Правовое положение населения Киевской Руси по "Русской Правде"

Л.В. Черепнин высказал мнение о смердах как  государственных крестьянах, часть  которых «в процессе феодализации» «была вынуждена в силу экономических условий или в результате внеэкономического принуждения переходить под патронат князей» [50, c.176-179]. Была предложена характеристика смердов как рабов-пленников, посаженных на землю, и отождествление их с рабами-холопами, неславянскими племенами-данниками [5, c.47-52], [10, c.90], однако такое утверждение не обоснованы данными источников.

Б.А. Рыбаков  определял статус смердов как феодально зависимых с правами лично свободных. При анализе данных Русской Правды он пришел к следующим выводам: «1. Смерды не являются членами общины — верви, которых источники называют „людьми", а не смердами. 2. Смерды лично свободны и четко отделены от холопов. В отличие от холопов преступники из среды смердов платят князю штраф-продажу. 3. Неприкосновенность личности смерда ограждена „княжьим словом", а по размеру компенсации „за муку" смерд приравнен к огнищанину. 4. Смерд располагает каким-то владением (в составе которого есть кони), переходящим, как правило, по наследству, но в случае отсутствия сыновей отписываемым на князя. 5. В названных источниках нет никаких прямых данных о задолженности смердов, о продаже смердов в рабство и о бегстве смердов со своего места. 6. Смерды связаны с князем; нет ни одной статьи или дополнительной приписки о боярских смердах, хотя Устав Мономаха содержит несколько приписок типа „такоже и за бояреск"». По мнению Б.А. Рыбакова, смерды жили в княжеских селах, которые на юге Руси находились в домениальных владениях, а на севере — в домениальных островках-погостах, тогда как в весях жили крестьяне-общинники, «люди» Русской Правды, объединенные в верви. Смерды платили князю дань, составляли часть княжеского конного войска - кметей. Князь давал смерду землю («село») при условии «многообразной службы», причем смерд вел самостоятельное хозяйство, «не стесненное обычаем крестьянской верви и огражденное заботой князя» [32]. Как отмечает Б.А. Рыбаков, древнерусские смерды XI-XII вв. обрисовываются как значительная часть полукрестьянского феодально-зависимого и лично свободного населения Киевской Руси, которое по общественному положению занимало промежуточную позицию между «людьми» крестьянской верви и низшим разрядом свободных княжеских министериалов, наделенных «обложенным данью земельным наделом (селом)» и обязанных «военной службой с этого надела» [32, c.56-57]. Генезис смердов Б.А. Рыбаков выводит из «соумирающих».

Однако, как отмечает М.Б. Свердлов, “противопоставление «людей»-общинников смердам в селах по источникам не прослеживается, поскольку слово «люди» означало широкие слои сельского и городского населения вне зависимости от возраста, положения и специальности, продолжая семантику праслав. *l'udi для общего обозначения свободного населения” [37, c.138]. Учитывая широкое, социально неопределенное значение термина «люди», можно заметить, что при ограничении понятия «смерды» только феодально зависимым населением оказывается, что свободное сельское население не имело в Древней Руси специального названия. В то же время уплата дани князю не является признаком зависимости, поскольку лично свободные сельские жители платили подати, которые стали средством их государственной эксплуатации с IX—Х вв. Б.А. Рыбаков в связи с этим обратил внимание на статус феодально зависимых смердов, которые сохранили в княжеских домениальных селах права свободных.

Причиной  столь существенных разногласий  в выводах о природе смердов являются небольшое число известий о смердах в источниках XI—XIII вв. и возможность различного, подчас противоположного толкования таких сообщений. Между тем есть известия, которые можно интерпретировать только как свидетельства о свободных смердах.

Так, в первом по времени летописном упоминании смердов  сообщается о том, как после вокняжения в Киеве в 1016 г. Ярослав наградил свое новгородское войско: «... старостам по 10 гривенъ, а смердомъ по гривне, а новгородцомъ по 10 гривенъ всем» [21, c.175]. При интерпретации смердов как свободного сельского населения это сообщение воспринимается как вознаграждение старост, сельского ополчения — смердов за помощь после кровавого избиения новгородцев за восстание против варягов. При определении смердов только как зависимых возникает вопрос: почему Ярослав, привлекая в войско новгородцев-горожан, но игнорируя окрестное лично свободное население, набрал воинов среди рабов-холопов, посаженых на землю, и рабов-челяди (смерды, по А.А. Зимину) или среди «внешних смердов» — «союзных Ярославу иноязычных племен, которые никакого отношения к сельскому населению Киевской Руси как таковой не имели». А.А. Зимин, не отвечая на этот вопрос, пишет лишь о неполноправности смердов, которая следует из большой разницы в вознаграждении [10, c.100]. И.Я. Фроянов приводит иное определение «внешних смердов» - они «выступают в роли покоренных племен, обложенных данью, которая не была феодальной рентой, а являлась самым распространенным по тому времени видом грабежа» [44, c.119, 125].

Другим сообщением, которое свидетельствует о смердах  как основной массе свободного населения, является гордое заявление Владимира Мономаха в «Поучении»:

«... и худого смерда и убогые вдовице не далъ есмь силным обидети» [23, I, c.163]. Указание на «худого смерда», которого «обижают» «силные», свидетельствует о том, что смерды были не холопы, которых защищала сила и власть господина, а свободные люди, владельцы индивидуальных хозяйств; на них, как и на одиноких вдов, также лично свободных, покушались «силные», а князь предоставлял им справедливый суд. Покровительство вдовам и сиротам считалось одной из добродетелей судей и христианских правителей, о чем писал Владимир Мономах:

«... и придаваита сирота, и вдовицю оправдити сами, а не вдаваите силным погубити человека» [23, I, c.157]. Таким образом, уже во второй половине XI в. «худой смерд», подобно сиротам, убогим и вдовам, нуждался в покровительстве и правом суде князя от притеснений «силных», т. е. феодалов, что подразумевает их статус лично свободных людей, но вместе с тем и их непрочное социальное положение. Если Владимир Мономах твердо проводил политику княжеской защиты свободного сельского населения, то его внук Всеволод Мстиславич, видимо, уступил давлению «силных». Отсутствие княжеской защиты («не блюдеть смердъ»), а следовательно, реального обеспечения прав смердов послужило первой причиной изгнания Всеволода в 1136 г. с новгородского княжения [21, c.24].

Эти сообщения ясно указывают на сложившееся во второй половине XI—начале XII в. классовое противоречие феодального общества: наступление феодалов на социальные права и имущество лично свободного крестьянства и активное сопротивление последнего. “Cмердолюбиe» Владимира Мономаха как раз и было попыткой притупить острые противоречия между быстро растущим классом феодалов и значительным еще и влиятельным классом лично свободного крестьянства, в чем заключалась одна из функций классового государства.  А.А. Зимин видит в событиях 1136 г. и в новгородских договорах XIII—XIV вв. свидетельство о том, что смерды — скорее всего уже общинники, тянущие в свой погост, «масса новгородского крестьянства» [10, c.260].

Социальный  статус смердов раскрывается в грамоте  великого князя Изяслава Мстиславича, в которой «село Витославлипы, и смерды, и поля Ушково» переданы во владение новгородскому Пантелеймонову монастырю. По мнению Л.В. Черепнина, «смерды — это государственные крестьяне, выполняющие повинности в отношении князя и города (Новгорода) по разверстке общинных властей», которые должны были теперь нести повинности на монастырские власти [46, c.247]. И.Я. Фроянов увидел в грамоте свидетельство о начале передачи князьями «как представителями государства» государственных рабов-смердов «в руки частных лиц и духовных корпораций» [44, c.125], а А.А. Зимин - сообщение о зависимости смердов от князя, епископа и города, опуская «потуги» к смердам, причем «с веверицами у смердов» оказывалась «какая-то не вполне еще объяснимая связь». По мнению М.Б. Свердлова, интерпретация грамоты Изяслава Мстиславича была бы более полной и лишенной противоречий, если считать смердами лично свободное сельское население. Великокняжеской властью с согласия новгородского епископа и новгородских городских властей («по благословению епискупа Нифонта испрошал семь у Новагорода») село со смердами и поля были переданы в господское владение монастырю. Поэтому смерды освобождались по отношению к князю, епископу, городу, общине-волости от податей и повинностей, которые должны были теперь исполняться на монастырь. Монастырь снабжался при этом иммунитетом: «А боле в тую землю, ли в пожни, ни в тони не вступатися ни князю, ни епискупу, ни болярину, ни кому». При этом связь смердов с веверицами оказывается вполне объяснимой — это обычные на Руси денежные подати со смердов (свободного сельского населения), о которых неоднократно упоминают новгородские источники XII в. [37, c.142].

О правовом статусе смердов как лично  свободных свидетельствуют ст. 45 и 46 ПП. Ст. 45: «А се уроци скоту.. . то ти уроци смердом, оже платять  князю продажю»; ст. 46: «Аже бу-дуть холопи татье, суд княжь. Аже будуть холопи татие... их же князь продажею не казнить, зане суть не свободни, то двоиче платить ко истьцю за обиду». Среди комментаторов этих статей существуют значительные разногласия, сводящиеся к разному пониманию слова "оже": если принять его как «если», то оказывается, что были смерды, которые платили продажу, штраф свободного человека, тогда как другие не платили ее (Н.Ф. Лавров, Б.Д. Греков, Б.А. Романов) [27, c.77-78], [6, c.225], что подтверждает мнение о существовании свободных и зависимых смердов; если принять как «потому что» (С.А. Покровский), то спорная фраза оказывалась разъяснением: потому что смерды платят продажу [26, c.87-89], [10, c.219]. И.И. Смирнов обратил внимание на то, что формула «оже» («аже») «нигде не подразумевает наличие двух альтернативных субъектов какого-либо действия, а всегда означает лишь установление момента совершения данным одним субъектом определенного акта», подтверждая свое наблюдение формулировкой ст. 90 ПП («Аже смерд умреть, то задница князю») [39, c.64-65], на основании чего А.А. Зимин воспринял это как свидетельство о смерде, который платил продажу, а в некоторых случаях не платил. Отсюда следовал неожиданный и неопределенный вывод, что «в каких-то случаях смерд рассматривался как холоп» [10, c.219-220]. Наиболее убедительным аргументом в подтверждение такой интерпретации формы «оже» («аже») является содержание ст. 45 и 46 ПП, из которого следует, что смерды, которые платят продажу, т. е. свободные, противопоставлены холопам, которые не платят продажу, так как они несвободны (т.е. утверждается правовой статус смердов как лично свободных людей). Такой анализ стал веским аргументом Б.А. Рыбакова в пользу объединения обеих статей в одну [32, №1, c.51].

Интерпретация известий о смердах как о лично  свободных раскрывает содержание сообщений о смердах, предполагающих их толкование как свободных и несвободных, объединяет данные XI—XIII вв., свидетельствуя о смердах как основной массе свободного сельского населения, социально-экономический и правовой статус которого определяется следующим образом:

1) по социально-экономическому  положению смерд — земледелец, владеющий лошадью, «имением» и по актовым материалам XIV в. свободно отчуждаемой землей; 2) смерд находится под юрисдикцией и в «подданстве» «своего» князя; 3) он участвует в княжеском пешем войске, на войну у него мобилизуют лошадей; 4) княжеская правовая защита должна обеспечивать независимость смерда, как и других свободных, небогатых и незнатных, от «силных»; 5) как свободный смерд платит продажу княжескому суду за совершенные преступления; 6) смерд живет в погосте и платит регулярную фиксированную дань—подать князю; 7) выморочное имущество смерда отходит князю как главе государства, в лице которого персонифицировалось право верховной собственности феодального государства на землю [35]. Однако смерды подвергались растущей государственной эксплуатации посредством системы налогов, судебных вир и продаж. «Свобода» смердов в феодальном обществе приобрела иное содержание, чем в доклассовом обществе. Если в последнем она имела позитивное содержание полноправия, то в первом «она обозначает отсутствие известных форм личной и материальной зависимости того или иного лица от собственника-землевладельца и становится чисто негативной («свободный» — некрепостной) [37, c.144]. В основе изменения содержания «свободы» сельского населения находилась развивающаяся новая феодальная система общественных отношений, следствием которой явились государственные формы эксплуатации, передача смердов в господское хозяйство, переход смердов в различные феодальные виды зависимости, осуществляемые посредством внеэкономического и экономического принуждения и санкционируемые правовыми нормами феодального государства.

Вместе с  тем тезис о лично свободном состоянии смердов-земледельцев относится лишь к части смердов. Об этом свидетельствует ст. 16 и 26 ПП об уплате за убийство смерда и холопа одинаковой виры в пять гривен. Хотя из того, что названы рядом холоп и смерд и за их убийство положено одинаковое наказание, не следует, что их юридическое и социально-экономическое положение одинаково.

Л.В. Черепнин объясняет появление  смердов в домениальном уставе КП и пятигривенной виры за их убийство тем, что в процессе развития феодальных отношений часть государственных земель стала дворцовыми владениями. «Их население (смерды) из состава государственных данников перешло в число вотчинных крестьян. Это было связано с изменением их юридического положения. Дворцовых смердов и имела в виду Правда Ярославичей, определяя сумму платежа за их убийство в 5 гривен» [49, c.191]. С.В. Юшков и Б.Д. Греков связывали зависимость смердов с крепостничеством [6, c.225-239], [54, c.96-104], [53, c.293-306]. Однако включение смердов в состав княжеского и боярского владения еще не меняло существенно их экономического и юридического статуса, поскольку первоначально названия и, вероятно, размеры податей оставались прежними (они выплачивались господину, а не государству, причем в княжеском домене господин и глава государства «совпадали).

В составе господского хозяйства наряду с лично и экономически зависимыми были, вероятно, и смерды, находившиеся на статусе свободных людей, но обязанные выплачивать подати господину домена или вотчины. Таким образом, можно установить начальные формы зависимости больших масс свободных земледельцев в составе сел, переданных в господское хозяйство. Характер изменений в экономическом и правовом положении свободных, которые жили на вотчинных землях в каролингский период, сформулирован Ф. Энгельсом следующим образом: «Раньше юридически равноправные со своим вотчинником при всей своей экономической зависимости от него, они теперь и в правовом отношении стали его подданными. Экономическое подчинение получило политическую санкцию. Вотчинник становится сеньором, держатели становятся его homines; „господин" становится начальником „человека"» [20, е.19, с.508-509]. Эти социально-экономические изменения объясняют особенности положения смердов, самостоятельных в хозяйственном отношении, находящихся под княжеской юрисдикцией, но при переходе в господское хозяйство попавших в категории людей, за которых в XI—XII вв. платилась пятигривенная вира.

Основной податью смердов, перешедших во владельческие хозяйства, была дань, которая взималась ранее князем как главой государства. Во владельческих хозяйствах также продолжал взиматься государственный налог в пользу князя - дар (куницами, которые могли быть денежными единицами - кунами, ценным источником богатства - мехами). В XV в. дар составлял часть натурального оброка, в чем видится дальнейшее развитие этой феодальной повинности, слившейся с оброком. Эта подать взималась и со свободных смердов [37, c.148].

Cт. 25 и 26 КП, входящие в состав княжеского домениального устава, отмечают смердов наряду с рядовичами и холопами в числе зависимого населения, за них уплачивается самый низкий штраф. Но отсюда не следует, что они были холопами-рабами. Низкая норма штрафа за убийство различных видов зависимых отразила начальный этап юридического оформления складывающегося сословия феодально зависимых крестьян. Однако только эта норма свидетельствует о приниженном положении домениальных смердов. Во всем остальном, вероятно, они равны со смердами, за которых продолжала платиться 40-гривенная вира.

Таким образом, представляется наиболее плодотворным представление смердов - лично свободных  и смердов — феодально зависимых. Первоначально смерды эксплуатировались в господских хозяйствах, сохраняя права свободных. Ухудшающееся положение смердов, связанное с утратой благ охотничьего хозяйства, захватываемого боярскими людьми, повлекло за собой, как пишет В.А. Анучин, «форсированный переход их к земледелию. Для даже весьма скромной интенсификации земледелия (переход к трехполью) смердам часто приходилось обращаться за ссудами к князю, боярам, а позже и к монастырям… Обязательства уплаты долгов натурой и деньгами заставляли смердов более старательно работать и совершенствовать орудия труда и агротехнику» [2, c.178]. А это вело к развитию промыслов и земледелия.