Досудебное производство

Принципиально иная ситуация имеет место в тех случаях, когда суд реализует свои контрольные функции по проверке фактической и юридической стороны тех или иных действий или решений по делу не в рамках собственного производства, а по запросу (инициативе) других заинтересованных органов и лиц, когда исключительно в рамках запроса предстоит решить, насколько допустимо ограничение прав участников процесса или насколько обоснованны требования стороны к суду о защите нарушенного интереса или права.

Так, полномочия окружного суда по рассмотрению законности и обоснованности мер по обеспечению заявленного гражданского иска или же возможной конфискации имущества, предпринимаемых судебным следователем в рамках ст. 268 УУС, объективно образуют самостоятельную форму судебного контроля и выступают в качестве процессуальной гарантии от произвольности принятия такого решения. В наличии (потенции) есть спор сторон (по поводу законности и обоснованности названных действий); есть ограничение прав личности; есть законный повод (инициатива) к началу контроля; есть обязанность суда к его проверке и вынесению судебного акта (акта правосудия), призванного к законному и обоснованному разрешению спора.

Признаки судебного контроля отчетливо просматриваются и в положениях ст. 8-11 УУС. Еще либеральные деятели судебной реформы 1864 г. обоснованно усматривали в них процедуры, аналогичные Habeas corpus act¹¹. И хотя конкретные процедуры этой формы контроля на исследуемый период не были детально прописаны законодателем, надо признать, что именно она стала одной из наиболее действенных процессуальных гарантий прав обвиняемого (от неправомерных арестов) по УУС 1864 г.

Аналогичную ситуацию мы имеем и при анализе положений ст. 275-277 УУС, закрепляющих в качестве самостоятельных форм судебного контроля полномочия окружного суда по рассмотрению жалоб на отвод судебного следователя и контроль за законностью и обоснованностью его решения о прекращении производства по делу. В первом случае (ст. 275 УУС), рассматривая основания к отводу судебного следователя, окружной суд выступал в качестве независимой судебной инстанции, призванной к справедливому разрешению возникшего конфликта следователя и одной из сторон, заинтересованной в том, чтобы дело расследовалось столь же беспристрастным и безупречным лицом судебного ведомства. Во втором случае (ст. 277 УУС) окружной суд выступал в качестве гаранта прав личности на судебную защиту своих нарушенных интересов. Значимость этой формы защиты прав и свобод личности была столь правильно оценена составителями судебных Уставов¹², что не только решение судебного следователя, но и решения окружного суда, вынесенные по результатам (данной формы) контроля, могли стать предметом дальнейшей (кассационной) проверки, но уже в судебной палате (ст. 534 УУС).

В качестве формы судебного контроля со стороны окружного суда необходимо рассматривать и нормы ст. 285 УУС, в соответствии с которой следователь в случае несогласия с указаниями прокурора о задержании обвиняемого или об освобождении его из-под стражи вправе был вынести решение этого вопроса на разрешение окружного суда.

Обоснованно отнесение к формам реализации судебного контроля и положений ст. 491-493, 501-509 УУС, регламентирующих порядок рассмотрения жалоб на следственные действия, стесняющие права и свободы граждан. Поскольку подобные решения судебного следователя и по форме, и по содержанию являлись актом судебной власти, они не могли подлежать ведению прокуратуры, а требовали проверки в судебном порядке фактических и юридических оснований законности и обоснованности их принятия и производства.

Оправданно отнесение к формам судебного контроля и ст. 529-534 УУС, сконструированным таким образом, что процедура предания суду, предусмотренная в названных нормах, может быть охарактеризована как контрольно-проверочная - по сути и содержанию.

Таким образом, с принятием УУС 1864 г. судебный контроль оформился не только как самостоятельный уголовно-процессуальный институт, но и как важнейшее направление (функция) судебной деятельности, элемент самоограничения государства (в лице его органов) от произвольности действий или решений, стесняющих права и свободы личности. Выступая в качестве важнейшей гарантии прав личности в уголовном процессе, судебный контроль со временем стал (мог стать) неотъемлемым элементом механизма судебной защиты прав личности, средством достижения цели процесса и эффективного решения его задач, необходимым элементом формирующегося гражданского общества. Последнему не суждено было сбыться и развиться в свои завершенные формы в силу известных событий октября-ноября 1917 г., когда не только судебная система Российской империи, но и само государство встало на кардинально иной путь развития, где права и свободы личности скорее декларировались, чем реально обеспечивались системой средств государства.

Вместе с тем «революционные преобразования» первых декретов в области уголовного судопроизводства еще несли на себе следы ряда институтов и норм УУС 1864 г., вольно или невольно признавая тем самым их соответствие как вновь провозглашаемым («демократическим») идеалам, так и декларируемым интересам революционной власти в сфере уголовного судопроизводства.

В соответствии с п. 3 Декрета СНК РСФСР «О суде» № 1 от 24 ноября 1917 г. разъяснялось, что впредь до преобразования всего порядка судопроизводства предварительное следствие возлагается на местных судей единолично, причем постановления их о личном задержании и о предании суду должны быть подтверждены постановлением всего местного суда¹³. Процедуры, аналогичные ст. 8-11 УУС, представляется, здесь очевидны, так как в отличие от «революционных масс» законодатель этого периода (воспитанный на либерально-демократических идеях УУС 1864 г.) еще не считает возможным отказаться от гарантий независимой судебной проверки законности и обоснованности ареста.

Однако в Постановлении НКЮ РСФСР от 15 декабря 1917 г. «О мерах заключения задержанных и об учреждении при тюрьмах следственных комиссий, проверяющих правильность и законность ареста» (п. 3-4) набирающая силу революционная власть уже отходит от идеи независимого судебного контроля за мерами процессуального принуждения, и контроль за законностью и обоснованностью арестов был передан в ведение временных следственных комиссий, которые (немедленно) учреждались при тюрьмах в составе трех лиц, по соглашению Петроградского Совета с районными Советами рабочих и солдатских депутатов. Не позже как в 48 часов с момента ареста комиссии проверяли правильность ареста доставляемых лиц и либо направляли дела их по подсудности, либо освобождали их¹⁴.

Сложившееся регулирование было подтверждено Инструкцией НКЮ от 19 декабря 1917 г. «О революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих его ведению, налагаемых им наказаниях и о порядке ведения его заседаний»¹⁵, а также Декретом СНК РСФСР от 28 января 1918 г. «О революционном трибунале печати»¹⁶. В соответствии с п. 2 , «з», Инструкции и п. 4, «в», Декрета, постановления следственной комиссии об арестах, обысках, выемках, освобождении арестованных были действительны, если они принимались в составе коллегии из трех лиц. В случаях, не терпящих отлагательства, меры пресечения могли быть приняты единолично каждым членом комиссии, с тем, чтобы в течение 12 часов эта мера была утверждена следственной комиссией. По смыслу указанных норм в дальнейшем не требовалось и судебной проверки законности и обоснованности отмеченных действий. Таким образом, «революционный законодатель» постепенно отходит от идеи независимого судебного контроля за арестами, подменяя его идеей революционной целесообразности, которая со временем становится доминирующей.

Более того, в ряде нормативно-правовых актов данного периода идея судебного контроля приобретает доселе неведомые ей черты. Об этом свидетельствует Декрет ВЦИК «О суде» № 2 от 7 марта 1918 г. Ч. 3 Декрета называется «Верховный судебный контроль», хотя фактически речь в ней идет о единообразии кассационной практики в судах общей юрисдикции. На это указывает и ст. 6 ч. 3 Декрета, определяющая, что верховный судебный контроль, в случае отмеченных им противоречий в толковании законов различными кассационными инстанциями, выносит объединяющие принципиальные решения, которые кассационными инстанциями впредь принимаются к руководству. Отменить решения верховного судебного контроля может только законодательный орган советской власти¹⁷.

Из буквального толкования этих норм можно сделать вывод о том, что либо (революционный) законодатель уже не понимает сущности судебного контроля как специфической контрольно-проверочной деятельности суда, направленной на разрешение правового спора сторон (а не толкования смысла закона), либо этой идее придается уже принципиально иное значение.

Можно, конечно, предположить, что законодатель уже в этот период считает возможным отнести к самостоятельной (высшей) форме судебного контроля кассационную практику судов общей юрисдикции. Однако буквальное толкование исследуемых норм не дает оснований для подобного вывода. Тем более что в ряде положений Декрет возвращается к «традиционной» (известной еще по УУС 1864 г.) идее судебного контроля.

В соответствии со ст. 21 Декрета предварительное следствие по уголовным делам, превышающим подсудность местного народного суда, производилось следственными комиссиями из трех лиц, избираемых впредь до назначения прямых выборов Советами рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов. Однако жалобы (заинтересованных лиц) на определения следственных комиссий приносятся в окружной народный суд, который и разрешает их по существу. Согласно ст. 22 Декрета, обвинительный акт заменяется постановлением следственной комиссии о предании суду. Если же таковое окружным народным судом будет признано недостаточно обоснованным (по сути, это проверка судом доказанности фактической стороны обвинения), то от него зависит, возвратить дело в следственную комиссию для доследования или поручить таковое одному из членов суда¹⁸.

Не остался без внимания «судебный контроль» и в Декрете СНК РСФСР «О суде» № 3 от 20 июля 1918 г. Для рассмотрения кассационных жалоб на решения окружных народных судов вместо Высшего судебного контроля было решено временно учредить Кассационный суд в г. Москве из двух отделений (ст. 8 Декрета). Как и в Декрете СНК «О суде» № 2, законодатель либо вновь не видит специфики судебного контроля, либо достаточно осознанно уже признает в качестве самостоятельной формы реализации судебного контроля кассационную судебную практику в (высших) судах общей юрисдикции.

Дальнейшая регламентация форм реализации судебного контроля неразрывно связана с созданием кодифицированного уголовно-процессуального законодательства РСФСР. 25 мая 1922 г. Постановлением 3-й сессии ВЦИК «Об Уголовно-процессуальном кодексе РСФСР» введен в действие первый УПК РСФСР. Он применялся лишь до 1923 г., так как 15 февраля 1923 г. Постановлением ВЦИК «Об утверждении Уголовно-процессуального кодекса РСФСР» был принят новый УПК РСФСР (1923 г.), применявшийся (с изменениями и дополнениями) до 1960 г.

Постановлением 2-й сессии ВЦИК XI созыва от 16 октября 1924 г. «О дополнениях и изменениях Уголовно-процессуального кодекса РСФСР» этот порядок был видоизменен. В новой редакции ст. 222 УПК РСФСР следователь, получив в порядке ст. 105 УПК материал дознания, рассматривал, является ли дело достаточно выясненным, и либо направлял его для производства дополнительного дознания, либо прекращал дело производством при наличии к тому оснований. Прекращение дела могло быть обжаловано сторонами в суд, которому дело подсудно, в течение семи суток со дня объявления постановления¹⁹.

Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 9 февраля 1925 г. «О дополнении Уголовно-процессуального кодекса РСФСР статьями 4-а, 203-а, 222-а» законодатель снова возвращается к судебному порядку рассмотрения вопроса о наличии оснований для прекращения дела (по основаниям ст. 4-а УПК). В соответствии со ст. 203-а УПК (1923 г.) следователь, усмотрев в деле, по которому должно производиться предварительное следствие, наличие данных для прекращения его на основании ст. 4-а УПК, направлял дело со своим заключением о прекращении прокурору, который в случае своего согласия со следователем вносил дело на рассмотрение суда в порядке ст. 203 УПК или возвращал дело следователю для производства следствия или составления обвинительного заключения²⁰.

Прекращение прокурором уголовного дела в порядке ст. 226 УПК (ст. 223 (п. 3) УПК 1923 г.) могло быть обжаловано сторонами в суд, которому дело подсудно, в течение семи суток со дня объявления им постановления²¹.

Отдельные из форм судебного контроля нашли свое закрепление в Основах уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик от 31 октября 1924 г. В соответствии со ст. 12 Основ органы дознания о всяком случае задержания подозреваемых должны были в течение 24 часов сообщить суду, которому подсудно данное дело, или же народному судье, в районе которого произошло преступление или был задержан подозреваемый. По делу, по которому обязательно производство следствия, органы дознания были обязаны в тот же срок сообщать следователю или прокурору. В течение 48 часов, считая с момента получения извещения, суд, народный судья или следователь обязаны были либо постановить о подтверждении ареста, либо отменить его.

Таким образом, законодатель постепенно дифференцирует как формы судебного контроля, так и сами возможности к реализации такового. С одной стороны, контроль обязателен в отношении задержания, произведенного органом дознания, по делу, которое отнесено к его компетенции. С другой - по делу, подследственному следователю, разрешение вопроса о законности и обоснованности произведенного органом дознания задержания отнесено к усмотрению следователя, а не суда. Законодатель считает возможным поступиться важнейшей судебной гарантией прав личности, допуская ограничение личной свободы по (субъективному) усмотрению следователя, входящего в систему исполнительной власти, без права на (судебный) контроль правомерности такого решения. Формирующаяся командно-административная система управления государством и обществом более не нуждается в закреплении такого порядка, при котором те или иные ее решения или действия могли стать предметом независимой проверки, оценки и возможной отмены со стороны органов судебной власти. В данной связи Конституция СССР от 5 декабря 1936 г. меняет роль и возможные формы участия суда в судебном контроле за законностью и обоснованностью тех или иных действий или решений органов исполнительной власти. Хотя ст. 127 Конституции СССР и закрепила положение о том, что никто не может быть арестован иначе как по постановлению суда или с санкции прокурора²², на практике эта гарантия судебной защиты воспринималась формально, и на предварительном расследовании заключение под стражу с санкции прокурора приобрело практически всеобъемлющий характер. О роли суда в этом вопросе на новом этапе «развития» общества уже предпочитали не вспоминать.