Специфика технического и технологического знания

Поэтому некоторые психологи - и исследователи в других дисциплинах, которые принимают в счет психологические исследования - предпочитают другое понимание обращения к неявности (например, [43]). На этом, наш источник знаний содержит неявный элемент, во всех смыслах выделенный выше: явное знание должно быть основано на неявном знании, которое, по крайней мере, концептуально предварительно; знание «что» всегда включает в себя знание «как», поскольку оно включает в себя, среди прочего, компетентность в рассуждении; и вербальное знание предполагает невербальное знание, если только в тривиальном смысле, что мы не можем сделать полностью явными структуры нашей речи, включающие правила для надлежащих высказываний и другие прагматические аспекты языка. Некоторые отрывки в трудах как Райли, так и Полани, предлагают это понимание неявности – как общего характера, компонента или "измерения" знания. И хотя этот вид требует серьезной разработки, он не имеет перечисленных недостатков первого понимания. Градуализм может быть захвачен посредством анализа знания, как имеющего более или менее выдающийся неявный компонент; и таким образом неявность является неотъемлемой частью всех знаний, это подходящая тема для эпистемологии. 
 Это понимание неявного знания отвечает на два вопроса, заданные ранее. Во-первых, технологические знания, можно сказать, имеют прочные связи с неявностью. Знания, которыми обладали разработчики, и те знания, которыми обладали пользователи, и даже больше теоретических моделей технических наук включают в себя неявный компонент. Действительно, некоторые примеры в общей литературе по неявному знанию, такой, как езда на велосипеде Райля, выводятся из технологической области в широком смысле (главным образом с точки зрения пользователя); и разработка, и использование являются деятельностью, четко основанной на компетентности, легко описываемой в соответствии со знанием «как». То, что они также включают знание «что», может, в разной степени, быть сформулировано, не прибегаю к обращению к неявности в этом смысле.22

Однако, на этом понимании неявности существует практически по определению не особое отношение между ним и технологическим знанием. Если аргументы Райля и Полани прозвучали, они должны показать, что все знания содержат неявный компонент. И их общие рассуждения были поддержаны множеством более конкретных исследований в области когнитивной психологии (например, [40]) и эпистемологии науки. Как инженеры, ученые советуют полагаться на правила в проектировании экспериментов и интерпретации данных, и требуют личного опыта в дополнение к теоретическому обучению (например, [31; 44; 45]). Работы Дональда Шона [46, 47] также иллюстрируют эти общности. Некоторые из примеров Шона взяты из областей, которые могут быть названы технологическми; и он часто формулирует свои общие требования, ссылаясь на “технические” проблемы или контексты “разработки”.23 Еще претензии Шона относительно важности личного опыта и импровизации касаются профессиональной практики в целом, а не инженерно-технического проектирования в частности.

В общем, литература по неявности в технологических знаниях свидетельствует об отсутствии концептуальной ясности. Кроме того, в той мере, в какой ясность может быть получена, обращение к неявности не способствует завершению эпистемиологического разделения. Вместо этого он увеличивает сложность доказывания, возлагаемого на тех, кто хочет создать разделение, указывая на роль неявного знания в технологии: вместо того чтобы показывать, что такие знания играют роль, они должны показать, что они играют особую роль.

7. СОЦИАЛЬНЫЙ  СКЕПТИЦИЗМ

В этом разделе проследим за наблюдениями о неоднозначности и отсутствии освободительных аргументов в текущей литературе с общим аргументом. Это аргумент касается социально-эпистемологического понимания неявного знания, т.е., как знания, которое не является передаваемым вербальными средствами. Эта непередаваемость может, сама по себе, не быть характерной для технологических знаний; если все знание содержат неявный компонент, это все невозможно сделать полностью явным вербальными средствами. Более того, представляется, что любое знание вряд ли может быть сделано частично явными. Даже в стандартном примере о катании на велосипеде, можно изложить некоторые правила, касающиеся использования велосипедов (например, “Сесть на седло и поставить ноги на педали”). Таким образом, представляется спектр, начинающийся от знания, которое может быть почти полностью выражено вербально, до знания, которое практически невыразимо вербальными средствами. Все требования знаний, научные, технологические и другие, находятся где-то на этом спектре.

Кто-то может возразить, что технологические знания принадлежат, в среднем, более к неописуемому концу этого спектра, чем к научным знаниям; или что они занимают интервал больше к неописуемому концу. Тогда, неявность была бы более характерной для технических знаний, чем для научных знаниях, хотя и это не отличительный знак. Чтобы установить это, можно указать на эмпирические исследования в отношении технологических инноваций или передачи технологии. В литературе, примеры которой были упомянуты выше, часто подчеркивается, что неявность создает проблемы передачи – проблемы, которые являются ключевыми вопросами для управления знаниями и разработки экспертных систем. Если бы аналогичные эмпирические результаты были найдены для научного знания, они не получили бы такую же известность, не установили бы подобную программу для новых поддисциплин. Таким образом, можно сделать вывод, что эти эмпирические исследования показывают, по крайней мере, постепенное различие между двумя типами знаний.

Эта эмпирическая гипотеза вполне может быть сфальсифицирована. Но давайте примем это ради аргумента. Даже если технологическое знание было сравнительно плохо выражено и научное знание относительно хорошо выражено, это не устанавливает эпистемологическое разделение. Причина в том, что эта эмпирическая разница может и не быть результатом природы технических и научных знаний, но социальной организации науки и технологии.

Если каждая капля знания, вербально выразимая в какой-то степени, вербально выраженное это становится не только вопросом образования, но и практического интереса. Взять, опять же, пример с велосипедом. Если кто-то является единственным велосипедистом в мире, выражение его знания о том, как ездить на велосипеде, не представляло бы никакого, или в большинстве своем персонального, интереса. Однако, как только кто-то хочет научить другого человека как ездить на велосипеде, словесное выражение становится актуальным. Но, насколько актуально это зависит от ряда факторов, в том числе способность образованного человека реагировать на устные инструкции, сложность приобретения компетентности без каких-либо словесных инструкций (если кто-то может кататься на велосипеде на первой попытке, устные указания для него станут так же полезны, как инструкции по дыханию) и желания воспитателя преподавать знания без каких-либо трудных словесных “ярлыков”. Степень, в которой ноу-хау катания выразимо входит в уравнение где-то, но трудно сказать, где именно. Предположим, что кто-то живет в обществе, где существует высокий спрос на инструкции по эксплуатации велосипедов. В этих обстоятельствах, словесное выражение знаний о катании является социально, возможно, даже в финансовом отношении, полезным предприятием. Было бы разумно для велосипедистов тратить время и силы на перемещение своих знаний о катании дальше по пути полностью до выраженного конца шкалы знаний; если бы кому-нибудь удалось сделать ее неявное знание немного более явным, она может получить преимущество над конкурентами на рынке руководств к катанию.

Этот пример является вымышленным и довольно тривиальным.24 Он показывает, однако, тесную связь между познавательным, социальным и даже экономическим аспектами неявного компонента знаний. Эта связь была ожидаема, так как “неявное знание” может быть определено как социально-эпистемологическая концепция. Для этой концепции, вербальная выразимость знания, его фактическая степень выраженности, социальная потребность для выражения этого (дающая разделение труда или экспертизы), и экономические интересы в выражении этого могут и должны быть отделены аналитически. Но трудно решить, какой из четырех факторов должен быть вызван, чтобы решить, где требование знания должно быть размещено на шкале неявности.

Эта трудность возникает в полной мере, если кто-либо хочет объяснить различные места, которые научные и технологические знания имеют на этой шкале (помните, что выше мы предположили, что они занимают разные места, или занимают различные интервалы). Технологические знания приобретены в определенном социальном контексте, в котором они более или менее выгодны, чтобы выразить эти знания словами. Возьмем крайний пример: если бы разработки были предприятием исключительно одного человека, и если бы практически полезные предметы были высоко ценимым товаром, словесно выражать свое знание о том, как спроектировать эти предметы не было бы стоящим, и даже может быть невыгодно. Предположим, что, напротив, не было никакого недостатка: все материальные потребности были выполнены посредством прочных или очень легко заменяющихся артефактов, и человеческие существа были бы практически бессмертны. Тогда, проектирование новых артефактов может быть деятельностью для ремесленников, которые просто хотят удовлетворить свое любопытство. Эти ремесленники могут устно описать друг другу свои знания в области проектирования до мельчайших деталей, полагая, что они не имели ничего лучшего.

Грубо говоря: текущие социальные обстоятельства проектирования включают значительный дефицит, заметное разделение труда между профессиональными дизайнерами и конечными пользователями, тяжелую коммерциализацию, увеличение количества команд в разработке, снижение лояльности сотрудников к компании, и условия острой конкуренции 
между компаниями, которые разрабатывают новые артефакты. С одной стороны, в этих обстоятельствах, вербально выраженное ноу-хау разработки (важный элемент технологического знания) является преимуществом для компаний, до некоторой степени, поскольку оно содействует работе в команде и улучшает преемственность проектных работ, несмотря на скачущую работу сотрудников. Таким образом, управление знаниями – это экономически интересное предприятие. С другой стороны, существует точка, в которой дальнейшее словесное выражения знания о разработке становится экономически неинтересно – расходы дальнейшего выражение перевешивают выгоды – или даже потенциально невыгодным, потому что другая компания, очевидно, могла бы украсть весь источник знания в области проектирования. Таким образом, фактическая степень выраженности (или кодификации) технических знаний может быть в значительной степени вовлечена из-за социально-экономических обстоятельств, а не из-за природы знаний.

Этот же аргумент может быть дан для научного знания. Наука имеет много общих особенностей технологии, указанных выше: существует дефицит (познавательных) ресурсов, разделение труда между учеными и обычными людьми, по крайней мере, некоторая коммерциализация, увеличение объема работы в команде в большинстве дисциплин, передачи исследователей между учреждениями и конкуренция между исследователями и учреждениями. Но также могут быть различия. Следуя определению Мертона [48] об основных нормах в области науки, можно утверждать, что ученые должны донести свои результаты и каким образом они доносят их. Кроме того, рынок для результатов научных исследований, вероятно, имеет структуру, отличную от рынка технических артефактов, особенно если (опять следуя Мертону) кто-то думает, что ученые не могут претендовать на право собственности на знания. Как результат, соревнования, включенные в науку, будут отличаться от тех, которая включены в машиностроение. Следовательно, анализ затрат и выгод для словесного выражения научных знаний также может быть различным: профессиональная обязанность разделить результаты, в сочетании с, возможно, мягкими формами конкуренции, может быть достаточной, чтобы перетащить научные знания к хорошо выраженному концу шкалы неявности. Опять же, это место будет потом объяснено посредством обращения к социальным условиям, а не к каким-либо познавательно отличительным особенностям науки.

Аналогичный аргумент был выражен экономистами, которые заинтересованы в неявном знании (например, [49; 50]),25 и раскритикован другими [51]. В этом разделе было заявлено об этом в более общей форме, 
как о контраргументе к эпистемологически разделительной технологии от науки к обращению к неявности. Этот аргумент “социального скептицизма” уязвим для нескольких возражений, включающих обвинения в искажении и чрезмерном упрощении наука и технологии. Хотя он, возможно, виновен в этих обвинениях, аргумент не требует эмпирической адекватности: он лишь претендует на то, чтобы показать, что даже если наука и технологии могут быть на разных концах скользящей шкалы неявности, эта разница может быть результатом социальной организации науки и технологии. Некоторых социологических повествований достаточно для того, чтобы показать это. Как следствие, эта предполагаемая разница в неявности не означает, что наука и технология эпистемологически разные.

Чтобы противостоять этому аргументу, необходимо показать, что предполагаемая известность неявности в технологии не только реальная, но и предмет познавательной потребности, а не социальной случайности. Учитывая состояние растерянности в отношении неявных знаний и нежелание многих социологов науки и технологии сделать четкое различие между социальными и эпистемологическими вопросами, такой контраргумент может долго не выходить.

8. ОБЯЗАТЕЛЬНОЕ знание

Одна существующая стратегия для эпистемологического разделения технологии от науки остается для обсуждения. Рассмотрим следующую цитату:

Инженер, а, в частности, разработчик, занимается тем, как вещи должны быть, как они должны быть для того, чтобы достичь целей, и функции. [52, с. 7]

Наука является якобы описательной, потому что она направлена на истину или эмпирическую адекватность; наоборот, проектирование должно быть, по крайней мере частично, обязательным, потому что оно направлено на изменение реальности: “(. . . ) Модальное настроение ученого-теоретика во многом обязательное, а настроение ученых-практиков, как правило, обязательное” [11, c. 278].

Некоторые технические характеристики этой разницы вызывают недоумение и растерянность в большей степени, чем характеристики технологических знаний. К примеру, Владимир Хубка и Эрнст Эдер [53] представляют различные виды и формы того, что они называют “дизайн знаний” - познавательная категория, которая в значительной мере совпадает с технологическими знаниями. Помимо представления перечня типов и  
схемы, изображающая связи между знаниями в области проектирования и других областях, Хубка и Эдер классифицируют типы посредством двух различий: продукта по сравнению с процессом, и описательное против предписывающего утверждения. Эти два различия полезны и актуальны.26 Вместе с тем, Хубка и Эдер подрывают качество анализа следующим представлением “карт” утверждений и знаний [53, рис. 4 и 6], в которых различия представлены перпендикулярными сплошными линиями и отдельными дополнениями в знаниях о проектировании по областям в пределах графика. Представление различия между описательными и предписывающими утверждениями как острую дихотомию может быть упрощением, но представление его как непрерывную шкалу без какого-либо обоснования или даже примеров промежуточных случаев “разрешает” некоторые тернистые философские проблемы, в буквальном смысле, одним махом.27