Конституционные основы уголовного законодательства России

Таким образом  не будет отвечать конституционно значимым целям и предназначению уголовного закона как чрезмерная суровость, так и неоправданная мягкость его предписаний. Например сложно было бы назвать справедливым и конституционно обусловлены уголовный закон в той части, какой он за убийство в качестве основного наказания предусматривал бы штраф, либо если за клевету в отношении лица, не являющего представителем власти, карал бы лишением свободы.⁴⁴

Можно также  с достаточной верностью утверждать, что не будет отвечать критерию справедливости и индивидуализации наказание установления в уголовном законе не дифференцированных по размеру и сроку санкций за совершение того или иного преступления. Этот вывод с очевидностью следует из правовой позиции сформулированной в упоминавшемся Постановлении от 12 мая 1998 г. №14-П.⁴⁵

Осторожность  требуется и в вопросе установления отягчающих назначения обстоятельств. Например, едва ли отвечает критерию справедливости введения такого отягчающего обстоятельства, как совершение преступления сотрудником органа внутренних дел.⁴⁶ Федеральный законодатель действительно вправе устанавливать в качестве обстоятельства, отягчающего наказание, совершение преступления отдельными категориями граждан, наделенных специальными полномочиями усиливающими их криминальную опасность. Но в этом случае, исходя из конституционного принципа равенства и справедливости,  следует признать отягчающим обстоятельство совершение преступления не только сотрудником органа внутренних дел, но и сотрудниками других правоохранительных органов, которые наделены схожим правовым статусом, в частности имеют право на хранение и ношение огнестрельного оружия, а также выполняют функцию борьбы с преступлениями и иными правонарушениями.⁴⁷

Соответственно, всякое ужесточение норм об уголовной  ответственности должно вызываться сиюминутными, конъюнктурными соображениями, нежеланием лишь показать особенное рвение в борьбе с теми или иными преступлениями, в том числе при давлении общественных и политических сил, нетерпимо настроенных к известной категорий преступников, но вызывается действительной жизненной необходимостью. Обосновывается достойными научными разработками и, разумеется, согласовывается с соответствующими правовыми позициями, сформулированными в практике конституционного правосудия.

Вопрос о  взаимосвязи международного и внутригосударственного уголовного права имеет богатую  историографию. Достаточно сказать, что  уже к концу XIX столетия в доктрине международного права сформировалось два основных подхода к его решению: монистический и дуалистический. Первый представлен сейчас двумя модификациями, исходящими соответственно из примата внутригосударственного права. Суть второго (дуалистического) подхода заключается в параллельном существовании равнозначных систем международного и национального права, которые тесно соприкасаются, но никогда не пересекаются друг с другом. Каждый из названных подходов в той или иной степени уже получил освещение в многочисленных трудах отечественных специалистов по международному и международному уголовному праву. Учитывая исключительную дискуссионность и многоплановость данного вопроса, хотелось бы сосредоточиться на его авторской интерпретации через призму двух аспектов – законодательного правоприменительного. Как представляется, это целесообразно сделать на макро- и микроуровне, другими словами – на уровнях философских категорий «целого» (т.е права) и «части» (т.е. отдельных нормативных предписаний права).

На микроуровне точкой отсчета и ключом к решению анализируемого вопроса служат положения, зафиксированные в ч.4 ст.15 Конституции РФ: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы. Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Аналогичное положение закреплено и в ст.5 Федерального закона от 15 июля 1995 г.»101-ФЗ «О международных договорах Российской  Федерации»⁴⁸. Экстраполируя эти положения на российскую уголовно-правовую систему, можно однозначно заключить, что в ней получила отражение монистическая концепция соотношения международного и национального права с установлением примата первого из них. Иначе говоря, международное и внутригосударственное уголовное законодательство вместе образуют единую вертикальную (иерархическую) систему, построенную на началах субординации или соподчинения, в которой приоритет имеют нормы международного права. Такая система хотя и отдаленно, но напоминает союзно-республиканское уголовное законодательство бывшего СССР. Сделанный вывод о том, что международное уголовное право представляет собой часть национального уголовного права, вовсе не означает отрицания относительной самостоятельности каждого из них. Дело в том, что с позиции теории систем то, что на одном уровне является целым, на ином (более высоком) уровне выступает в качестве элемента другого целого. Следует отметить, что в российскую уголовно-правовую систему включаются далеко не все нормы международного уголовного права, а лишь те из них, которые действуют именно в отношении Российской Федерации. Конституция РФ называет две категории таких норм: 1) общепризнанные принципы и нормы международного права и 2) нормы международных договоров. Однако ни в Конституции, ни в каком-либо другом законодательном акте не дается понятия общепризнанных принципов и норм международного права, не приводится их разграничение с нормами международных договоров.

Отсутствуют четкие рекомендации на этот счет и в доктрине международного права ⁴⁹. И лишь только в акте судебного толкования закона – в Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. №5 «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международного права и международных договоров Российской Федерации»⁵⁰ – предпринята первая попытка компенсировать этот пробел. Согласно п.1 данного Постановления, под общепризнанными принципами международного права следует понимать «основополагающие императивные нормы международного права,  принимаемые и признаваемые международным сообществом государств в целом, отклонение от которых недопустимо», а под общепризнанной нормой международного права – «правило поведения, принимаемое и признаваемое международным сообществом государств в целом в качестве юридически обязательного».

Проведенный анализ взаимосвязи норм международного и  национального уголовного права  позволяет выявить и целый  ряд примеров их явной рассогласованности  друг с другом.

Во-первых, встречаются  случаи, когда императивные нормы  международного уголовного права вообще не имеют своего прямого аналога  в виде воспроизводящих их норм внутринационального  уголовного права. В частности, в  УК РФ 1996 г. не отражены в качестве специальных статей императивные международные уголовно-правовые нормы от ответственности за повреждение морского телеграфного кабеля (ст.2 Конвенции об охране подводных телеграфных кабелей от 14 марта 1884 г.)⁵¹, незаконное радиовещание (ст.109 Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 г.)⁵² о пресечении апартеида и наказании за него от 30 ноября 1973 г.)⁵³ и т.д. Подтверждением пробельности Общей части УК РФ может служить ст.76 Конвенции о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам стран – участниц СНГ от 22 января 1993 г.⁵⁴ «Каждая из Договаривающихся сторон при расследовании преступлений и рассмотрении уголовных дел судами учитывает предусмотренные законодательством Договаривающихся сторон смягчающиеся стороны они возникли». Налицо расширение содержательных и «географических» границ применения тех закрепленных в Общей части УК РФ нормативных предписаний, которые связаны с оценкой указанных обстоятельств при назначении наказания (см., например ст.ст.61 и 63)

Во-первых, нередко  императивным нормам международного уголовного права корреспондирует не воспроизводящие, а развивающие нормы внутригосударственного уголовного права. Рассмотрим некоторые  из таких случаев⁵⁵. В ч.2 ст.6 УК РФ сказано: «Никто не может нести уголовную ответственность дважды за одно и то же преступление». Пункт 7 ст.14 Международного пакта о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г. предусматривает уже более широкую формулировку данного декларативного предписания: «Никто не должен быть вторично судим или наказан  за преступление, за которое он уже был окончательно осужден или оправдан в соответствии с законом и уголовно-процессуальным правом каждой страны». Нетрудно заметить, что и оправдание (а не только осуждение) исключает возможность повторного привлечения к уголовной ответственности. Возьмем другой случай: согласно ч.2 ст.11 УК РФ, «преступления, совершенные в пределах территориальных вод или воздушного пространства Российской Федерации, признаются совершенными на территории Российской Федерации». Данный вопрос решается иначе в нормах международного права. Так, ст.27 Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982 г. гласит: «1.Уголовная юрисдикция прибрежного государства не должна осуществляться на борту иностранного судна, проходящего через территориальное море, для ареста какого-либо лица или производства расследования в связи с любым преступлением, совершенным на борту судна во время его прохода, за исключением следующих случаев: а) если последствия преступления распространяются на прибрежное государство; в) если преступление имеет такой характер, что им нарушается спокойствие в стране или добрый порядок в территориальном море; с) если капитан судна, дипломатический агент или консульское должностное лицо государства флага обратиться к местным властям с просьбой об оказании помощи; или д) если такие меры необходимы для пресечения незаконной торговли наркотическими средствами или психотропными веществами»⁵⁶. Таким образом, указанная форма международного права, по сути, превращает приведенное правило ч.2 ст.11 УК РФ в исключение из другого закрепленного в ней и имеющего приоритет правила, а именно: в отношении преступлений, совершенных на борту иностранного морского судна во время его нахождения в территориальных водах Российской Федерации (кроме особо оговоренных случаев), должна осуществляться уголовная юрисдикция государства флага морского судна.

В-третьих, альтернативной норме международного уголовного права  порой не соответствует не развивающая, а воспроизводящая (и то не в полном объеме) норма внутринационального уголовного права. К примеру, в ст.1 Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания от 10 декабря 1984г., дающей определение понятия «пытки», особо подчеркивается, «что эта статья не наносит ущерба какому-либо международному договору или какому-либо национальному законодательству, которое содержит или может содержать положение о более широком применении»⁵⁷. Между тем до принятия Федерального закона от 8 декабря 2003г. №162-Ф3⁵⁸ о пытке упоминалось только в ч.2 ст.302 УК РФ (применительно лишь к принуждению к даче показаний), чем явно ограничивался диапазон ст.1 вышеназванной Конвенции, имеющей более широкое содержание.

Думается, что  для устранения отмеченных случаев рассогласованности исследуемых норм и привидения их в гармонии друг с другом требуются консолидированные усилия как на международном, так и на внутринациональном законодательном уровне. Следует исходить прежде всего из того, что роль международных договоров как неотъемлемого компонента российского уголовного права должна оцениваться по-разному в зависимости от того, кто рассматривается в качестве главного адресата их предписаний – законодательный или правоприменительный орган. Если для законодательного органа международные договоры Российской Федерации всегда служат формальным (имеющим прямое действие) источником уголовного права, то для правоприменительного органа – только в двух случаях: а) при наличии коллизий между международно-правовыми и корреспондирующими им нормативными предписаниями Уголовного кодекса РФ; б) при наличии в последнем пробелов и возможности их восполнения за счет предписаний международного уголовного права. В сложившейся ситуации перед Российской Федерацией как участницей перечисленных выше Конвенций ставится задача на законодательном уровне незамедлительно урегулировать данный вопрос и тем самым обеспечить добросовестно выполнение взятых на себя обязательств (ст. ст. 26-27 Венской конвенции о праве международных договоров от 23 мая 1969г.⁵⁹; ст.31 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации»).

В настоящее  время возникла необходимость устранить  главное препятствие в этом направлении  – коллизию, существующую сейчас между  ч.4 ст.15 Конституции РФ и ч.1 ст.1 УК РФ, сводящей уголовное законодательство нашей страны только к Уголовному кодексу РФ. Как показывает сопоставительный анализ, в ч.2 ст.1 УК РФ речь идет о любых общепризнанных принципах и нормах международного права, а не только о тех, которые приобрели после ратификации форму федерального закона, вносящего изменения и (или) дополнения в УК РФ. Кроме того, в ч.2 ст.1 УК РФ никак не конкретизируется конституционное положение о том, что нормы международного права являются составной частью правовой системы Российской Федерации. Наконец, в ч.2 ст.1 УК РФ не упоминается и о примате международного договора над внутригосударственным законом.

На наш взгляд, названная коллизия должна разрешаться  в пользу Конституции РФ, правила  которой (ч.1 ст.15) имеют высшую юридическую  силу, прямое действие и применяются  на всей территории страны. В связи  с этим ч.2 ст.1 УК РФ предпочтительнее было бы изложить в следующей редакции: «Настоящий Кодекс исходит из общепризнанных принципов и норм международного права и основывается на приоритете Конституции Российской Федерации, а также международных договоров, ратифицированных Российской Федерацией». Другой, более радикальный, способ решения данной проблемы – использование опыта УПК в ГК  РФ, в которых почти дословно воспроизводятся положения ч.4 ст.15 Конституции РФ. Реализация подобного предложения облегчила бы процесс устранения упомянутых выше частных случаев коллизии между нормами международного и национального уголовного права. Так, для устранения коллизии ст.27 Конвенции ООН по морскому праву от 10 декабря 1982г. и ч.2 ст.11 УК РФ по поводу уголовной юрисдикции Российской Федерации в отношении преступлений, совершенных в российских территориальных водах на борту иностранного морского судна, достаточно было бы дополнить ч.2 ст.11 словами «если иное не предусмотрено международными договорами Российской Федерации».

Как никогда  актуален сейчас вопрос о необходимости подробной регламентации со стороны законодателя реального механизма имплементации норм международных договоров Российской Федерации в Уголовный кодекс РФ. Дело в том, что конституционная норма (ч.4 ст.15) дает самые общие ориентиры в этом направлении. Закон «О международных договорах Российской Федерации» в ч.3 ст.5 дополняет данную норму: «Положения официально опубликованных международных договоров Российской Федерации, не требующие издания внутригосударственных актов для применения, действуют в Российской Федерации непосредственно. Для осуществления иных положений международных договоров Российской Федерации принимаются соответствующие правовые акты». Согласно п. «а» ч.1 ст.15 названного Закона, «международные договоры РФ, исполнение которых требует изменения действующих или принятия новых федеральных законов, а также устанавливающие иные правила, чем предусмотренные законом подлежат ратификации».

Таким образом, отечественный законодатель воспринял  давно известное доктрине международного права деление договоров и их норм на самоисполнимые и несамоисполнимые⁶⁰. Однако многие вопросы, возникающие в связи с этим, пока остаются без ответа. Обязательно ли переносить все нормы, содержащиеся в ратифицированных международных конвенциях о борьбе с преступностью, в УК РФ? Когда решается вопрос о имплементации – во время ратификации или после нее? Кем определяется объем международных норм, подлежащих включению в УК РФ? Каков механизм подготовки протоколов с оговорками о нератификации тех или иных норм конвенций? Каковы способы устранения коллизий, которые встречаются в различных конвенциях, ратифицированных Российской Федерацией? Представляется, что для ответов на эти и многие другие вопросы было бы целесообразно принять специальный федеральный закон «О порядке реализации международных правовых актов в правовой системе Российской Федерации» либо включить соответствующий раздел в разрабатываемый сейчас законопроект «О порядке принятия федеральных конституционных и федеральных законов». В любом случае нужно в легальном порядке предусмотреть, в частности, обязательность проведения экспертизы на предмет соответствия любого законопроекта международным договорам, ратифицированным Российской Федерацией.