданных решений в вопросе построения сюжета — роман-игра, роман-документ, роман-инструкция, роман-дневник; книга может быть написана и в форме словаря (М. Павич, "Хазарский словарь"), и в форме меню (М Павич, "Вечность и еще один день").
Оригинальные сюжеты являются выдумкой самого автора. Жанровая природа романа Быкова довольно неоднозначна.
Более старшее поколение читателей воспринимает роман как фантастический. Но ведь в «Эвакуаторе» фантастическое допущение выполняет функцию отстранения, позволяя увидеть ситуацию в целом и извне. Один из главных героев романа — «инопланетянин» (такова его роль в игре) Игорь, воспринимающий земную реальность с точки зрения собственных представлений о «правильном» устройстве жизни, имеющем место на его планете. Условно-фантастической является и возможность эвакуации на ту самую «правильную» планету, и искусственное условие: Игорь может взять с собой на свою планету только шестерых землян — больше не выдержит космический корабль. Вот, собственно, и все фантастическое, что есть в романе.
Значит, логично будет отнесение «Эвакуатора» к жанру психологического романа с фантастическим сюжетом, причём фантастическое начало связано с воображением героев и мотивировано условиями игры.
Почему роман психологический? Автор пытается понять психологию молодых современников, которым игровая стихия не помогает уйти от реальности. Экстремальная (не игровая !) ситуация ставит героев перед нравственным выбором, заставляет героиню «выйти» из игры. Именно в этот момент она и становится «эвакуатором», готовым к спасению близких ей людей. Мало того, - и герой следует за «маленьким солдатиком», не упуская Катьку из виду, а следовательно, финал романа оказывается открытым, ибо герою даётся шанс на собственный нравственный выбор.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ:
В заключение нашей работы хотелось бы затронуть вопрос об авторской позиции. В разделе «Автор и его герой» Хализев В.Е. утверждает, что
«автор неизменно выражает (конечно же, языком художественных образов, а не прямыми умозаключениями) свое отношение к позиции, установкам, ценностной ориентации своего персонажа (героя – в терминологии М.М. Бахтина). При этом образ персонажа (подобно всем иным звеньям словесно-художественной формы) предстает как воплощение писательской концепции, идеи, т.е. как нечто целое в рамках иной, более широкой, собственно художественной целостности (произведения как такового). Он зависит от этой целостности, можно сказать, по воле автора ей служит. При сколько-нибудь серьезном освоении персонажной сферы произведения читатель неотвратимо проникает и в духовный мир автора: в образах героев усматривает (прежде всего непосредственным чувством) творческую волю писателя. Соотнесенность ценностных ориентаций автора и героя составляет своего рода первооснову литературных произведений, их неявный стержень, ключ к их пониманию, порой обретаемый весьма нелегко… Отношение автора к герою может быть по преимуществу либо отчужденным, либо родственным, но не нейтральным.
В литературных произведениях так или иначе наличествует дистанция между персонажем и автором. Но наиболее глубоко укоренена в литературе (особенно последних столетий) ситуация сущностного равенства писателя и персонажа (не знаменующая, конечно же, их тождества.»[ Хализев В.Е.,с.169]
«Воспринимая героев как людей», писал Г.А. Гуковский, мы постигаем их одновременно и как некую «идейную сущность»: каждому из читателей подобает ощутить и осознать «не только мое отношение к данному действующему лицу, но и отношение к нему же автора, и, что, пожалуй, важнее всего, мое отношение к отношению автора». [ Гуковский Г.А. Изучение литературного произведения в школе: Методологические очерки о методике. М.; Л., 1966. С. 36.]
Как известно, рассказчик бывает различен: или повествование ведется объективно, от автора, как простое сообщение, без объяснения, каким образом эти события стали известны (отвлеченный рассказ), или от имени рассказчика как некоторого конкретного лица. Таким образом, существуют два основных типа рассказывания : отвлеченный и конкретный рассказ.
Поскольку в нашем случае автор знает все, вплоть до сокровенных дум героев, мы можем говорить об отвлечённой системе. Д. Быков следит за судьбою отдельного персонажа (Катьки), и мы узнаем последовательно то, что она делала или что узнавала. Затем один персонаж оставляется, внимание переходит на другого (Игоря) — и снова мы узнаем последовательно, что делал и узнавал этот новый персонаж. Таким образом, эти персонажи являются своего рода повествовательной нитью, т.е. в скрытой форме — тем же рассказчиком, и автор, сообщая от своего лица, в то же время заботится сообщать только то, что мог бы рассказать его герой. Такой персонаж — ведущий повествование — и есть главный герой произведения.
В романе Быкова происходящее дано от лица героини:
«…восточных кафе в городе почти не осталось, и в остальных из странной национальной гордости перестали готовить плов и манты, хотя, казалось бы, узбеки-то при чём?..»
Иногда автор подменяет Катьку и позволяет себе высказаться. На эту особенность автора обратили внимание не только мы.
Анонсируя роман «Эвакуатор», Немзер А. в статье «Главное — чтоб в номер »пишет: «Подборка статей Дмитрия Быкова (некоторые знакомы по отдельным публикациям в «ранних редакциях») выпущена теперь в виде романа «Эвакуатор». Статьи как статьи. Написаны бойко — с прибаутками и цитатами. Многие суждения автора очень симпатичны. Я, например, совершенно согласен с тем, что жить надо в своей стране, что рай на земле не предусмотрен (электростанции вырубаются не только там, где оборудование пришло в негодность несколько раньше, чем главным энергетиком стал всегда и во всем виноватый «рыжий», но и в государствах с куда менее прихотливой историей и куда более высоким доходом), что жена (муж) не рукавица, которую можно стряхнуть с белой ручки, и что за большую любовь невольникам страсти (и их близким) приходится крупно платить...» [Немзер А., Дневник читателя, М, 2006, с.107]
ВЫВОДЫ:
- переход от игры
к реальности вызывает интерес
к сложности внутреннего мира
героини, к переплетению