Внешняя политика США в отношении внешнеполитических решений

Третье. Ревизионистские страны третьего мира, особенно те, в чьих руках имеется оружие массового уничтожения, чьи размеры и демографические показатели позволяют претендовать на доминирующие позиции, станут главными противниками статус-кво".

Есть все основания  полагать, что в XXI веке границы прямых интересов США будут размыты еще больше, даже по сравнению с непосредственно последовавшим за холодной войной периодом. Можно услышать голоса, вопрошающие: готова ли Америка воевать за румынские границы? за независимость Тайваня? за статус-кво в Кашмире, Тибете, на межафриканских границах, из-за острова Спратли и Сенкаку, споров в Центральной Азии? Пошлют ли США авианосные соединения в Тайваньский пролив во время следующих выборов на Тайване? Есть все основания усомниться в этом. И Китай становится мощнее, и средний американец меньше беспокоится об этом китайском острове. «Невероятно, — пишет К. Лейн, — чтобы США сумели укрепить доверие к гарантиям безопасности (если таковые будут даны) в отношении таких стран, как Украина, балтийские страны и даже Тайвань — каждое из которых может оказаться в зоне угрозы ядерного соперника». Американский налогоплательщик не видит смысла в тотальном, глобальном сдерживании статус-кво и не готов к материальным жертвам, о чем лучше всего свидетельствует подъем неоизоляционизма в 90-е годы.

При этом заметим, что  один раз невыполненное обязательство способно подорвать веру в общую надежность лидера, а тогда суверенные страны пойдут своим путем.

Поиски оптимального курса

Ныне Америка расходует на реализацию своей внешней политики всего лишь одну четырнадцатую долю своих богатств — значительно меньше той доли, которую она расходовала во времена президента Трумэна. Среди индустриальных стран Америка занимает последнее место по доле передаваемой другим помощи.

Американская внешняя помощь опустилась до уровня 17 млрд долл. — примерно 1 процент федерального бюджета. Она  — главный должник ООН и многосторонних экономических организаций. Но и эти жертвы кажутся очень многим в Америке излишними. Почему, собственно, США должны расходовать свои небесконечные ресурсы для обеспечения безопасности богатых Западной Европы и Японии? Ведь «имперское перенапряжение, — пишет, скажем, известный историк П. Кеннеди — ведет лишь к трате ресурсов, превращению силы, в бессилие». И наиболее весомого приращения силы Америка достигла не в ходе участия в противостоянии (холодная война обошлась миру в бесполезно потраченные 10 трлн долл.), а в периоды ослабления внимания к заокеанским делам — в начале первой и второй мировых войн, в 20-е годы нашего века. Контроль над миром — дорогостоящее предприятие. В конечном счете, он может дать шанс усилиться другим, менее обремененным странам.

Противостоять изменению столь  благоприятного статус-кво Америка  может за счет целенаправленного использования национальных сил или на основе мобилизации широкой коалиции тех партнеров, с которыми она выиграла холодную войну. Начинает вставать вопрос о форме стратегического сдерживания:

односторонние действия или коалиционная стратегия, единоличное доминирование или поиски баланса сил?

Первый  подход пока господствует в американском истэблишменте; здесь не готовы поделиться контрольными функциями, здесь усиливается страх в отношении возможных последствий ухода, лишения контроля над ключевыми регионами. Главенствующая логика диктует: следует контролировать те страны, которые потенциально способны встать в оппозицию. Претендент республиканцев на пост президента в 1996 году сенатор Доул, выступая с заглавной внешнеполитической речью в Никсоновском центре мира и свободы, отчетливо выразил эту линию. Он обязался поддерживать курс «великой стратегии, последовавшей за 1941 годом»: контролировать Европу, тихоокеанское побережье. Персидский залив, обеспечить «свободу морей и торговли». При этом США, лишенные договорных пут, будут еще более свободны от международных организаций: «С Бобом Доулом в Белом доме ни один американец не будет получать приказы от фельдмаршала Бутроса Бутроса-Гали».

Такой курс возможен лишь при безусловной  поддержке дома. Мощь американского интернационализма покоится на согласии американцев проводить активную внешнюю политику. Это согласие было главной константой Америки второй половины века. В 1947 году 68 процентов американцев поддержали активную роль США в мире, и господствовавший прежде изоляционизм погиб. Никогда на протяжении последовавших пятидесяти лет доля «активно настроенных» американцев не опускалась ниже 65 процентов всего населения Америки.

Но опыт Кореи и Вьетнама все  же сыграл свою роль: массовые потери в  далеких землях стали неприемлемыми для США.

Сторонники второго подхода достаточно убедительно для многих указывают, что «риск конфликта и возможная уязвимость собственно американской территории по отношению к нападению извне проистекают непосредственно из заокеанских обязательств, диктуемых расширительным определением американских интересов». Никакая сила не может сделать мировое сдерживание вечным, более того, долговременным. Все прежние гегемонии встречали противодействие — в этом отношении исторический опыт достаточно убедителен. Как утверждает Чарльз Купчан, «Соединенные Штаты должны быть готовы к неизбежному ослаблению своего преобладания и, чтобы смягчить эффект этого процесса, способствовать укреплению региональных лидеров в каждом из трех регионов индустриальной и военной мощи — Северной Америке, Европе и Восточной Азии... В противном случае произойдет ускорение ослабления американской гегемонии». Если мировая история дает основания для проведения аналогий, то все тот же спор неизбежен в американском будущем: что лучше, платить постоянно растущую цену за глобальное преобладание или сформировать менее дорогостоящий и более надежный баланс сил в мире? Внутри США все громче слышны голоса, утверждающие, что в послевоенном мире «можно представить себе очень немного конфликтов, которые подвергают опасности жизненно важные интересы США».

Односторонность подкосит ресурсы любой страны, даже такой богатой, как США. Чарльз Мейнс убеждает, что «без признания ограничений в своих обещаниях и в реализации своей гегемонии Вашингтон доведет страну до банкротства и вызовет народное восстание против бремени Америки в мире». Такие осторожные стратеги, как Сэмюэл Хантингтон, опасаются «одиночного плавания», их предпочтительная схема — устойчивый баланс сил в мире.

Не лучше ли позволить  самоутверждающимся силам нейтрализовать друг друга? Пусть «протовеликие» державы балансируют между собой. Соединенные Штаты смогут закрепить этот баланс, и он станет более надежным, чем гегемония, путем защиты американских интересов. Пусть другие страны расходуют свои ресурсы. США снимут с себя колоссальное бремя, и их внутренняя сила, энергия экономики и интеллект университетов, а не всеобъемлющие полицейские функции, обеспечат место страны в будущем. Р. Хаас полагает, что Соединенные Штаты могут играть роль «мирового шерифа, но у них всегда за спиной должна стоять группа помощников».

Чарльз Купчан предлагает заранее избрать региональных лидеров, готовых быть «помощниками шерифа». В Северной Америке этого не требуется — США не имеют тут соперников и могут исполнять роль регионального лидера по совместительству. В пестрой Европе таким поощряемым Америкой лидером должна стать франко-германская ось, индустриально-политическая сердцевина многострадального континента (на долю Германии и Франции приходятся 80 процентов валового внутреннего продукта и 85 процентов военных расходов всего Европейского союза). Особый случай представляет собой Восточная Азия. Она при всем желании, полагают в США, не может выдвинуть приемлемого для всех единовластного регионального лидера, и Вашингтону не стоит спешить с кристаллизацией этого процесса. «Главные страны, региона имеют прочные политические связи с Соединенными Штатами, но не друг с другом. В свете этого американское присутствие необходимо для региональной стабильности... Восточной Азии предстоит проделать еще очень длинный путь для достижения региональной солидарности.» Долгое время претендентом на региональное лидерство была Япония. В 90-е годы на ее долю приходится более половины валового внутреннего продукта региона, но, во-первых, у Японии невелик военный потенциал, во-вторых, в регионе отсутствует солидарность (частично как наследие второй мировой войны) и, в-третьих, подъем Китая таит непредсказуемые последствия. К главенству Китая в Восточной Азии Америка пока не готова. Она упорно ждет дальнейшей эволюции этого крупнейшего государства региона.

Хотя все три региональных блока обладают огромными потенциальными силовыми возможностями, децентрализация внутри блоков ограничивает их способность генерировать силовую мощь. А американское военное и экономическое присутствие дает им определенные гарантии. Лидеры трех регионов сформулируют свои «правила игры», они создадут (предполагает Ч. Купчан) мировой директорат, который заменит «группу семи» и будет состоять из США, Японии, Германии, Франции, Китая и, возможно, России.

Вперед выходят сторонники построения баланса сил. Без формирования такого баланса Америка будет вынуждена решать задачи, которые ее обескровят. Американские цели должны быть ограниченными; Америке необходимо «выработать новую концепцию своего места на Западе, своего отношения к прежнему лени-нистскому и третьему миру». Во время последней президентской кампании 1996 года против одностороннего активизма выступали республиканские претенденты сенатор Фил Грем, политики Пэт Бьюкенен, Стив Форбс.

Рональд Стил рекомендует  Америке уйти в свое полушарие, укрепить свои позиции на океанских рубежах и действовать по примеру британской «блестящей изоляции» прошлого века. Страна должна залечить внутренние раны, примирить классы, расы, полы. «Если Америка не желает истощить себя в ходе реализации грандиозных амбиций, она должна восстановить чувство достижимого. Именно в чувстве реализма Соединенные Штаты нуждаются более всего. Нужно отставить политику военного контроля в глобальных масштабах, возвратить региональные проблемы лидерам регионов, отказаться от дорогостоящей зависимости от нефти Персидского залива и приложить все силы для повышения глобальной конкурентоспособности».

В пике второй мировой  войны гениальный Уолтер Липпман  поставил перед американским правительством такую задачу: «Сохраняя значительный запас своей мощи, необходимо привести обязательства нации в соответствие с ее ресурсами». Под воздействием эйфории всемогущества президент Трумэн официально объявил своей целью глобальный контроль — решительный отход от правила Липпмана и, по словам Теодора Дрепера, «оригинальная кодификация Пакс Американы». Готовность к глобальной вовлеченности получила свое завершение в широко известных словах президента Кеннеди о том, что Соединенные Штаты готовы нести любое бремя и заплатить любую цену.

Уже Липпман видел  в глобальной по охвату доктрине Трумэна «токсины идеологического крестового похода, не имеющего границ. Этот поход нельзя контролировать. Предсказать его результаты, невозможно». А сам патриарх глобализации американской политики Джордж Кеннан, опасаясь за неимоверность цены глобального контроля, был вынужден признать, что «в этом мире существуют такие проблемы, которые мы. не можем решить, такие глубины, нырять в которые нет ни пользы, ни реального эффекта, такие дилеммы далеких регионов, которые найдут свое решение без нашего вмешательства».

Изолированные в своем  профессиональном деле, в одиночестве  смотря на телевизионный экран, бродя  по Интернету, читая газетные статьи, американцы гласно и негласно спорят друг с другом, как представители нации подлинных индивидуалистов, с трудом достигающих согласия по любым вопросам, не говоря уже о животрепещущих проблемах американского вовлечения в мировые дела. Пока большинство сходится в необходимости «мировой вахты». Но консенсус по жгучему вопросу, жертвать ли кровью и национальными богатствами ради своей версии порядка в мире, не может быть вечным по определению.

Дело не только в том, что мировая гегемония дорогостояща, а скорее в том, что такая гегемония неизбежно будет входить в противоречие с будущим. Как полагает Дэвид Риефф, «сценарий, согласно которому оппозиция транснациональному экономическому порядку со временем исчезнет, крайне маловероятен... Чем больше людей новый, эффективный тип капитализма лишает работы, тем больше людей склонны обвинять в этом новый мировой порядок». Гегемония неизбежно встретит на своем пути противодействие не только самоутверждающегося внешнего мира, но и самих американцев, не готовых платить цену, приемлемую 60 лет назад, но уже менее приемлемую в Корее, неприемлемую во Вьетнаме, Ливане, Сомали. Воинственное самодовольство может привести к отчуждению важнейших союзников, ожесточить противников, довести мощь до перенапряжения.

§1. Современная парадигма международно-политической стратегии США  в «постбиполярном мире».

Любой геополитический процесс (и, в первую очередь, мировая война), заканчивающийся переделом границ  и (или) перераспределением зон геополитического и экономического влияния, постепенно, но неизбежно приводит к образованию новой геополитической конфигурации. Геополитические противоречия между великими державами явились главной причиной возникновения трех мировых войн. Именно геополитике суждено было стать идеологией великих держав, а мировой войне - способом глобального разрешения геополитических противоречий между ними.

Классически привычной является геополитическая  парадигма осевого противостояния, когда действует «логика двух блоков или политических систем»¹, а также противопоставление развитого севера и развивающегося юга, центра и периферии. В последнем случае, в качестве центра выступают США, Западная Европа, Япония, а периферией – страны с нестабильной политической системой, несформировавшейся  военной доктриной, отсутствием неолиберальных тенденций  в экономике, и отсюда, непредсказуемостью поведения государств, что настораживает других субъектов международного права, привыкших к продуцированию и подчинению общим нормам. Примерами выпадения из геостратегической динамики могут служить    как «великие страны»² прошлого (Римская и Османская империи, Персия), так новые амбициозные политические территории, чьи лидеры не признают общих правил игры (Ирак, Ливия, Иран). Следующей парадигмой  не только по значимости, но и по хронологии может выступить концепция региональной системы безопасности, пришедшая на смену биполярному миру. Ныне полагают, что существуют шесть основных центров силы: США и России, Китая и Японии, Европы и арабского мира. Впрочем, вместо арабского мира часть аналитиков видят неуклонно повышающуюся роль Индии, поскольку арабский мир это скорей всего конгломерат сил, нежели ограниченное единство геополитической единицы влияния. С другой стороны в качестве невообразимо мощного геополитического фактора может выступить мусульманство. И, наконец, утратившая свою былую актуальность парадигма столкновения цивилизаций, где в качестве системообразующих и подчиненных динамизму становления принципов берут этнические, религиозные, социокультурные универсалии.