Цитация в газетном тексте

“Передаваемая” и “передающая” речь находятся в новом контексте в отношениях динамического взаимодействия. Чужая речь представляет собой “высказывание о высказывании” [Волошинов 1929:136]. Это означает, что частичная ассимиляция внетекстового фрагмента не может погасить ту долю субъективно-модального значения, которая присуща любому высказыванию как результату объединения индивидуального и объективного в непрерывном творческом процессе. Наложение субъективно-модальных планов двух взаимодействующих текстов выражается в приращении субъективно-модального значения цитации. Колебания интенсивности этого приращения зависят от дискурсивной и жанровой отнесённости принимающего текста. Так, в научных текстах логичность изложения, его бесстрастная нейтральная тональность почти не оставляют места для возникновения дополнительного модального значения. Приращение субъективно-модального значения цитации в газетных текстах имеет отчётливо проявляющийся градуальный характер, прямо пропорциональный степени канонизированности газетного жанра.

Важнейшим компонентом сферы цитирующего автора является, на наш взгляд, интенциональный фактор. Обращение к цитации является запрограммированным. Пользуясь термином “цели цитирования”, мы выделяем следующие типы интенций цитирующего автора, осуществляющего речевое воздействие:

1. Оценочная  цель: цитируемый текст используется  для квалификации определённого  текстового референта (события, явления, факта, персонажа, объекта) и предполагает  активизацию квалификативной деятельности  адресата.

2. Экспрессивная  цель подразумевает оказание  эмоционального воздействия на  адресата с помощью чужого  текста и заключённой в нём  экспрессии.

3. Иллюстративная  цель: цитация помогает подкрепить  приведённую в сообщении информацию  фактуальными данными, почерпнутыми  из различных документальных  источников.

4. Аргументативная  цель: подключение “чужого слова”  к авторскому комментарию направлено  на подтверждение и обоснование  суждений и выводов адресанта  относительно состояния дел в  той или иной области экстралингвистической  реальности.

5. Экспланативная  цель: опора на цитацию позволяет  детализировать и объективировать  опубликованные факты, вскрыть причины  и основания соответствующих  выводов адресанта.

6. Персуазивная  цель: введение цитации с указанием  её “адресных” данных способствует  повышению достоверности и убедительности  сообщения.

7. Рецептивная  цель сформирована на основе  знания о психологическом потенциале  графики, облегчающей восприятие  и доступность сообщения.

Перечисленные типы интенций управляют процессом внедрения цитации в текст газеты и могут, по-видимому, быть найдены и в других текстах, допускающих использование цитации. Иерархия целей, которыми руководствуется адресант, образует авторскую интенцию-сверхзадачу, определённую типом текста и сферой коммуникации. Выбор соответствующего целям коммуникации типа “чужого слова”, таким образом, мотивирован целеустановкой автора газетного текста. Однако было бы ошибкой считать, что прагматические особенности газетной цитации определяются лишь на уровне интенции цитирующего лица. Прагматическая модель газетного текста сформирована в результате социального заказа общества. Иллокутивная цель газетного сообщения находится в зависимости от цели социальной. Следовательно, коммуникативная значимость цитации обусловлена её статусом конституэнта структурно-композиционного построения текста газеты. Всё это подтверждает выход мотивированности выбора цитации на уровень всего газетного текста.

Интенция адресанта материализуется посредством совершения соответствующего типа речевого действия. Соразмеряя собственную целеустановку с требованием жанра, адресант выстраивает последовательность речевых действий, способных воплотить его замысел. Совокупность взаимосвязанных речевых действий образует комплексное речевое действие – цельный текст. Понятие речевого действия прочно закрепилось в научной практике. Так, И. Верлен рассматривает речевое действие в контексте таких понятий как речевая деятельность и речевое поведение. По определению исследователя, действие представляет собой целенаправленное поведение индивида, которое совершается в рамках существующих в данном обществе норм и правил. И. Верлен отмечает ряд специфических признаков речевого действия: 1) речевое действие всегда коммуникативно, т.е. может быть определённым образом интерпретировано; 2) речевое действие осуществляется с помощью элементов знаковой системы; 3) речевое действие протекает во взаимодействии с неречевыми действиями и должно изучаться вместе с ними; 4) в результате речевого действия протекают определённые мыслительные и оценочные процессы [Werlen 1984].

Той же точки зрения придерживается и Д. Хаус, считающий речевое действие частью социального действия. При подобном положении дел иллокутивная сила высказывания реализуется на уровне смысловой характеристики общественного действия, а перлокутивная сила – на уровне смысловой характеристики его возможных последствий [Ноuse 1990].

Обратившись к специальной литературе по теории коммуникации, обнаруживаем, что в понимании многих исследователей речевые действия являются минимальными компонентами (и основными единицами) социальной коммуникации. По мнению Л.П. Рыжовой, теория речевых актов исходит из того, что основной единицей коммуникации является не предложение или какое-то другое языковое выражение, а определённого рода действие, прежде всего речевое, вследствие чего речевые акты рассматриваются как акты целенаправленной деятельности, чем собственно и определяется их функциональная значимость [Рыжова 1981].

Речевое действие цитирования выступает в двух аспектах в речевой структуре газетного текста. В первом случае чужое высказывание представляет адресно идентифицированное самостоятельное речевое действие. Во втором случае присущее цитации свойство заместительства позволяет превратить “чужое слово” в часть речевого действия автора текста газеты. Линейность формирования речевой цепи газетного текста тормозит процесс восприятия информации. Однообразие повествования преодолевается посредством расчленения выполняемых речевых действий. В образовавшийся разрыв континуума повествования вклинивается дополнительное речевое действие – цитация. Затем прерванное речевое действие возобновляется. Разрыв авторского речевого действия может происходить внутри высказывания с использованием редуцированной или сегментированной цитации либо на границе между речевыми действиями с включением полной цитации. В любом случае выделение речевого действия цитирования придаёт ему больший смысловой вес.

Способность речевого действия цитатной природы взаимодействовать с другими речевыми действиями основано, на наш взгляд, на свойстве прагматической валентности [Макаров 1990:39]. Функциональная связь разнообразных речевых действий определяется моделью конкретного коммуникативного акта и экстралингвистической сферой его протекания. Прагматические отношения между речевыми действиями неодинаково проявляются в текстах разных типов. Применительно к тексту газеты как тексту монологического типа мы считаем возможным говорить о минимальной прагматической валентности цитации в сравнении, например, с текстами диалогическими. Газетный текст представлен информативными констативными действиями, допускающими взаимодействие с себе подобными иллокутивными типами высказываний. Поэтому речевое действие цитирования обычно реализуется в виде функциональной спецификации общего класса констативов, представленной констатирующим сообщением, констатирующим рассуждением и констатирующим разъяснением, перемежающимися элементами цитируемых описаний

Одной из важнейших функций речевой деятельности является ориентирование и регулирование человеческого поведения. В этом процессе речевому действию цитирования отведена особая роль. Культурной практикой речевого общения выработана сложная поведенческая норма обращения к чужому опыту и знаниям, зафиксированным в многочисленных письменных памятниках культуры. Потребность обоснования разумности человеческих поступков и утверждений быстро превратилась в один из наиболее распространённых и надёжных способов предъявления поведенческих образцов, на которые ориентируются члены определённого социума [Гусев 1993:71]. Таким образом, мотивы обращения к закреплённому в общественной памяти духовному наследию лежат вне системы языка и объясняются стремлением цитирующего лица обосновать какую-либо поведенческую норму или вызвать нужную поведенческую реакцию. В этом смысле цитирование, вероятно, можно рассматривать как своеобразный речеповеденческий стереотип. Для построения собственной концепции или формирования нужного убеждения, мнения, оценки воспринимающей стороны требуется опора на имеющийся культурный опыт, получивший многостороннее отражение в языке. Как цитирующий автор, так и его адресат, воспринимая предшествующие культурные накопления, уменьшают неопределённость в собственной когнитивной области, что и предопределяет их дальнейшее поведение. В этом отношении мысль о том, что цитирование организует коллективное поведение людей [Гусев 1993:70] представляется нам вполне справедливой.

Относя цитирование к разновидности речеповеденческого стереотипа, мы вновь затрагиваем ценностную сторону языковой картины мира, воплощенной в чужих текстах. По теории О.Г. Почепцова, языковое представление мира происходит по принципу пиков: отражению подвергается не мир в целом, а лишь его наиболее релевантные для говорящего составляющие [Почепцов 1990:111]. Этот же принцип можно выявить и в процессе цитирования текстов. Перефразировав высказывание О.Г. Почепцова, можно утверждать, что цитированию подвергается не весь текст, а та его часть, которая соответствует наиболее важным пикам в языковом мышлении цитирующего. Иными словами, цитируются персонально и ситуативно-значимые для данной языковой личности фрагменты языковой картины мира.

Автороцентрический характер речевого акта никоим образом не снижает роли ещё одного компонента прагматической ситуации цитирования - адресата, так как “любой коммуникативный акт - это речевое действие ради воздействия говорящего на слушателя, ради взаимодействия говорящего и слушателя в процессе предметно-практической и теоретико-познавательной деятельности” [Сусов 1980:8]. Всякий речевой акт в конечном итоге направлен на адресата. Поэтому исследование вербальной коммуникации включает изучение проблемы воздействия языковых средств на адресата. “Интерсубъективный диалог”, осуществляемый с помощью цитации, имеет ретроспективную направленность к тексту-источнику и представляет собой взаимодействие двух авторов - цитирующего лица и автора цитации - в плане обмена вербализованным культурным опытом. Подобный интерперсональный диалог, имеющий в основе цитирование чужих текстов, ориентирован проспективно на лицо, являющееся причиной, целью и объектом порождения текста, т.е. на адресата.

Процесс контакта адресата с текстом в случае его успешного протекания завершается этапом интерпретации передаваемой информации. Интерпретация представляет собой прагматический аспект понимания как действия и проявляет значительную зависимость как от текстовых, так и от личностных переменных. Текстовые переменные обусловливают понятность текста, т.е. степень его морфологической и синтаксической сложности, влияющей на доступность текста для понимания. Личностные переменные, основанные на предыдущем коммуникативном опыте реципиента, определяют процесс понимания текста [Водак 1997:34-36].

Процесс интерпретации текста есть процесс экстрагирования смысла. Смыслом называется “та конфигурация связей и отношений между разными элементами ситуации действительности и коммуникации, которая создаётся или восстанавливается реципиентом” [Богин 1986:47]. Смысл выступает для реципиента как конструкт, производимый пониманием [там же:64]. Индивидуальный акт интерпретации текста предстаёт в конечном итоге в виде процесса интерпретирующего взаимодействия общих социальных знаний коммуникантов как членов определённого языкового коллектива и индивидуально-субъективных знаний, различающихся от адресанта к адресату [Васильев 1986:31]. Разница в общем фонде знаний коммуникантов, дополненная различием их индивидуальных ассоциаций, может результироваться в возникновении нового смысла, что подтверждает распространённое мнение о том, что “воспринимаемая человеком информация в процессе её переработки не уменьшается, а увеличивается” [Почепцов 1987:4].Один и тот же текст подвергается множеству прочтений. Подобная вариативность интерпретаций связана с предшествующим опытом коммуниканта. Эта сумма знаний определяется как пресуппозиция (И.Р. Гальперин), тезаурус (З.Я. Тураева). Интерпретатор активен, когда располагает достаточным объёмом такого знания и, наоборот, пассивен в случае его нехватки или отсутствия.

Механизм интерпретации текста основывается на ряде сложных ментальных операций. По мнению Д. Лухьенбрурс, значительная часть смыслов не передаётся языковыми средствами, а получается посредством имплицитных выводов. Мыслительная процедура вывода следствий осуществляется с использованием базы данных о событиях и состояниях окружающей действительности, хранящихся в памяти человека. Знания такого рода сливаются в единое целое, образуя когнитивные единицы. При поступлении новой информации эти когнитивные блоки значительно уменьшают мыслительную нагрузку при понимании, позволяя концептуальным механизмам сфокусироваться на дополнительной информации [Лухьенбрурс 1996: 141-142].

Той же точки зрения придерживается Р.Водак. Согласно её концепции, основным ориентиром в процессе понимания текста является схематически организованное предшествующее знание, представленное в виде когнитивных, формальных и эмоциональных схем. Когнитивные схемы опираются на область объективных знаний о существенных признаках, связях и закономерностях окружающего мира, позволяя адресату расширять пропозициональное содержание текстовой информации. Формальные схемы представляют собой знание о типовой, формальной структуре текста и приобретаются в процессе социализации личности. Эмоциональная схема определяется эмоциональной дистанцией адресата, т.е. индивидуальным отношением к тексту на основе имеющихся у него норм и ценностей, значимости информации для его жизненного стиля [Водак 1997:54-55]. Таким образом, процесс рецепции и интерпретации текста основывается на узнавании ранее известного и запоминании нового, полезного, интересного.

Интерпретация содержания “чужого слова” основана на принципах интерпретации текста и обнаруживает зависимость от множества факторов: от жизненного, культурного и исторического опыта интерпретатора, его общекультурной, т.е. межтекстовой компетенции, от степени его заинтересованности в освоении воспринимаемого текста и конечных результатов прочтения последнего и, наконец, от таких временных факторов как психологическое состояние в момент восприятия текста и отсутствие отвлекающих моментов. Совмещение старого и нового контекстов в процессе цитирования порождает такие смыслы, которые могут трактоваться весьма различно в зависимости от типа адресата.

Прагматическая ситуация цитирования отличается рядом специфических характеристик. Во-первых, это деятельностная ситуация, причём цитирование в рассмотренном нами аспекте в первую очередь соотносится с институциональным дискурсом. В отличие от других способов осуществления межтекстовых связей прямому цитированию присущ ряд универсальных конвенциональных правил. Эти правила определяют норму поведения цитирующего автора при выполнении им социальной роли информатора и поведенческую реакцию адресата при восприятии и интерпретации цитации. С другой стороны, цитирование является необходимым и обязательным с профессиональной точки зрения в ряде разновидностей институционального дискурса. Всё это подтверждает непосредственную соотнесённость цитирования с социальной деятельностью и подчёркивает роль интертекстуальной связи текстов в сохранении культурных ценностей общества.