Русская басня, ее истоки и роль в формировании нравственного самосознания общества в конце XVIII – начале XIX века

В этой басне Дмитриев употребил слово «пичужечка», по поводу которого Карамзин писал ему: «Пичужечки не переменяй – ради Бога не переменяй!… Имя пичужечка для меня отменно приятно, потому что я слыхал его в чистом поле от добрых поселян. Оно возбуждает в душе нашей две любезные идеи: о свободе и сельской простоте».  И Карамзин  резко отграничивает это народное, но «приятное», эстетизированное слово от грубого просторечия: «То, что не сообщает нам дурной идеи, не есть низко. Один мужик говорит пичужечка и парень: первое приятно, второе отвратительно»³¹.

   В этом высказывании  Карамзина дано решительное разграничение  между «приятным» языком поэзии  и неприемлемой для сентименталистов «грубостью» просторечия, которая отличала слог баснописцев сумароковской школы. Этот критерий «приятности», эстетической отобранности слов отличает басни Дмитриева и других поэтов, близких сентиментализму. Сама действительность в эстетике сентиментализма предстает очищенной от низменного быта, от некрасивых проявлений реальной жизни. У Дмитриева даже отрицательные герои  его басен рисуются не в гротескно-грубом виде, а в сентиментальном преломлении. Так, змея, жалующаяся пиявице на несправедливое к ней отношение людей, говорит подобно чувствительному персонажу:

Как я несчастна!

И как завидна  часть твоя!…

Ты у людей  в чести, а я для них ужасна;

Тебе охотно кровь они свою дают;

Меня же все  бегут и, если могут, бьют;

А кажется, равно мы с ними поступаем:

И ты и я  людей кусаем. (199)

   Критики отмечали, что басенные персонажи Дмитриева  говорят одинаковым языком. Вернее, за них говорит автор и что  его суждения, замечания и реплики   очень условно прикреплены к  тем или иным басенным персонажам; эмблематичность и является мотивировкой той роли и той нравственной позиции, которую занимают персонажи в конкретной басенной ситуации. Поэтому в басне «Горесть и Скука» сюжет весь дан в авторском изложении, в ней нет диалога. Автор только рассказывает, только излагает ту ситуацию, в которой действуют его персонажи, но подобный отказ от диалогичности – редкое явление в баснях Дмитриева. Как правило, его персонажи говорят, и эти разговоры могут быть очень разнообразными по размеру. От обмена краткими репликами как в басне «Муха», где все подчинено стремлению подвести как можно скорее к завершающему моменту, к ответу первой Мухи – «Мы пахали!» – и до сложных форм диалога, в котором участвуют несколько басенных персонажей. Так басня «Пчела и Муха» (1805) вся представляет собой диалог двух героинь; авторская речь сведена к трем ремаркам и заключительной сентенции. При этом обмен репликами между Пчелой и Мухой строится на взаимном непонимании:

«Здорово, душенька! - влетя в окно

Пчела так  Мухе говорила. –

Сказать ли весточку? Какой я сот слепила!

Мой мед прозрачнее стекла,

И как душист! Как сладок, вкусен!» -

«Поверю, - Муха ей ответствует, - ваш род

Природно в  этом искусен;

А я хотела б знать, каков то будет плод,

Продлятся ли жары?» –  «Да! Что-то будет с медом?»

- «Ах! Этот мед да  мед, твоим всегдашним бредом!»

«Да, для того, что мед…»  – «Опять? нет сил терпеть…

Какое малодушье!

Я, право, получу от слов твоих удушье».

«Удушье? ничего! Съесть меду да вспотеть,

И все пройдет; мой  мед…» - «Чтоб быть тебе без жала! –

С досадой Муха ей сказала. –

Сокройся в улей свой, вралиха, иль молчи!». (212).

   Басня у Дмитриева становится  сценкой из комедии, в которой  движение сюжета, превращение дружеского  визита Пчелы в ссору гостьи  с хозяйкой Мухой осуществляется  чисто сценическими средствами – развернутыми диалогами.

   Но такая «театрализация»  басни, превращение ее в маленькую  комедию, осуществлялась у Дмитриева  одновременно со стилистической  унификацией языка персонажей. Содержание  реплик Пчелы и Мухи определяется только их взаимными отношениями в басенном сюжете, а не их «характерами», сведенными у Дмитриева к эмблематичному значению. Сама стилистика реплик настолько однородна, что возникает возможность для читателя перепутать, кто что говорит. Стилистическая однородность реплик персонажей имеет следствие: вся басня воспринималась как авторский рассказ, как прямое выражение авторской мысли: будь умеренным в оценках своей деятельности, чтобы не вызвать негативную реакцию собеседника.

  Остроумие авторского решения басенного сюжета выдвигало на первый план самого автора, ход его мысли, его отношение к тем жизненным ситуациям, в которых размещал басенных персонажей сюжет.                                                                                                                                 Дмитриев написал относительно немного – около 100 басен, большинство из них - переводные или заимствованные. Более других поэт переводил Лафонтена и Флориана. Первые басни Дмитриева появляются в конце 80-х годов XVIII века. Это такие басни, как «Червонец и Полушка» (1789), «Истукан дружбы» (1791), «Пчела, Шмель и Я» (1792), «Пустынник и Фортуна» (1792), «Чижик и Зяблица» (1793), «Истукан и Лиса» (1795), «Старик и трое молодых» (1795), «Заяц и Перепелиха» (1795), «Орел, Кит и Устрица» (1795), «Шарлатан» (1797), «Совесть» (1798); переводы из Лафонтена: «Дуб и Трость» (1795), «Два Голубя» (1795), «Два друга» (1795), «Ласточка и птички» (1797) и другие.

   В этих баснях Дмитриев  делает акцент на таких нравственных  проблемах, как: дружба; невежество и человеческая ограниченность; глупость; ошибочность суждений; легкомыслие и хвастовство.

   Особенно ярко в этот  период (90-е годы) освещается тема  дружбы. Баснописец дает идиллическую  картину: дружба вечна, она  помогает избавиться от житейских невзгод и потрясений.

   Впервые басня «Два Голубя»  была напечатана Дмитриевым в  сборнике «И мои безделки»  (1795).  Эта басня – о силе  дружеских чувств. У Дмитриева  нет «возрастной» разницы между  голубями, они, по-видимому, однолетки  и связывает их только дружба, то есть нежелание одного из голубей расставаться с другим, который «задумал погулять» по белу свету, чтобы узнать «где хорошо, где худо», мотивировано только их дружбой и взаимной приязнью. Тот голубь, который остался, горюет и о своем друге-путешественнике и о себе:

«Помилуй, братец, чем  меня ты поразил?

Легко ль в разлуке  быть? Тебе легко, жестокой!

Я знаю; ах! а мне… я, с  горести глубокой,

И дня не проживу…» 

Часто между любовью и дружбой  нельзя провести границу. Баснописец дает читателям наставление: ради любви нужно забыть о личном интересе, надо пожертвовать своими желаниями и отдаться этому чувству, ответить на любовь дорогого вам существа, и тогда и вы, и он будете счастливы. Не живите собой, не ищите всюду свою корысть, как бы ни была она привлекательна и заманчива; постарайтесь проникнуться заботами о вашей возлюбленной, о вашем друге. Дмитриев не склонен морализировать и поучать, он отодвигает нравоучение на задний план. Басню он заканчивает следующими словами:

О вы, которых Бог любви соединил!

Хотите ль странствовать? Забудьте гордый Нил

И дале ближнего ручья  не разлучайтесь.

Чем любоваться вам? Друг другом восхищайтесь!

Пускай один в другом находит каждый час

Прекрасный, новый мир, всегда разнообразный!

Бывает ли в любви  хоть миг для сердца праздный?

Любовь, поверьте мне, все  заменит для вас.

Я сам любил: тогда  за луг уединенный,

Присутствием моей подруги  озаренный,

Я не хотел бы взять  ни мраморных палат,

Ни царства в небесах!…  Придете ль вы назад,

Минуты радостей, минуты восхищений?

Иль буду я одним воспоминаньем  жить?

Ужель прошла пора столь  милых обольщений

И полно мне любить? (197 – 198)

   Место общезначимой басенной  морали у Дмитриева заняло  лирическое и довольно сентиментальное  размышление о любовном счастье  двух уединенных сердец на лоне природы с типичными эмоциональными вопросами и восклицаниями. Здесь же мысли о своей скоро ушедшей молодости, об оставшихся в душе воспоминаниях. Лирическое начало подменило нравоучительное, и сохранился лишь легкий дидактический оттенок, который встречался и в элегиях, и в посланиях. Дмитриев адресует влюбленным лирическую проповедь и свой личный опыт («Поверьте мне», «Я сам любил…»). Он создает образ рассказчика – приятного собеседника, светского, сентиментально и философски настроенного человека. Басенный рассказ становится поводом к лирическому размышлению и вызывает исключительно личные эмоции, не претендующие на всеобщую значимость.

   Истинная дружба показана  в басне «Два друга» (1795): один  прибегает ночью к другому  и будит его, так как ему приснилось, что друг его печален. Дмитриев заканчивает эту басню таким высказыванием уже от автора:

Какой бесценный дар  – прямой сердечный друг!

Он всякие к твоей  услуге ищет средства:

Отгадывает грусть, предупреждает  бедства,

Его безделка, сон, ничто приводит в страх,

Друг в сердце, друг в уме – и он же на устах. (112)

Подобные стихи могли бы войти  в состав послания или элегии без  всяких изменений. «Уравняв» басню  с этими жанрами, Дмитриев расширил ее возможности и сделал ее жанром универсальным по своим тематическим возможностям. Баснописец показал, что в басне, на ее условном языке, при помощи ее эмблематических фигур можно разработать любую тему. Сам Дмитриев нешироко использовал эту, открытую им универсальность басенного жанра; его основная тема – противопоставление преувеличенных эгоистических требований личности большим человеческим чувствам любви, дружбы и взаимопонимания.

   К теме дружбы баснописец  обращается неоднократно, не только  в 90-е, но и в 1800-е годы. В баснях «Слепец и Расслабленный» (1805), «Слепец, собака его и школьник» (1825) Дмитриев продолжает тему дружбы, товарищества, верности, взаимовыручки. В басне «Слепец, собака его и школьник» поэт изображает дружбу между Слепцом и собакой, которая не бросает своего хозяина в беде.

   В басне «Слепец и расслабленный» двое калек приходят на помощь друг другу:

«Товарищ! – говорит. – Несчастных сводит Бог;

Нам должно побрататься,

Иметь одну суму

И вместе горевать. Не станем разлучаться!»

«Согласен, - отвечал расслабленный  ему, -

Но, добрая душа! какою мы подмогой

Друг другу можем  быть? Ты слеп, а я безногой!

Что ж будем делать мы? еще тебе скажу».

«Как! – подхватил  слепец. – Ты зряч, а я хожу;

Так ты ссужай меня глазами,

А я с охотою ссужусь  тебе ногами;

Ты за меня гляди, я  за тобой пойду –

И будем каждый так служить в свою чреду». (133)

Баснописец утверждает: если помогать друг другу, то жить станет гораздо  легче, даже в самых экстремальных  жизненных обстоятельствах.

   Проблема невежества, человеческой  ограниченности также волнует  баснописца, ее художественной разработке посвящены басни «Червонец и Полушка», «Истукан дружбы», «Пустынник и Фортуна», «Старик и трое молодых».

Например, в басне «Старик и  трое молодых» баснописец говорит о  довольно распространенных пороках  – легкомыслии и недальновидности молодых людей. Трое молодых насмехаются над стариком, который «рыл яму и кряхтел», садить растение хотел, плодов которого старику де не дождаться. Суждениям молодых противостоит мудрость старости:

«Работа же моя

Не мне, так детям  пригодится…» (107)

Легкомыслие же молодых наказано самой  судьбой: все трое вскоре расстались с жизнью. Здесь осмеивается невежество, глупость, зато высоко ставятся ум, ясное  понимание жизни, здравый смысл.

   Весьма интересны басни,  написанные в 1800 – 1820-х годах.  В них Дмитриев заострят свое внимание на таких нравственных проблемах, как: зависть («Пчела, Шмель и Я», «Лебедь и Гагары», «Верблюд и Носорог»), тщетность ропота на судьбу («Мудрец и Поселянин», «Летучая рыба», «Суп из костей»), глупость («Ласточка и Птички», «Шарлатан», «Дон Кишот», «Человек и конь»), ошибочность суждений  («Каретные лошади», «Орел, Кит и Устрица», «Змея и Пиявица»), внешняя красота и красота внутренняя («Петух, Кот и Мышонок», «Нищий и Собака», «Сверчки»), лживость, лесть («Лиса – проповедница», «Две лисы»), гордыня («Лев и Комар»).

   В первую очередь Дмитриев  обращает свое внимание на  такой довольно широко распространенный  в обществе порок, как зависть.  В басне «Лебедь и Гагары»  (1805), Гагары завидуют Лебедю за  то, что он «бел и величав»  и марают его тиной. Но вреда Лебедю они не сделали:

Он в воду погрузился

И в прежней белизне

С величеством явился.

Мораль этой басни Дмитриев сформулировал  кратко:

Гагары в прозе и  стихах!

Возитесь как хотите,

Но, право, истинный талант не помрачите;

Удел его: сиять в веках. (195)

   О несправедливо забытых  некоторых честных тружениках  говорит и в басне «Пчела, Шмель  и Я» (1792). Шмель жалуется автору  на пчелу, которая у людей  в почете, а он, тоже труженик, «никем не знаемый досель».  Автор сочувствует ему, говорит, что его участь разделяют и другие в этом мире:

• И мне такая ж участь Шмель!…

Лет десять как судьба лихая

Вложила страсть в  меня к стихам.

Я, лучшим следуя певцам,

Пишу, пишу, тружусь, потею

И рифмы точно их кладу,

А все в чтецах не богатею

И к славе тропки не найду!  (134)

   Тема осуждения легкомыслия  и хвастовства проходит через  все творчество Дмитриева. Это  отражается в таких баснях, как  «Чижик и Зяблица» (1793), «Дуб и  Трость» (1795), «Муха» (1805), «Осел и  Кабан» (1805), «Часовая стрелка» (1805). В басне «Муха» Дмитриев довольно остро высмеивает хвастовство. Бездельнице Мухе он противопоставляет труженика Быка. Муха сидит на рогах быка и на вопрос другой Мухи: «Откуда ты, сестра?», она отвечает: «Откуда? – Мы пахали!». Баснописец заключает свою басню: