Культура и человек в творчестве Ф.М.Достоевского

    Таким образом, историософская концепция  Данилевского, изложенная в книге "Россия и Европа" явилась заметным фактом российской историографии второй половины ХIX столетия. Эти идеи заняли весомое место и в развитии мировой историографии, предвосхитили широко распространившиеся с конца прошлого века в европейской науке представления об историческом процессе как о совокупности изолированных друг от друга локальных культур, проходящих ограниченный во времени и пространстве жизненный цикл.

    Главной целью своих культурологических и историософских исследований Данилевский  считает развенчание европоцентристских теорий, опирающихся на идею политического, экономического и культурного превосходства европейцев над другими народами мира. По теории Данилевского, как в природе, так и в истории царит пространственная и временная упорядоченность. Различные типы организации, не суть ступени развития в лестнице постоянного совершенствования существ (ступени, так сказать, иерархически подчиненные одна другой), а совершенно различные планы, в которых своеобразными путями достигается доступное для этих существ разнообразие и совершенство форм. Ни исследование природы, ни углубление в историю общества и религии не даёт оснований для заключений о существовании закономерного перехода от менее совершенных форм к более совершенным, а лишь о множественности ,,различных типов прекрасного”³¹. Данилевский выступил с идеей обоснования ,,естественной системы истории”, предложив считать главным основанием её периодизации деление на обособленные замкнутые национально-государственные образования, или культурно-исторические типы, с присущими им специфическими чертами в художественно-эстетической, нравственной, религиозной, экономической, социально-политической сферах. Историю он интерпретировал как циклический процесс возникновения, расцвета и упадка поочерёдно сменяющих друг друга разнообразных национальных культур. Таким образом, история становилась чередованием локальных, мало связанных друг с другом культурно-исторических типов: 1)египетский, 2)китайский, 3)ассирийско-вавилонско-финикийский, халдейский или древне-семитический, 4)индийский, 5)иранский, 6)еврейский, 7)греческий, 8)римский, 9)ново-семитический или аравийский и 10)романо-германский или европейский, а также мексиканский и перуанский, не успевшие совершить своего развития.³² Также, отмечает он, помимо этих типов, подобных планетам, есть ещё и кометы, появляющиеся время от времени и потом надолго исчезающие - гунны, монголы, турки, и есть космическая материя вроде падающих звёзд - племена без всякой роли, финские и многие другие.

    Данилевский сформулировал основные законы функционирования культурно-исторических типов, вытекающие из предложенной им системы. Во-первых, самобытный тип составляют племя или семейство народов, ощущающих внутреннее родство и способных по своим задаткам к историческому развитию. Во-вторых, для возможности зарождения и развития самобытной цивилизации народ и входящие в его состав дробные национальные единицы должны обладать политической независимостью. В-третьих, каждый культурно-исторический тип вырабатывает самостоятельные и не передаваемые другим начала цивилизации; влияние других культур на формирующийся тип очень ограничено. В-четвертых, ,,цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, только тогда достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразны этнографические элементы, его составляющие, - когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию, или политическую систему государств”. В-пятых, культурно-исторические типы в своём развитии проходят стадии, аналогичные жизненному циклу организма, - рост, цветение и увядание.

    Любая научная теория политически нейтральна. Любая идеология агрессивна. Попытка  превращения научной теории в  идеологию неизбежно искажает её и в конечном итоге дискредитирует.

    ХХ  век дал тому немало примеров. Один из них — евразийская идея. Родившись в начале века в совершенно конкретном историческом контексте как идея историософская, она претерпела затем удивительные метаморфозы и в конце 20-х — начале 30-х годов, исказившись до неузнаваемости, потерпела полное крушение, сопровождавшееся решительным отступничеством от неё отцов-основателей. Каковы идейные истоки евразийства? Каково его место в русской философской мысли? Какую роль сыграло оно в национальной истории? В чём причины его упадка и краха?

    Начало  евразийскому движению положили споры в узком кругу русских эмигрантов (в Софии) по поводу вышедшей в 1920 году брошюры князя Н.С.Трубецкого «Европа и человечество». В брошюре автор подверг резкой критике идеологию европоцентризма и агрессивность романо-германской культуры, которая претендовала на то, чтобы стать эталоном для всех без исключения народов.

    Результаты  дискуссий вокруг произведения Н.С.Трубецкого были изданы в 1921 году в Софии в  сборнике «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев». Основателем новой теории стал географ П.Н.Савицкий.  Евразийство стало творческой реакцией русской философской мысли на целый ряд явлений начала ХХ века: русский коммунизм, революцию 1917 года, возникновение и развитие СССР; деградацию и «закат» Европы³³; крушение панславизма; кризис православия и христианства в целом; возрождение и натиск Востока.

    Евразийцы считали своей духовной предтечей  именно славянофилов, а не западников. Однако, по мнению П.Савицкого, поскольку  славянофилы «упирали на «славянство» как на то начало, которым определяется культурно-историческое своеобразие России, они явно брались защищать трудно защитимые позиции». Само понятие «славянство», по мнению евразийцев, мало показательно для понимания культурного своеобразия России, поскольку, например, поляки и чехи принадлежат к западной культуре. Русскую же культуру определяет не только славянство, но и византизм. В облик России впаяны как европейские, так и азиатские элементы. Эти элементы как раз и составляют сильную сторону русской культуры, что позволяет сравнивать Россию с Византией, культура которой, как бы воплощая евразийство, сочетала в себе элементы эллинского «Запада» и древнего «Востока».

    В связи с этим, как отмечал П.Савицкий, историческое своеобразие России явно не может определяться ни исключительно, ни даже преимущественно её принадлежностью к «славянскому» миру.

    Центральный момент евразийства, его идеологическое кредо — противопоставление России Европе. Сущность евразийской доктрины её авторы видели в «…отрицании  «абсолютности» новейшей «европейской» (т.е. по обычной терминологии западноевропейской) культуры, её качества быть «завершением» всего доселе протекавшего процесса культурной эволюции мира». И далее: «Евразийская концепция знаменует собою решительный отказ от культурно-исторического «европоцентризма», отказ, проистекающий не из каких-либо эмоциональных переживаний, но из определённых насущных и философских предпосылок… Одна из последних есть отрицание универсального восприятия культуры, которое господствует в новейших европейских понятиях».³⁴

    Западноевропейскую  культуру Н.Трубецкой называл космополитизмом  или романо-германским шовинизмом. «Мы должны привыкнуть к мысли, что  романо-германский мир со своей культурой  — наш злейший враг», — категорически  постулировал Н.Трубецкой. «…Освобождение мира от власти романо-германских хищников» — это и есть «новая историческая миссия» России.

      «Судьба евразийства — история  духовной неудачи, — отмечал  Г.Флоровский. Морфологическое отграничение  России от Запада ошибочно, а  евразийское рассмотрение петровского поворота — односторонне. «Поворот» к Европе был нужен и оправдывался не техническими потребностями, но единством религиозного здания и происхождения. В этом живом чувстве религиозной связанности и сопринадлежности России и Европы как двух частей, как Востока и Запада, «единого христианского материка» была вещая правда старшего славянофильства»³⁵. Что касается евразийского фактора, характеризующего Россию, замечает Г.Флоровский, то он у евразийцев отнюдь не означает синтеза между европейским и аизатским началом. У них всегда есть пафос отвращения к Европе и крен в Азию».

    В начале 20-х годов евразийцы часто  цитировали Ф.М.Достоевского: «В Европе мы были приживальщики и рабы, а  в Азию явимся господами. В Европе мы были татарами, а в Азии мы европейцы». Лишь потом они осознали, что великий писатель не подвергал сомнению европейский характер русской культуры. Наоборот русские, по его мнению, — большие европейцы, чем жители Западной Европы.

    Другой  основоположник евразийства, Н.Трубецкой писал в 1925 году— «самым важным является именно изменение культуры; изменение же политического строя или политических идей без изменения культуры евразийством отметается как несущественное и нецелесообразное»³⁶.

    Уязвимые  мировоззренческие черты евразийцев уловил тонкий и глубокий мыслитель Н.Бердяев. Отмечая их талантливость и заслуги (главная из них в том, что они «остро чувствуют размеры происшедшего переворота и невозможность возврата к тому, что было до войны и революции», а также  «провозглашённый примат культуры над политикой»), он, тем не менее, объявляет свой жёсткий вердикт: «Евразийство есть прежде всего направление эмоциональное, а не интеллектуальное, и эмоциональность его является реакцией творческих национальных и религиозных инстинктов на происшедшую катастрофу. Такого рода душевная формация может обернуться русским фашизмом»³⁷. Большевистский режим в России, полагал Н.Бердяев, полностью противоречит русской идее и более отвечает идее туранской. В этой связи он призывал преодолеть «нашу татарщину, наш большевизм»³⁸. 

    &2 Проблема роли интеллигенции в судьбе России.

    В романе «Братья Карамазовы» Достоевский  вводит понятие «русские мальчики», к проблеме данного термина мы обратимся в своей работе во второй главе, но на данном этапе мы можем  говорить, что «русские мальчики»-это интеллигенты, страдальцы и скитальцы. По мнению Достоевского, такие скитальцы и страдальцы поселились в оторванном от народа обществе в связи с петровскими реформами. А раз поселившись, укоренились и долго еще будут цвести; просто вместо табора идут в социализм или какую-нибудь другую, обязательно всемирную, теорию. И не успокоится русский скиталец (напомним, в нашем контексте - «русский мальчик»), пока не добьется всемирного счастья, «дешевле он не примирится, - конечно, пока дело только в теории». Русский мальчик - это интеллигент. Хотя между ними нельзя поставить знак равенства, ибо, как мы увидим позже, интеллигент - не обязательно «русский мальчик». Поэтому, чтобы ответить на вопрос, с каких пор мучают «русских мальчиков» мировые проблемы, обратимся к истокам возникновения такой  «категории», как интеллигенция. Вообще интеллигент определяется как критически мыслящая личность, которая борется за определенные социально-этические идеалы. Следовательно, на нее возлагается огромная ответственность за складывающуюся в обществе ситуацию в социально-политической, экономической, а главное, религиозно-культурной сфере. Оправдать эту огромную ответственность возможно лишь при том условии, если эта личность обладает целостным мировоззрением, то есть мировоззрением, центрированным благодаря высшему смыслу, а не партикулярному утилитаризму. Но это - идеал, который окончательно был выработан уже после глубокого кризиса интеллигенции. Исторически же интеллигенция далеко не всегда отвечала этому идеалу. Появление такого феномена, как интеллигенция, связана с реформами Петра I. Бердяев, вслед за Герценом, высказал такую мысль: «На реформу Петра русский народ ответил явлением <...> не только Пушкина, но и самих славянофилов, но и Достоевского и Л.Толстого, но и искателей правды, но и возникновением оригинальной русской мысли»³⁹. Известно, что в годы царствования Петра I на рубеже XVII - XVIII веков в России был осуществлен широкий круг преобразований, затронувших практически все сферы жизни общества. Целью этих преобразований была «европеизация» России, ее форсированное развитие по образцу западноевропейских держав. На деле это означало выход из определенных историей рамок и постепенное вхождение России в мировую цивилизацию. Реформы Петра оказали огромное влияние на дальнейшее развитие страны, однако, они не изменили существенным образом феодально-крепостнической российской действительности. В гораздо большей степени преобразования коснулись области культуры, образования и церковной жизни. О последствиях петровских реформ написано множество книг, однако среди них стоит выделить сочинение Н.М. Карамзина «О древней и новой России»  (1811г.). Карамзин говорит о том, что допетровская изолированность России - сильное преувеличение. Россия перенимала у Европы по мере необходимости, и лишь то, в чем действительно нуждалась. «Мы заимствовали, но как бы нехотя, применяя все к нашему и новое соединяя со старым»⁴⁰. Изменения проходили тихо, постепенно, без скачков и порывов. Родословная русской интеллигенции также восходит к эпохе Петра I. Воплощение замыслов Петра потребовало создания нового типа людей. Этот  «тип» и стал первой русской интеллигенцией. Однако задачи ее первоначально мыслились как сугубо утилитарные (военно-технические, управленческие). Специфика русской интеллигенции состоит в том, что она возникла не естественным образом в ходе длительного и исторического развития, а как бы насаждается «сверху». И в этом смысле «русская интеллигенция есть совсем особое, лишь в России существующее духовно-социальное образование». Таким образом, складывается образованный слой общества, неоднородный по составу и происхождению включенных в него лиц. Вплоть до середины 40-х гг. XIX века главенствующую роль играет немногочисленная дворянская интеллигенция, исповедующая универсализм, обращенная к Западу, поддерживающая власть и оторванная от народа. С середины XIX века на ее место встает значительно большая по количеству интеллигенция из непривилегированных слоев общества (т.н. «разночинская интеллигенция»), отличительными чертами которой являются глубокая идейность, народолюбие и оппозиционность по отношению к власти. Со времен Петра начинается отрыв образованных русских классов от народа и усвоение ими западного миросозерцания.⁴¹ «XVIII дает нам картину такого увлечения Западом, - читаем у В.В. Зеньковского, - что с полным правом можно говорить, что русская душа попала в «плен» Западу. Еще первое поколение молодых людей, отправляемых за границу, оставалось чуждо Западу, но уже второе, вкусившее жизни, почти все не захотело возвращаться на родину...». Благодатной почвой для восприятия западной культуры стал распад предшествующей церковной культуры. Как отмечает Зеньковский, светская культура рождается из религиозного корня, поэтому одухотворяющим идеалом светской культуры является христианское учение о Царстве Божием, но земном. Такая культура может относиться к церкви дружелюбно или враждебно - в любом случае, она разорвала связь с Церковью, но не с христианством. Именно в этот исторический момент интеллигенция начинает мучиться мировыми вопросами⁴².

    Россия  с поразительной быстротой восприняла философскую культуру Запада, возникли такие течения, как «русское вольтерианство», «русский гуманизм»,  «русское масонство» и др. Среди центральных, наиболее волнующих философских тем, оказывается проблема морали. «Философские интересы пробуждаются во всех этих направлениях, питаясь преимущественно богатой философской литературой Запада, но у отдельных даровитых людей начинают прорастать эти семена, полагая основания для будущих самостоятельных опытов в области философии».⁴³ В целом исследователи русской философии по-разному оценивают период вплоть до XIX века. Если Зеньковский считает, что и на ранних стадиях восприятие западной культуры было творческим и оригинальным, то Бердяев говорит о поверхностном барском заимствовании и подражании.

    На  рубеже 60-70-х гг. разночинская интеллигенция  берет реванш, в результате которого новое поколение решительно отмежевывается от идеалов своих предшественников. Утилитаризм, реализм, социализм, нигилизм, «хождение в народ», позитивизм и морализм - таковы разнообразные ориентиры этой «передовой молодежи». И все это связано с «напряженными утопическими исканиями, с потребностью удовлетворить религиозные запросы, - без христианства, или, во всяком случае, без Церкви». Религиозная тема обретает новое дыхание и выражается как в богоборчестве, так и в богоискательстве. Именно в этот период между  словами «интеллигенция» и «русские мальчики» можно поставить знак равенства, поскольку это были действительно совсем молодые еще люди: среди русской интеллигенции преобладала молодежь до 35-40 лет. В этой связи С.Н. Булгаков говорит о духовной педократии (т.е. господстве детей) и считает ее величайшим злом и проявлением духа интеллигентского героизма и максимализма. Противоположностью этой «диктатуре» русских мальчиков без глубоких знаний и жизненного опыта является старчество как естественное воплощение духовного опыта и руководительства. Образно выражаясь, русская интеллигенция (вся целиком, без различия на дворянскую и разночинскую и т.п.) с момента своего возникновения жаждала обрести целостное миросозерцание. И поскольку эта жажда ни разу в полной мере не утолялась, постольку она усиливалась. 70-е годы - ее апофеоз и предел. «Семидесятые» стали именем нарицательным; по определению Флоровского, это была «апокалиптическая полоса в истории русского чувства», которая разрешилась в творчестве художника и мыслителя Ф.М. Достоевского, а именно в «Легенде о Великом Инквизиторе».

    Проблема  «срединного» положения Россия неоднократно вызывала к жизни оживленную полемику относительно ее места среди «культурных» народов: особое место в этом споре занимает обмен мнениями двух великих собеседников - П.Я.Чаадаева, автора «Философических писем» и «Апологии сумасшедшего», и его гениального друга - А.С.Пушкина. Чаадаев рассматривает в «Философических письмах» Россию, как огромную «прореху на человечестве», как вечного «бездарного ученика истории»: «Из западных книг мы научились произносить по складам имена вещей. Нашей собственной истории научила нас одна из западных стран; мы целиком перевели западную литературу, выучили ее наизусть, нарядились в ее лоскутья и наконец стали счастливы, что походим на Запад, и гордились, когда он снисходительно соглашался причислить нас к своим»⁴⁴.