Понятие социолекта. Типы социолектов. Проблемы типологии социолектов

 

Новый Орлеан - мертвый музей. Мы гуляем по Посёлку, вдувая парегорику и сразу же находим Барыгу. Мир здесь тесен, и менты из отдела по борьбе всегда знают, кто банчит, поэтому он прикидывает, какая, к чертям, разница, и толкает кому попало. Мы затариваемся гарриком и отваливаем в Мексику.

 

Обратно через озеро Чарльз и страну дохлых игральных автоматов, южный конец Техаса, шерифы, пристреливающие черномазых, оглядывают нас и проверяют бумаги на машину. Что-то спадает с плеч, стоит пересечь границу в Мексику, и неожиданно пейзаж лупит вас в лицо, и между вами с ним нет ничего, пустыня, горы и стервятники; крохотные пылинки, описывающие круги, а иные - так близко, что слышно, как крылья рассекают воздух (сухой сиплый звук), и когда они что-то замечают, то изливаются стремительно из голубого неба, из этого сокрушительного проклятого голубого неба Мексики, черной воронкой вниз.... Ехали всю ночь, на заре очутились в теплом туманном местечке, собаки гавкают и слышно, как льется вода.

 

"Том-в-стену-лбом," сказал  я.

 

"Что?"

 

"Городок так называется. Уровень моря. Отсюда прямо вверх  нам ползти еще десять тысяч  футов." Я втёрся и улегся  спать на заднее сиденье. Хорошо  она машину водит. Это видно  сразу, как только человек садится  за руль.

 

Мехико, место, где Лупита - как ацтекская богиня земли, скупо выделяя маленькие чеки с паршивым дерьмом.

 

"На продажу подсаживаешься  больше, чем на сам кайф," говорит  Лупита. У не торчащих пушеров  развивается контактная зависимость, и вот с нее-то уже соскочить  нельзя. У агентов по борьбе  она тоже есть. Возьмите Брэдли-Покупателя. Лучший агент по борьбе с  наркотиками в своей отрасли. Любой на ширеве в него врубиться. (Примечание: Врубиться в смысле  признает или оценит.) То есть  он может подрулить к такому  барыге и сразу зацепить. Он  так анонимен, сер и призрачен, что банщик его потом и не  вспомнит. Вот он и винтит их  одного за другим...

 

Так вот, Покупатель все больше и больше становится похожим на героинового торчка. Бухать он не может. Стоять у него не стоит. Зубы выпадают. (Как беременные женщины теряют зубы, выкармливая постороннего человека, так и торчки теряют свои желтые клыки, подкармливая свою шировую подсадку*.) Он все время посасывает леденец. Особенно врубается в Бэби Рутс. "В натуре омерзительно видеть, как Покупатель сосет эти свои леденцы," -так говорит один мент.

 

Покупатель принимает зловещий серо-зеленый оттенок. Факт в том, что его тело само начинает вырабатывать свой свою собственную дрянь или её эквивалент. У Покупателя - постоянный выход. Встроенный барыга, можно так сказать. Или он так сам считает. "Вот просто засяду в комнате и все," говорит он. " К чертям их всех. Со всех сторон одни пионеры. Я - единственный нормальный чёрт в нашем деле."

 

Но неудержимое желание нисходит на него пронизывающим черным ветром сквозь кости. Поэтому Покупатель выслеживает какого-нибудь молодняка и дает ему чек, чтоб закорешиться.

 

"О, ладно," говорит мальчуган. "Так что вы хотите сделать?"

 

"Я просто хочу потереться  об тебя и словить кайф."

 

"Ну... Ну, хорошо... А вы  что, физически не можете, как  все люди?"

 

Позже мальчишка сидит в Уолдорфе с двумя корешками, ломая пальцами фунтовый кекс. "Самое отвратительно в жизни, ради чего я стоял спокойно," - рассказывает он. - "Он каким-то образом весь размягчается, как медуза из студня, и так мерзко меня окутывает. Потом весь увлажняется, как будто зеленая слизь выступает. Поэтому я догадываюсь, что у него что-то вроде какого-то жуткого оргазма.... У меня чуть крыша не едет от этой зеленой дряни, которой он меня облепил, а воняет он как старая гнилая дыня."

 

"Да все равно дарёному  коню вены не смотрят."

 

Мальчишка обречено вздыхает: "Да, наверно ко всему привыкаешь. У меня с ним завтра опять стрелка."

 

Покупатель подсаживается так все туже. Подзарядка ему нужна уже каждые полчаса. Иногда он крейсирует по участкам, подмазывая охрану, чтоб впустили его в обезьянник к торчкам. Постепенно он доходит до того, что сколько бы контактов у него ни было, словить приход не получается. И тут он получает повестку от Районного Инспектора:

 

"Брэдли, Ваше поведение  дает пищу слухам - и ради вашего  же блага я надеюсь, что это  не более чем слухи - настолько  они отвратительны.... Я имею в  виду, что супруга Цезаря....хм... то  есть. Департамент должен быть  вне подозрений.... определенно, вне  тех подозрений, которые вы, кажется, возбуждаете. Вы порочите весь  дух нашей отрасли. Мы готовы  принять вашу немедленную отставку."

 

Покупатель бросается наземь и подползает к Р.И. "Нет, Начальник, нет... Департамент - это вся моя жизнь."

 

Он целует руку Р.И., засовывая его пальцы себе в рот. (Р.И. должен чувствовать его беззубые десны), жалуясь, что потерял все зубы "на шлушбе". "Умоляю вас, Начальник. Я буду подтирать вам зад, стирать ваши испачканные презервативы, драить вам ботинки салом с собственного носа...."

 

"Нет, в самом деле, это  отвратительно! У вас что, гордости  никакой нет? Должен вам сказать, я испытываю отчетливое омерзение. Я имею в виду, что в вас  есть что-то, ну, гнилое, что ли, и  несет от вас как от компостной  кучи." Он подносит к лицу  надушенный платок. "Я должен  просить вас покинуть этот  кабинет немедленно."

 

"Я все сделаю, Начальник, все что угодно." Его разоренное  зеленое лицо раскалывается в  ужасной ухмылке. "Я еще молод, Начальник, и довольно силен, если  подкачаю крови."

 

Р.И. отрыгивается в носовой платок и указывает на дверь вялой рукой. Покупатель встает и мечтательно смотрит на Р.И. Его тело начинает изгибаться как прутик лозоходца. Он стремительно бросается вперед....

 

"Нет! Нет!" орет Р.И.

 

"Шлюп... шлюп шлюп." Через  час Покупателя в хлам обсаженного  находят в кресле Р.И. Сам Р.И. исчез бесследно.

 

Судья: "Все указывает на то, что вы, неким невыразимым образом э-э... абсорбировали Районного Инспектора. К сожалению, доказательств этому нет. Я бы рекомендовал, чтобы вас изолировали или, точнее, содержали в некоем заведении, но мне не известно ни одно место, которое соответствовало бы человеку вашего калибра. С величайшей неохотой я вынужден распорядиться об освобождении вас из-под стражи."

 

"Его в зоопарк надо  посадить", - говорит арестовавший  его офицер.

 

Покупатель наводит ужас на всю отрасль. Исчезают торчки и агенты. Подобно летучей мыши-вампиру, он испускает наркотические испарения, затхлый зеленый туман, анестезирующий его жертвы и парализующий их до беспомощности в его обволакивающем присутствии. Собрав улов, он заползает на несколько дней в нору, словно насытившийся удав боа. В конце концов, он попадается за перевариванием начальника отдела по борьбе с наркотиками и унич-тожается из огнемета - следственная комиссия постановляет, что та-кие средства оправданы, поскольку Покупатель утратил свое челове-ческое гражданство и, следовательно, является существом без видовой принадлежности и угрозой наркотической отрасли на всех уровнях.

 

В Мехико весь трюк в том, чтобы найти местного нарика с официальной бумагой, по которой им каждый месяц выделяется определенное количество стафа. Нашим барыгой был Старый Айк, большую часть жизни проведший в штатах.

 

"Я ездил с Айрин  Келли, рисковая баба была. В городе  Бьютте, штат Монтанья, ее от кокса  на измену пробрало, и она забегала  по всей гостинице с воплями, что китайские опера за ней  с мясницкими тесаками гоняются. Я знал одного тихаря в Чикаго, тоже марафет во всю вдувал, у него был он в виде кристалликов, голубеньких таких. И вот, значит, у него чердак однажды слетает  и он начинает орать, что на  него федералы охотятся, несется  по этому переулку и голову  в мусорный бак засовывает. А  я говорю: "И что же это, по-твоему, ты делаешь?" а он отвечает: "Пошел вон, а не то пристрелю. Я спрятался лучше некуда."

 

Здесь мы разгадываемся на кропаль кокоса. Двигайся им в центр, сынок. По запаху можешь определить, как пошел - чистый и холодный запах в носу и горле, а за ним сквозь самый мозг хлынет чистое удовольствие, поджигая эти снежные запалы. Голова у тебя разлетается снежными взрывами. Через десять минут хочется еще вмазку... через весь город и пешком пройдешь ещё одной вмазки. Но если мазы нет, то ты поешь, поспишь и забудешь о нем.

 

Тяга к нему - только в мозгу, это нужда без чувства и без тела, нужда призрака, по которому земля плачет, тухлая эктоплазма, которую старый джанки, работающий дворником, выметает, постоянно сплёвывая и кашляя на утреннем кумаре.

 

Однажды утром просыпаешься, хапаешь пайку винта, и чувствуешь, как под кожей мураши побежали. Жандармы года из 1890 с чёрными усиками блокируют двери и заглядывают в окна, оскалив синие отчеканенные бляхи вместо зубов. Торчки маршируют по комнате, распевая Мусульманский похоронный марш, носят с собой труп Билли Гэйнза, стигматы его ран от струны мерцают мягким голубым пламенем. Целеустремленные детективы-шизики обнюхивают твой ночной горшок.

 

Коксовая измена.... Расслабьтесь, пускай себе мультик крутится, да ширнитесь побольше старой доброй аптечной морфушой.

 

День мёртвых: На меня напал жор, и я слопал сахарную башку моего маленького Вилли. Тот заплакал, и мне пришлось выйти на улицу за новой. Прошел мимо коктейль-бара, где винтили букмекера по имени Джай Лайн.

 

В Куэрнавако - или это было в Тэкско? Джейн знакомится с сутером, играющем на тромбоне, и растворяется в облаке дыма марихуаны. Сутер - один из тех типчиков, что зависают по специальным гимнастикам и диетам, которые служат ему средством опустить особ женского пола, он насильно заставляет своих сосок глотать всю эту дрянь. Он непрерывно развивал свои теории... он устраивал бывало подруге экзамен и грозился бросить ее, если она не запомнит всех нюансов его последней атаки на логику и человеческий образ.

 

"Так, бэби. У меня тут  есть чего дать. Но если ты  не примешь, я просто больше  ничего не смогу сделать."

 

Он был типичным шмалевым укурком и очень по-пуритански относился к ширке, как к нему обычно относятся некоторые плановые. Он утверждал, что шмаль позволяет ему соприкоснуться с голубыми гравитационными полями верхнего мира. У него были телеги на любую тему: какое нижнее бельё полезно носить для здоровья, когда нужно пить воду и как подтирать задницу. Лицо его было красным и блестящим, нос - большим и гладким, с широкими ноздрями, красненькие глазки, зажигавшиеся, когда он смотрел на какую-нибудь бабу, и гасшие, когда он смотрел на что-нибудь другое. Плечи у него были очень широкими и давали впечатление какого-то уродства. Он вел себя так, как будто других мужиков не существовало, передавая распоряжения в ресторане или магазине обслуживавшим его мужчинам через женщину-посредника. И ни один героиновый барыга никогда не вторгался в его запущенное тайное пристанище.

 

И вот, значит, забивает он на порох и налегает ганьджубас. Я три раза потянул, а Джейн посмотрела на него, и вся ее плоть закристаллизовалась. Я подскочил с воплем "Измена!" и выбежал из дому. Выпил пива в ресторанчике - бар с мозаикой, очки футбольных матчей и афиши коррид - и стал дожидаться автобуса в город.

 

Уже через год я слыхал, что она откинулась в Танжире.

 

ЧЕРНОЕ МЯСО

 

"Мы кажется друзья, если я не ошибаюсь?"

 

Юный чистильщик обуви натянул на себя энергичную улыбку, заглянул снизу в мертвые, холодные, глаза Моряка - глаза глубоководной рыбы без следа тепла, похоти, ненависти или какого бы то ни было чувства, подобных которым мальчишка и сам ни разу в жизни не испытывал, ни у кого другого не замечал, одновременно холодные и напряженные, безличные и хищные.

 

Моряк наклонился и дотронулся пальцем до внутреннего сгиба локтя пацана. Он сказал мертвым, нариковым шепотом:

 

"Будь у меня такие  трубы, как у тебя, парень, я бы  неплохо проводил время!"

 

Он рассмеялся, мрачный смех насекомого, который, казалось служил в качестве некой невероятной функцией ориентации в пространстве, вроде писка летучей мыши. Моряк рассмеялся трижды. Потом остановился и замер неподвижно, прислушиваясь к чему-то внутри себя. Он настроился едва слышную радиочастоту кайфа. Лицо его разгладилось, будто высокие скулы облились желтым воском. Он подождал, выкурил полсигареты. Моряк умел выжидать. Но глаза его горели ужасным неутолённым голодом. Он медлено-медлено обернулся, выжидая, и внимательным взглядом засёк только что зашедшего внутрь человека. Жирный сидел там, оглядывая кафе пустым взглядом, как из перископа. Когда глаза его наткнулись на Моряка, он коротко кивнул. Только оголенные нервы человека на кубарях могли бы засечь это движение.

 

Моряк протянул мальчишке монету. Он перекочевал к столику Жирного своей «плавающей» походочкой и уселся рядом. Долгое время они сидели в молчании. Кафе было встроено в один бок каменного склона у подножия высокого белого каньона, сложенного из кирпича. Многоликий город вливался внутрь по-рыбьи молча, весь в пятнах порочных пристрастий и животных похотей. Освещенное кафе было водолазным колоколом, с порванным кабелем наверх, медленно погружавшимся в черные пучины.

 

Моряк полировал ногти о лацканы пиджака из горной шотландки. Сквозь блестящие желтые зубы он насвистывал песенку.

 

Когда он шевелился, тухлые испарения поднимались с его одежды, затхлая вонь опустевших раздевалок. Он изучал свои ногти с таким напряжением, что от него исходило фосфорицирующее свечение.

 

"Тут ништяк, Жирный. Могу  цепануть двадцать. Аванс нужен, конечно."

 

"Вот так с ходу, что  ли?"

 

"Ну на кармане у  меня двадцати ампалух нет, это  ясно. Говорю тебе - всё на мази. Чуток порыскать - и готово." Моряк  рассматривал ногти, как карту  фарватера. "Ты же знаешь, я  всегда подгоняю."

 

"Пусть это будет  тридцать. И десять ампалух вперёд. На этот раз завтра."