Внешняя политика США в отношении внешнеполитических решений

Однако эффективная  интерпретационная доктрина Кеннана  ушла в историю вместе с холодной войной. И теперь, в конце века становится ясно, что если бы именно агрессивность Советской России являлась причиной глобальной вахты  Соединенных Штатов, то, одержав победу в холодной войне, Вашингтон не упустил бы шанса снять с себя бремя. Однако уход СССР в небытие не произвел разительных перемен. США не «закрыли» НАТО, не увели легионы из Германии, Кореи, Японии, не возвратили к своему побережью флоты, контролирующие мировую акваторию, не сократили свой военный бюджет (уменьшившийся с 310 до 260 млрд долл. он постепенно возвращается к прежним параметрам). Введенные в мае 1997 года в федеральный бюджет четырехлетние военные расходы — наилучшее свидетельство того, что Пентагон находится на автопилоте холодной войны (на 1999 финансовый год военные расходы в 270 млрд долл., в 1999 году произошло их увеличение на 25 млрд долл., в 2000 году они составили 292,3 млрд долл.).

Американская стратегия  базируется на присутствии 100 тыс. американских военнослужащих в Европе (сенатор Мойнихен: «Они стоят как римские легионы»), такого же числа в Азии (согласно так называемому докладу Ная, этот уровень будет поддерживаться в Азии еще как минимум 20 лет), 25 тыс. на Ближнем Востоке, 20 тыс. — в Боснии. В состоянии постоянной боевой готовности находятся 12 авианосных групп, которые осуществляют патрулирование в нефтяной кладовой мира — Персидском заливе и в проливе, отделяющем Тайвань от материка, а также авиационное патрулирование Северного и Южного Ирака, края Косово. Страна, которая сама признает, что ей никто не угрожает, содержит огромную сеть баз по всему миру. Только в 1997 фин. году она израсходовала на военные закупки на 76 млрд долл., что превышает военный бюджет любой другой державы¹. Гордон Адаме, заместитель директора Лондонского института стратегических исследований, без колебаний приходит к заключению, что «ни одна страна не способна иметь (военный) бюджет, вооруженные силы, технологию, военную организацию равные американским. Даже для взятых воедино европейских военных структур понадобились бы десятилетия, чтобы достичь американского уровня; гораздо большее время требуется Китаю для реструктурирования своей военной системы и для России для восстановления своего прежнего военного могущества».²

Силовые возможности  США трудно переоценить. В настоящий  момент «Америка оказывает большее влияние на международную политику, чем какая-либо другая держава в истории»³. После семи лет непрерывного экономического бума их валовой национальный продукт приближается к 9 трлн долл. Америка входит в важнейшие союзы. НАФТА обеспечивает их преобладание и растущий вес в Западном полушарии. Североатлантический Союз (7,5 млн военнослужащих) не имеет конкурентов на нашей планете. Американские расходы на исследования и создание новых образцов военной техники превышают 36 млрд долл. (следующие за ними европейские члены НАТО вместе взятые расходуют на эти цели 11,2 млрд долл.)⁴. Даже самые осторожные пессимисты признают, что несказанно благоприятное стечение обстоятельств гарантирует Америке как минимум двадцать лет безусловного мирового лидерства. Что будет далее, не смеет предсказать ни один футуролог, но нет оснований не верить тому, что не прошедший, а наступающий век будет подлинно американским.

Противников пока на горизонте  не видно. Страхи 1980-х годов, что Япония и Западная Европа развиваются быстрее, ушли в прошлое. «Во всех практических смыслах, — размышляет Рональд Стил, — Америка неуязвима. Ей не грозит никакое вторжение. У нее нет врагов, желающих ее крушения. Она не зависит от внешней торговли... Она кормит себя сама. Она имеет союзников и при этом не зависит от них — никогда не зависела от них, даже в годы холодной войны. Соединенные Штаты распространили сеть военных баз — и созданы эти базы не ради самозащиты»⁵. «Никогда со времен Древнего Рима, — пишет Чарльз Мейнс, — отдельно взятая держава не возвышалась над международным порядком, имея столь решающее превосходство»⁶. На долю США выпала феноменальная удача. Как пишет Мартин Уокер, «расходуя всего 250 млрд долл. в год. Соединенные Штаты обретают военное доминирование, равное совокупной океанской мощи Пакс Британики и военной мощи имперского Рима периода его расцвета»⁷.

Что вызывает к жизни  эту мощь? Американские интерпретаторы, потеряв фиговый листок холодной войны, в целом с большим реализмом характеризуют сущность внешней политики своей страны. Лучший исследователь современной дипломатической истории Дж. Л. Геддис пишет: «Не многие историки готовы отрицать сегодня, что Соединенные Штаты были намерены доминировать на международной арене после второй мировой войны задолго до того, как Советский Союз превратился в антагониста»⁸. Консультант исследовательского центра «РЭНД корпорейшн» К.Лейн заявляет: «Советский Союз был значительно меньшим, чем это подавалось ранее, фактором в определении американской политики. На самом же деле после второй мировой войны творцы американской политики стремились создать ведомый Соединенными Штатами мир, основанный на превосходстве американской политической, военной и экономической мощи, а также на американских ценностях»

Стратегия мирового преобладания

Американские специалисты по национальной безопасности стали глобальными менеджерами. В годы холодной войны в США была создана огромная армия профессионалов — государственных чиновников, шпионов, комментаторов, ученых из военных отраслей, инженеров-специалистов военных компаний, чьи карьеры и жизни зависели от наличия адекватного соперника, противостоящего Америке. «Что прикажете делать? — спрашивает Р. Стил. — Распустить этот аппарат, нанести сокрушительный удар по главным отраслям национальной экономики, включая направляемые государством высокотехнологичные отрасли, уничтожить источник национальной мощи? Или найти новую причину существования этого аппарата и избежать безработицы миллионов людей? Ответ очевиден»⁹.

С полным основанием американские теоретики полагают, что, «несмотря на все риторические ухищрения, широкое определение американской политики в отношении внешнего мира остается тем же, что а в прежние десятилетия». Никогда США не согласятся с положением primus inter pares в многополярном мире. «Нравится вам это или нет, — констатирует Дэвид Каллео, — США будут продолжать играть роль гегемона в Европе и в Азии». Представляющий Брукингский институт Майкл 0'Хэнлон полагает, что «мир слишком опасен, чтобы отстраняться от него, глобальное присутствие нельзя заменить ничем».

Лагерь тех, кто быстрее других осознал «однополярность» возникающего мира, возглавляет, пожалуй, Чарльз Краутхаммер, который уже зимой 1991 г. озаглавил свою статью в «Форин афферс» эвристически:

«Момент однополярности»¹⁰. В изданной тогда же книге Джозефа Ная «Обреченные (разумеется, США.— А. У.) вести за собой» мы читаем: «Лидерство самой могучей державы укрепит глобальную взаимозависимость. Если Соединенные Штаты замедлят мобилизацию своих ресурсов ради международного лидерства, полиархия может возникнуть достаточно быстро и оказать свое негативное воздействие. Управление взаимозависимостью становится главным побудительным мотивом приложения американских ресурсов, и оно должно быть главным элементом новой стратегии». По мнению Ричарда Хааса, Соединенные штаты на долгое время «останутся эффективным шерифом находящегося в процессе трансформации мира».

Теперь, когда угас (за ненадобностью) идеологический спор, в  холодном свете современной реальности стало ясно по меньшей мере одно: начиная с выхода во внешний мир в 1942 году США фактически никого не сдерживают, а следуют определенной и решительной стратегии, которая имеет достоинства простоты и целеустремленности: мировое преобладание. Эта фраза была впервые официально употреблена в главном документе холодной войны, известном как НСК-68 (1950), и с тех пор точнее других характеризует ту стратегию, для которой холодная война была лишь эпизодом. Речь идет о мировом преобладании над любыми силами (любым сочетанием этих сил) в целях контроля над международным развитием. Так что не будем обольщаться: с Советским Союзом или без него Америка вышла бы на геополитические просторы, и исчезновение яростно обличаемого противника ничего не изменило в сущности американского подхода к миру.

Словесное оформление стратегических усилий США после краха СССР пришло не сразу. После окончания холодной войны нашлось немало теоретиков, которых прельщают лавры нового Кеннана — стремление найти всеобъясняющую парадигму. При этом на смену теоретикам, утверждающим, что биполярность и многополярность более стабильны, пришли их идейные противники — апологеты однополярности как оптимальной международной системы. Теоретики однополярности исходят из того, что многополярная система менее стабильна, чем однополярная. Развернулась дискуссия, выводом которой был тезис об уникальной возможности страны воспользоваться однополярностью как результатом победы в холодной войне¹¹.

Пиком лингвистической  определенности президента Буша стало предупреждение: «Соединенные Штаты считают своим жизненно важным интересом предотвращение доминирования на территории Евразии любой враждебной державы или группы держав». Джордж Буш пишет в мемуарах: «Мы просто обязаны вести за собой... Мы должны обеспечить предсказуемость и стабильность в международных отношениях. Ведь мы — единственная держава, имеющая необходимые ресурсы и репутацию... Если Соединенные Штаты не поведут за собой, в мире не будет руководства»¹².

Демократы Клинтона просто не могут игнорировать тот факт, что США — крупнейший экспортер  мира, больше зависящий от экспорта, чем, скажем, Япония, что заграничные филиалы американских компаний владеют большей долей мирового экспорта, чем компании на американской земле, что четверть американского ВНП зависит от мировой экономики. Придя к власти, администрация Клинтона ввела термин «расширение зоны рыночной демократии. Находясь в Белом доме, президент Клинтон посчитал необходимым сравнить себя с Вудро Вильсоном, Гарри Трумэном, Теодором Рузвельтом и Франклином Рузвельтом — с теми президентами, которые олицетворяют глобальную активность американской политики. Согласно принятому Пентагоном в 1992 году директивному документу, «Соединенные Штаты должны предотвратить стремление крупных индустриальных наций бросить вызов нашему лидерству или попытаться изменить установившийся политический или экономический порядок».

В соответствии с законом Голдуотера—Николса (1986) президент Соединенных Штатов обязан публиковать ежегодно Декларацию о стратегии национальной безопасности США. Декларация 1995 года имела название «Стратегия вовлечения и демократического расширения». Вторая администрация Клинтона поставила во главу угла стратегию «вовлечения и расширения. Теоретическим вкладом Мадлен Олбрайт явилось выражение: «Америка — это страна, без которой невозможно обойтись». Она же пообещала: «Мы будем сохранять наше присутствие повсюду, где есть необходимость в защите наших интересов»²*. Два члена Объединенного комитета начальников штабов — Ч. Крул (командующий морской пехотой США) и Дж. Джонсон (командующий военно-морскими операциями) — так интерпретируют «доктрину Клинтона»:

«Соединенные Штаты не могут  позволить никакому кризису эс колировать в угрозу себе». Начальник штаба армии Д. Раймер охарактеризовал армию США как «силы быстрого реагирования для глобальной деревни». Термин «благожелательная гегемония стал почти штампом. Обрела черты постоянной дискуссия о необходимости сохранить положение единственной сверхдержавы.

Какие инструменты используют американцы для достижения своих целей? Госсекретарь Олбрайт перечисляет их; «Простая логика, экономические стимулы, техническая помощь, новые соглашения, обмен информацией, насилие, угроза насилия, санкции, угроза санкций — и любая комбинация вышеперечисленного». Что касается потенциальных конкурентов Америки, то Мадлен Олбрайт считает необходимым предупредить: «Те международные лидеры, которые настаивают на том, что мир является — или должен быть — многополярным, обязаны следить за тем, чтобы их собственная роль была согласована с их ответственностью... Эффективные коалиции являются следствием, а не альтернативой лидерству США»¹³.

В Вашингтоне думают о следующем  веке, в котором борьба за природные  ресурсы будет более ожесточенной, когда 60 процентов населения Земли станут горожанами, когда 95 процентов прироста населения в мире придется на развивающийся мир, стремящийся преодолеть отсталость, эпидемии, вспышки насилия. Америка как бы уже решила проблемы текущего века, ее все более волнует век грядущий. Ни в одной стране мира не ведется столь страстная дискуссия о «битве за будущее».

Прочность однополярности

Согласно теории однополярной стабильности, чем сильнее держава-гегемон, тем  стабильнее международный порядок. Но даже если значительные силы выкажут свое неприятие однополярной системы, изменить ее будет чрезвычайно трудно. Апологеты однополярности полагают, что развитие глобальных процессов в XXI веке, демократия, транснациональные рыночные процессы ослабят значимость национальных границ и упростят американскую задачу. Достаточно популярна беззаботная оценка: «Среди современных кандидатов на статус великой державы Япония занимает слишком антимилитаристскую позицию, Китай слишком слаб, Германия погрязла в европейских делах. Европа слишком разобщена, Бразилия и Индия слишком молоды, а восстановление какой-либо большой советской республики или Содружества Независимых Государств в целом настолько отложено в будущее, что не представляется предметом для беспокойства... С точки зрения американской безопасности, трудно представить себе возникновение угрозы по меньшей мере на протяжении ближайших 15-25 лет».

Теоретики благожелательной гегемонии утверждают, во-первых, что гегемония Соединенных Штатов может быть принята мировым сообществом, если покажет себя неагрессивной, благожелательной, приносящей блага. Если Соединенные Штаты будут действовать, учитывая интересы прочих членов мирового сообщества, то это гарантирует их от объединения соседей и конкурентов. Демократические, либеральные ценности Америки, ее обширное культурное влияние должны ослабить действие второго закона Ньютона — природа сделает исключение, и действие в данном случае не породит противодействия. Министерство обороны США декларирует, что «наша фундаментальная вера в демократию и гражданские права придает другим нациям уверенность в благожелательности нашей военной мощи, ее стремлении к мирному демократическому процессу». Во-вторых, проистекающая из американского преобладания асимметрия создает достаточно жесткую структурную иерархию, которую трудно расшатать. Другие страны практически не берутся за дело создания контрбаланса американскому преобладанию именно в свете кричащего дисбаланса сил, делающего их задачу чрезвычайно сложной — слишком уж далеко вперед оторвался лидер.