Внешняя политика США в отношении внешнеполитических решений

Потенциальные противники еще слишком  слабы и зависят от США. Германия и Япония плотно связаны сетью договоренностей и отношений с Америкой; на территории обеих стран размещены американские войска и лишь чрезвычайное стечение обстоятельств могло бы «высвободить и противопоставить» этих двух гигантов (воевавших с Америкой в уходящем веке) лидеру мирового сообщества. Япония, вызывавшая такую тревогу (как потенциальный успешный конкурент и мировой лидер) все 80-е годы, перестала быть общенациональным пугалом. Дело не только в охватившем ее кризисе. Не возобладал пока менталитет агрессивного лидерства. «Япония — меркантилистское, пацифистское общество, прямолинейно поглощенное самообогащением и полное решимости не повторять ошибки 1930-х годов. У нее нет амбиций больше, чем быть первым кредитором Америки, первым ее торговым партнером, первым инвестором и ее первым протекторатом.»

При этом американцы интенсивно разрабатывают  теории, утверждающие, что «демократические страны не воюют друг с другом».¹⁴ Зачем Соединенным Штатам завоевывать Канаду, если они и без того имеют в ней (и в ее лице) все, что хотят иметь?³⁴ Многие американские специалисты на все лады обыгрывают тему «взаимозависимости», утверждая, что во взаимозависимом мире посягательство на место лидера попросту невозможно, — все активные члены мирового сообщества слишком взаимосвязаны друг с другом.

Алармизм

И все же далеко не все в США  так самодовольны. Американское преобладание и воля его поддерживать не могут  существовать бесконечно. Американская доля в глобальном продукте и соответственно глобальное влияние начнут уменьшаться, даже если бум в американской экономике будет продолжаться. Момент однополярности не может длиться очень долго. «Предположить, что система международных отношений, — пишет Чарльз Купчан, — может бесконечно долго покоиться на американской гегемонии — и иллюзорно, и опасно»¹⁵.

Смещение национальной медианы в сторону осторожности отразили ведущие теоретические органы страны. Главный редактор влиятельного журнала «Форин афферс» У. Хайленд обратился к Америке со своего рода новым символом веры: «Если Соединенные Штаты желают создать новый мировой порядок, отражающий традиционные американские ценности и принципы, они должны их реализовать прежде всего в национальных пределах... В свете реальностей последних десятилетий лозунг "Америка прежде всего не во всем ошибочен». Недалеко от этой точки зрения находится несколько более либеральный журнал «Форин полиси», главный редактор которого Ч. У. Мейнс утверждает, что «американский народ должен осознать ограниченность своих ресурсов». А главный редактор созданного в качестве правой альтернативы журнала «Нэшнл интерест» О. Харрис утверждает: «Быть единственной оставшейся мировой сверхдержавой — вовсе не удобная позиция... односторонние действия в масштабе "Бури в пустыне" можно предпринять лишь один раз, не более... Необходим период щадящего отношения к национальным ресурсам и энергии — чтобы выиграть время, следует прежде всего привести в порядок свой собственный дом».

Мировому лидеру —  баловню фортуны — угрожают два  явления: подъем претендентов на статус сверхдержавы и резкая дестабилизация (хаос) в стратегически важных районах мира.

При этом аргумент о невоинственности демократических государств не выдерживает исторического анализа. Равно как и то, что рыночная экономика якобы неотделима от демократии — ни Япония, ни Германия никогда не были странами с либеральными рыночными экономиками американского типа. Не выдерживает критики и аргумент о спасительности глобальной взаимозависимости. Не в первый раз на протяжении уходящего столетия упования возлагаются на тесные связи, обширный товарообмен, взаимовыгодную торговлю, исключающую силовые решения. Подобные аргументы красноречиво излагались накануне первой мировой войны (когда взаимозависимость действительно достигла впечатляющих размеров) и между мировыми войнами. Новый всплеск подобной аргументации не может служить основанием для благодушия.

Такие специалисты, как  Кеннет Уолтц, Мириэм Эл-мен, Майкл Браун, Шин Линн-Джонс, Стивен Мюллер и другие, полагают, что если члены мирового сообщества испытывают страх в отношении друг друга, взаимозависимость лишь увеличивает вероятие конфликта. Историк Пол Кеннеди приводит слова англичанина, который, учитывая чрезвычайно интенсивный товарообмен между Британией и Германией в начале века, тем не менее сказал, глядя на дымящиеся трубы немецких заводов: «Каждая из этих труб — жерло пушки, направленное на Англию». Конкурирующие с Америкой экономики в конце XX века буквально ощетинились такими трубами.

Потенциальные конкуренты

Встает вопрос о том, кто сможет воспользоваться в будущем рассредоточенностью американских сил. Идентификация потенциальных претендентов-соперников стала одной из главных задач американской политоло-гии. Мнения американцев о способностях различных стран обрести влияние неоднозначны. Один из первоклассных американских талантов С. Хантингтон обращает внимание на враждующие цивилизации. П. Чоэт и Э. Луттвак ищут полюс противоборства в азиатском развитии. С. Эмерсон сосредоточился на исламском фундаментализме. Немалое число теоретиков увидели мировой контрбаланс в поднимающемся Китае. Р. Хаас усматривает угрозу не в ком-то, а в флюидности и непредсказуемости мирового развития. Директор Агентства международного развития Брайэн Этвуд считает, что хаос в третьем мире занял место коммунизма в качестве самой большой угрозы безопасности США.

Дэвид Такер призывает  отбросить прежние стереотипы образа врага. Теперь в качестве таковых он видит «диких бойцов, которые не питают никакого уважения к цивилизованным ограничениям, которые готовы делать все что угодно, абсолютно все что угодно ради достижения победы. Выросшие среди лишений анархического, сверхнаселенного и экологически пораженного пространства, размышляя над своим культурным унижением в богатых нефтью мусульманских землях, эти воины с удовольствием готовы прибегнут к жестокостям».

Советник президента Клинтона по национальной безопасности Энтони Лейк определил претендентов на роль потенциального противника так: «Крайние националисты и трайбалисты, террористы, организованная преступность, заговорщики, не считающиеся с соседями государства, и все те, кто хотел бы возвратить недавно ставшие свободными государства к прежнему состоянию». При столь широком определении потенциального противника противодействие ему, подстраховка требуют глобализации внешней политики, доминирования по всем азимутам. Кто, спрашивает Рональд Стил, при такой ничем не ограниченной идентификации потенциального противника не враг США?

Но адекватной военной, экономической, политической мощью обладают очень немногие субъекты мировой политики. И, конечно же, не все конкуренты Америки могут претендовать на роль реального соперника. Лидеры политологического истэблишмента убеждены, что в мире будущего лишь четыре страны могут при благоприятном для них стечении обстоятельств выйти из сферы опеки США и, расширяя собственную зону влияния, превратиться в самодовлеющие центры, создающие свою сферу влияния: Германия (валовой продукт — 2,2 трлн долл.), Япония (4,3 трлн долл.), Китай (1 трлн долл.), Россия (0,5 трлн долл.).

Главные противники в заканчивающемся веке немцы и японцы, как уже говорилось, ограничены союзническими обязательствами перед США. Надежен ли этот контрольно-договорной барьер? Не все американцы уверены в своих союзах, в надежности партнерских уз, в эффективности системы военно-политической опеки над Европейским союзом и Японией. Такие из них, как сотрудник «РЭНД корпорейшн» 3. Халидад, приходят к выводу о хрупкости союзнических связей: «Вера в возглавляемые Соединенными Штатами союзы может быть подорвана, если такие ключевые союзники, как Германия и Япония, придут к заключению, что существующие соглашения неадекватны угрозам их безопасности. Эта вера может быть также поколеблена, если в течение достаточно продолжительного времени Соединенные Штаты будут восприниматься как страна, теряющая волю и способность защищать свои интересы».¹⁶

Прежний антагонист — Россия вошла в клинч внутреннего противостояния, потери ориентиров, национального смешения и потери воли у ее руководителей. Роль поставщика сырья ее унижает, роль участника технологической революции ею почти потеряна. Скоропалительный слом прежних внутригосударственных и внешнеполитических структур лишил ее стабильности. Она пока не может найти внутренний мир по таким двум главным вопросам, как отношение к семидесятилетию коммунизма и национальная идентичность россиян: отношение к новой границе, к 25 млн русских за пределами России, к новому статусу. Ее стратегическое оружие стареет, рынки промышленности сужаются, союзники отвернулись от нее. Государственный бюджет России опустился ниже уровня Финляндии и остановился на уровне Ирландии. «Россия, — приходит к выводу Р. Стил, — глубоко раненное государство... ей необходимы десятилетия, чтобы, восстановить хотя бы видимость прежней мощи. В течение длительного времени она будет "больным человеком" на дальних рубежах Европы, представляя собой скорее проблему, чем угрозу».

Даже крайние алармисты  в США не предвидят превращения страны, просящей займов МВФ и гуманитарной помощи, в соперника прежнего уровня. И все же при всей своей слабости Россия является единственной страной в мире, чей ядерный потенциал способен угрожать Соединенным Штатам. Намерения, ныне дружественные в отношении США, могут меняться; потенциал, всегда нейтральный, может стать орудием угрожающей политики. «Враждебная Россия, если она войдет в союз с Китаем, создаст огромную проблему для Соединенных Штатов» — считает Д. Каллео¹⁷. Мощь России умножится, если она найдет сильных союзников. На этот счет Тереза Дельпеш подчеркивает, что «будущие взаимоотношения между США, Россией и Китаем, среди которых контакты между Россией и Китаем являются наиболее сложными, будут решающими для проблемы войны и мира в следующем столетии».

Настороженность в отношении сближения  главных хозяев колоссальной евразийской земельной массы является традиционной в американской геополитике. Не следует забывать, что наиболее влиятельной концепцией англо-американского государственного искусства является идея евразийского "хартленда", центрального пространства, идея сдерживания центральной державы». Тем более союза центральных континентальных держав.

Разумеется, далеко не все верят  в подобный, устрашающий Вашингтон союз. Майкл Мандельбаум напоминает, что «самая многочисленная (Китай) и самая обширная по территории (Россия) страны отличаются друг от друга по чрезвычайно важным характеристикам. Китайская экономика, мощь и международный престиж отличаются от положения России, вступившей в тяжелый период своей истории».

Наиболее явственным потенциальным  противником Соединенных Штатов в XXI веке видится Китай, который имеет максимальные шансы выйти в успешные конкуренты. Именно у Китая имеются, по мнению западных политологов, наибольшие возможности нарушить столь благоприятный для США статус-кво. По широко разделяемому определению Колина Грея, «возникающее китайское евразийское сверхгосударство является восточной "прибрежной территорией" по отношению к исторической "центральной территории", его огромная прибрежная полоса выходит на главные морские коммуникации великих океанских путей, граничит с коммуникациями морской, промышленной и торговой империи Японии. Китай имеет вес и сильные позиции. В отличие от прежнего СССР, Китай не замкнут в своей континентальной массе, и замкнуть ее не смогла бы даже целенаправленная американская политика». Размеры, характер территории, численность населения, специфические социальные традиции, географическое расположение в мире делают трудным само преувеличение позитивного и негативного потенциала воздействия Китая на мировой порядок. «Китай неизбежно вырастет в гигантскую ядерную державу, и, чтобы сбалансировать эту угрозу. Соединенным Штатам придется заплатить большую цену».

США, при всем их могуществе, не так много смогут сделать в  случае, если КНР продолжит свое самоутверждение сначала в Восточной Азии, а затем и повсюду в мире. Фактор привязанности к американскому рынку не следует преувеличивать. Да, Китай получает грандиозные преимущества благодаря доступу на американский рынок, благодаря западным инвестициям, заимствованию западной технологии. Но, по большому счету, Китай находится вне пределов досягаемости США. Это представление о широких возможностях Китая, об эфемерности попыток «канализировать» его развитие набирает все больший общественный вес. У растущего числа американцев складывается впечатление, что здесь Америке предстоят необъятные и неконтролируемые силы.

Если Пекин не сойдет с пути, ведущего его к доминированию в Восточной Азии, то на передний план в США могут выйти силы, утверждающие, что нынешний курс опасен подъемом конкурента с населением в полтора миллиарда, с быстро растущей экономикой. Можно ли спокойно смотреть на эту растущую угрозу? «Внутри стратегического сообщества США существует фракция, которая полагает, что Соединенные Штаты должны предотвратить подъем Китая до статуса мировой державы, стимулировать внутренние противоречия и, если это не поможет, прибегнуть к превентивной войне».

Столь панические выводы можно сделать, лишь испытывая сомнения относительно продолжительности современного всемогущества Северной Атлантики, не надеясь на дружественность китайского роста. И, надо сказать, немалая фракция американской элиты исходит из пессимистического предположения, что «Европа и Атлантика теряют свою роль как фокуса международных событий в двадцать первом веке. Вместо них Азиатско-тихоокеанский Регион будет диктовать ход событий в мире после окончания холодной войны». Если советско-американские отношения определяли предшествующую половину века, то китайско-американские отношения будут определять первую половину XXI века. История учит, что лидерство, доминирование неизбежно порождают противодействие. Три обстоятельства могут сделать основания американского могущества шаткими.

Первое. Не в природе суверенных государств передоверять свою безопасность в чужие руки. Сверхмощь одной страны, в конечном счете, катализирует опасения окружения. Дружественность сегодня не обязательно обернется дружественностью завтра. Свободные страны стараются гарантировать свое будущее не публично выраженными намерениями, а оценивая потенциал разрушительных действий. Намерения меняются, потенциал остается.

Второе. Решимость населения США платить цену (материальную, людскую) может ослабеть. Как считает Терри Дибель, «глобальная роль требует расходования чрезвычайно большого объема ресурсов, большого оптимизма и активизма... Обычно американцы чувствуют себя неуютно наедине с идеей, что их страна использует свой вес на всех земных просторах, преследуя цель укрепления своей безопасности»⁶⁶. Собственно, войны в Корее и Вьетнаме, боевые действия в Сомали уже показали, что народ США приемлет лишь ограниченную плату за всемогущество. Как напоминает Дэвид Риефф, «генералы знают, что, по всей вероятности, в случае гибели даже лишь одного американца никто в правительстве не будет стоическим тоном говорить о превратностях войны и трагической судьбе солдат». Некоторые американские генералы так и не оправились от того, что «многими видится как предательство во Вьетнаме». Мир был свидетелем того, как быстро ушли американцы при Клинтоне из Сомали, встретившись с людскими потерями. Синдром Вьетнама так и не был «похоронен в песках Персидского залива» (Дж. Буш утверждал, что похоронил его там). Есть цена, платить которую американский гражданин и налогоплательщик не готов даже ради глобального доминирования. Времена, когда жертвы (почти любые) воспринимались оправданными, ушли. По окончании холодной войны наметилось желание многих американцев перенести фокус национальных усилий с далекой заграницы на улучшение условий жизни внутри страны. Уже осенью 1991 года 74 процентов американцев высказались за «возвращение домой».