Российско-амеерикаские отношение в конце XX столетия

Во второй половине 1993--1994 гг. в России и ее политике произошли изменения: в октябре 1993 года -- конфликт между исполнительной и законодательной властью; в декабре 1993 года -- выборы в Государственную думу, на которых победу одержали коммунисты и ЛДПР; была принята Конституция Российской Федерации, давшая широкие полномочия президенту; в декабре 1994 года началась война в Чечне; стала более определенной и твердой политика в ближнем зарубежье (участие в урегулировании грузино-абхазского конфликта, размещение военных баз в Грузии и Армении, усиление военного участия в конфликте в Таджикистане); после заявления президента Клинтона о расширении НАТО в январе 1994 года росла неудовлетворенность реализацией идеи партнерства с США и Западом.

В начале 1995 года в рядах либеральной американской внешнеполитической элиты позиции размежевались. У значительной части специалистов по СССР и России появились критические настроения в отношении России, недовольство ходом и темпами реформ. Ряд известных политологов, среди которых были Б.Рубл, А.Даллин, Г.Лапидус, Д.Холлоуэй, П.Ставракис, выступили с критикой политической ситуации в России, выразили неудовлетворенность ходом и содержанием реформ, которые не совпадали с их представлениями о темпах и результатах преобразований. Они считали, что во внутренней и внешней политике России наметилось поправение, развивалась тенденция к возрождению прежних порядков и прежнего имперского курса⁵⁵.

Однако значительная часть их коллег из академического сообщества продолжала выступать за умеренную политику в отношении России, не поддерживала обвинений в росте неоимперских тенденций в российской политике и принятия быстрых и категоричных мер, препятствующих укреплению геополитического влияния России. Умеренно настроенные внешнеполитические эксперты считали, что США должны признать ведущую роль России как гаранта стабильности на постсоветском пространстве.

Хотя многие из них осуждали действия российского руководства во время политического кризиса в октябре 1993 года и войну в Чечне, они не считали, что США должны рассматривать эти действия как основание для давления на Россию в стремлении уменьшить ее влияние и статус.

У.Мид высказал мысль о том, что «глобальная роль России существенно дополняет ту глобальную роль, которую играют США». По его мнению, сторонники З.Бжезинского и Р.Чейни в своем стремлении «создать крепкую стену» для сдерживания России, расширить НАТО и превратить ее в антироссийский союз совершают самую крупную ошибку со времен вьетнамской войны. У.Мид полагал, что политика нового сдерживания и изоляции России, которая оставалась крупнейшей ядерной державой, могла нанести серьезный ущерб долгосрочным интересам и планам США в мире⁵⁶. Он признавал справедливость критики России за темпы и направленность реформ, которые могли привести к росту агрессивности и национализма. Однако такое развитие событий, по его мнению, не должно было рассматриваться как основание для «нового сдерживания», так как Российская Федерация -- слабое государство, не способное представить серьезную угрозу европейской стабильности. Лучшее, что могли сделать США, считал У.Мид, это не создавать новые проблемы для российского руководства, не препятствовать росту регионального влияния России, не вмешиваться в ее политику в новых независимых государствах, включая Украину и страны Балтии. Он высказал мысль, с которой соглашались многие политологи в США и в России: в интересах укрепления международной стабильности следует отказаться от стереотипов холодной войны, перестать рассматривать Россию как источник конфликта, признать важность ее возрождения как ведущей евразийской державы.

Известный специалист по России С.Сестанович объявил о несогласии с заявлениями З.Бжезинского о том, что «партнерство США и России не может развиваться в условиях, когда Россия начинает проводить политику по воссозданию Советской империи». Он считал, что не следует усматривать в политике России на постсоветском пространстве, в том числе и на Украине, только имперские амбиции и планы. По его мнению, поскольку у России и США имелись параллельные интересы в регионе, российско-американское партнерство могло развиваться без серьезных конфликтов и без нагнетания излишней напряженности в связи с высказываниями российского руководства относительно особой роли России в зонах конфликтов на территории новых независимых государств⁵⁷.

Политолог Г.Гурофф, хотя и не был склонен идеализировать все происходившее в России, тем не менее, высказывал несогласие с американской политикой в постсоветских государствах, считая, что использование двойного стандарта в отношении России не способствовало демократизации ее внутренней и внешней политики. Он отмечал, что в США сохранялся значительный скептицизм в отношении российских реформ, отчего была готовность «перепрыгивать» с одной оценки на другую, критиковать Россию с гораздо большей энергией, нежели другие страны, где дела с демократией обстояли хуже, чем в России. По мнению Г.Гуроффа, холодная война продолжалась, но только с использованием других методов: например, России так и не был предоставлен режим наибольшего благоприятствования в торговле, который получил Китай, несмотря на то, что китайское правительство серьезно нарушало демократические принципы. С Г.Гуроффом соглашалась С.Эйзенхауэр, которая критически оценивала экономическую помощь России, большая часть которой, по ее мнению, либо осталась в США, либо ушла из России в зарубежные банки.

Размежевание среди либеральной академической элиты, изначально выступавшей за поддержку перестройки в СССР и в России и много сделавшей для сближения США и России, дополнялось усилением тенденций к одностороннему мировому лидерству в администрации Клинтона, ростом консервативной критики, в которой тон задавали неоконсервативные эксперты и республиканские деятели. Последние выступали против пророссийской направленности внешней политики США, критиковали Россию за имперские амбиции, выражали опасения за безопасность западных государств постсоветского пространства и восточноевропейских стран, призывали американское руководство активизировать помощь странам, которые могли пострадать от амбиций России, более интенсивно заняться созданием евроатлантической системы безопасности. Республиканцы считали серьезным просчетом американской внешнеполитической деятельности политику администрации Клинтона в отношении России, прежде всего, попустительство ее действиям в Грузии и других странах СНГ, что привело, по их мнению, к усилению России и росту ее агрессивности.

Наиболее консервативные конгрессмены и сенаторы-республиканцы, такие как Н.Гингрич, Дж.Хелмс, М.Макконнел, заявляли, что сверхдержавный статус требовал от США проводить политику, направленную на укрепление независимости постсоветских государств, оказание им помощи в развитии по пути демократии и рыночной экономики, независимо от позиции России. Сенатор Макконнел, например, откровенно говорил, что расширение НАТО должно рассматриваться как альтернатива и противодействие возможному возрождению агрессивной России, и Соединенные Штаты должны обеспечить окружение России демократическими государствами, а отдельные из них должны быть под протекцией НАТО⁵⁸.

Дискуссии о политике США в отношении России приобрели особую остроту, начиная с 1996 года. Назначение на пост министра иностранных дел Е.М.Примакова вызвало резкую реакцию со стороны республиканцев и консервативных аналитиков. Они заявили об окончательном повороте России к экспансионистской внешней политике в отношении соседних государств, о возврате к имперской стратегии в отношениях с Западом. Отмечалось, что внешнеполитическая риторика российского руководства все более отражает склонность оценивать международные отношения с позиций соперничества между Востоком и Западом, что вновь во главу угла ставились великодержавные интересы.

Конгрессмен Дж.Соломон на заседании палаты представителей 24 января 1996 года выступил со следующими конкретными предложениями по российской политике:

1. прекратить экономическую помощь России, прежде всего ее правительству;

2. заверить восточноевропейские страны, что их вступление в НАТО будет решено в самом ближайшем будущем. Задача США -- предотвратить «финляндизацию» стран -- членов бывшего Варшавского договора, отодвинуть восточную европейскую границу как можно дальше;

3. противостоять курсу России в ближнем зарубежье, прежде всего увеличению числа российских военных баз на их территории;

4. предотвратить аннексию стран Балтии; покончить с незаконной оккупацией Молдовы;

5. оказывать противодействие российской дипломатии в Иране, Ираке, Сирии, Ливии, а также на Кубе;

6. отказаться от безоговорочного продолжения политики сокращения и контроля над вооружениями. Выступить с предложением о выходе США из Договора по ПРО 1972 года, пересмотреть положения Договора СНВ-2⁵⁹.

Политологи, которые с самого начала не верили в то, что Россия будет удобным партнером для США и Запада и рано или поздно придаст своим геостратегическим интересам традиционную интерпретацию, восходящую к временам царизма, выражали опасения, что активизация российской дипломатической деятельности на различных направлениях будет противоречить глобальным и региональным интересам США. Так, по их мнению, Россия постарается восстановить отношения со странами Ближнего Востока, прежде всего с Ираном, Ираком, Ливией. Особенно беспокоились они в связи с продолжением заключения российско-иранских сделок по атомным реакторам, продаж оружия и технологий ближневосточным странам и государствам Азии. Они отмечали рост активности России в Азиатско-Тихоокеанском регионе, указывали, что Китай становится одним из приоритетных направлений российской внешней политики и Россия постарается обойти США в налаживании отношений с этой растущей державой. Особые опасения высказывались по поводу будущей политики России в отношении стран ближнего зарубежья, где, по мнению неоконсервативных политологов, Россия будет использовать все средства нажима -- от шантажа в области энергоснабжения до поощрения сепаратистских происков, наиболее отчетливо проявляя имперские притязания и агрессивность в отношениях с Украиной и Казахстаном.

По мнению Ч.Краутхаммера, которое разделяли многие республиканцы, не оправдались надежды на быстрое превращение России в дружественное государство с рыночной экономикой, основные усилия которого будут направлены на решение внутренних проблем. Происходило обратное: у власти укреплялись сторонники жесткой политики, установления гегемонии России на постсоветском пространстве. Ч.Краутхаммер высказал мнение, что США должны отказаться от предоставления финансовой помощи России, так как эта политика способствует поддержанию ее новых амбиций⁶⁰.

Включение восточноевропейских стран в западное сообщество определялось сторонниками жесткой политики в отношении России как самая главная задача Запада. Некоторые политологи прямо заявляли, что если США не удастся ее выполнить, резонно будет задать вопрос: «Кто упустил эту возможность?», а отнюдь не вопрос: «Кто потерял Россию?»

З.Бжезинский был особенно обеспокоен перспективой восстановления контроля России над Украиной, чье стратегическое положение, население и ресурсы автоматически поднимут российский статус до имперского. Потеря независимости Украиной пугала его и не только из-за возможности восстановления глобального статуса Российской Федерации. Он не скрывал, что «отрыв» Украины от Большой Европы сделает более уязвимым положение Польши, помешает ей стать государством-лидером в регионе ЦВЕ, может лишить ее важной сферы влияния. З.Бжезинский понимал, что Россия вряд ли останется безучастной к своей судьбе и спокойно отнесется к планам США по преобразованию евразийского пространства. Предвидя возможную реакцию России, он объявил недопустимым отказ от расширения НАТО, так как оно было основным предупреждающим посланием России для пресечения любых попыток с ее стороны расширить свое влияние в Центральной и Восточной Европе, к которой он относил также Украину и страны Балтии. «Представьте, что произошло бы, -- говорил З.Бжезинский, -- если бы президент Трумэн прислушивался к возражениям Москвы против осуществления «плана Маршалла» точно так же, как президент Клинтон воспринимает возражения Москвы против расширения НАТО?»⁶¹ Как один из авторов трансатлантической стратегии США он заявил, что Россия должна спокойно принять возможность включения Украины и стран Балтии в НАТО, как очень важный и необходимый шаг для создания более благоприятного геополитического климата вокруг нее.

Обосновывая необходимость ориентации политики США именно на восточноевропейские страны и страны Балтии, политолог Ч.Гати подчеркивал, что в этих государствах демократические преобразования имели более устойчивую и близкую к западной форму и направленность. В России же была иная картина: страна не может идти по пути прогресса без осуществления реформ, однако они настолько тяжелы для общества, что их успешное проведение становится возможным только при наличии твердой и далеко не демократической власти. По мнению Ч.Гати, в России демократия отступила: радикалы уступили минималистам, либерализм сменился эгалитаризмом, требование свободы уступило место требованиям навести порядок; складывалось полуавторитарное государство с чертами царской России и демократии по образцу стран третьего мира⁶².

Политика России на постсоветском пространстве беспокоила даже тех политологов, которые считали, что у нее нет возможности восстановить былое величие и масштабы влияния. Однако они опасались того, что действия России могут оказать дестабилизирующее влияние на внутриполитическую ситуацию в соседних странах (на Украине) или создать нестабильный геополитический климат (для Польши). Специалист по проблемам безопасности Ш.Гарнетт, назвавший Россию страной с «иллюзорными амбициями»⁶³, не скрывал, что с продвижением НАТО на восток будет возрастать роль Польши и она займет в Европе положение, аналогичное тому, которое занимала Германия в годы холодной войны, поэтому ситуация в странах к востоку от нее приобретет особую важность для «государства переднего края» Североатлантического альянса. Он рекомендовал администрации Клинтона принять опережающие меры, не допустить сближения Украины и России. Аналогичным образом была определена роль Азербайджана, как главного действующего лица в Каспийском нефтеносном бассейне, чья независимость от России рассматривалась автором как ключевая в будущем развитии стран Центральной Азии⁶⁴.

Важным для США оставался вопрос о создании союзов или коалиций с участием и/или под руководством России. Наибольшие опасения вызывала перспектива формирования «антигегемонистской» коалиции Китая, России и Ирана, а в Европе достижение соглашения между Россией и Германией и/или Россией и Францией. Чтобы не допустить этого, сторонники евразийской стратегии Бжезинского предложили проводить активную политику в отношении потенциальных партнеров России: не обижать своего союзника -- Турцию и добиваться ее приема в ЕС, так как именно Турция может оказать поддержку США в интеграции центральноазиатских стран в мировое сообщество; продвигать Китай к роли естественного союзника Соединенных Штатов; отойти от политики давления на Иран, так как это может привести к его сближению с Россией, что было бы не в интересах Америки⁶⁵.

Из «дружеских устремлений» превратить Россию в демократическое государство З.Бжезинский высказал мнение о необходимости реформировать Российскую Федерацию и интегрировать ее в мировое сообщество в качестве конфедерации трех республик -- Европейской России, Сибирской Республики и Дальневосточной Республики. Политолог признавал, что Российская Федерация располагает самой большой территорией в мире, составляющей национальное богатство и атрибут крупной мировой державы. Нетрудно предположить, что, лишившись территории, Россия могла окончательно утратить какой-либо заметный статус в Евразии и в мире. Отдельные республики конфедерации -- Сибирская и Дальневосточная, могли быть достаточно быстро поглощены более могущественными соседями -- Японией, Китаем, Турцией, не говоря о том, что разрыв страны на республики мог бы на неопределенное время подорвать и без того слабую российскую экономику, раздробить военный потенциал, создать множество новых проблем, которые еще более затруднили бы преобразование государства. Для американских консерваторов Россия, даже в ослабленном состоянии, виделась основным препятствием осуществлению американской глобальной стратегии.