Глобализация: что это такое?

- различные уровни производительности  труда в разных странах порождают в глобальной экономике явления, напоминающие действие гидравлического насоса, когда за счет «перепада давления» происходит перекачка природной ренты (в том числе и интеллекта) и капиталов в развитые страны, а экологически грязные производства и отходы текут в обратном направлении. «Такая ситуация... разводит народы все дальше друг от друга по шкале национального благополучия, - отмечали в своей статье академики Н.Н. Моисеев и Д.С. Львов. - И не только связывает, но и разрушает стабильность планетарного сообщества. Эту систему, которая возвышает возвысившихся и содействует дальнейшей деградации деградирующих, часто называют разделением труда и глобализацией»[108];

- экономическая транснационализация  мира и финансовая глобализация  предъявили новые требования  к роли государства в свершающихся  переменах. В теории глобализации  сосуществуют две основные точки  зрения по этому вопросу. Большинство  экономистов и немалое число ученых из других областей науки считают, что глобализация открывает эпоху отмирания национальных государств, которые не вписываются, противоречат логике развертывания планетарных процессов. Другие же убеждены, что государство останется одним из основополагающих элементов глобализирующегося мира, лишь приспособив свои возможности и функции к новым «вызовам истории». Как писал по этому поводу А. Неклесса, «раньше экономика была полем, на котором действовали национальные государства, сейчас же экономика превратилась в самостоятельный субъект, действующий на поле национальных государств» [109]. По мнению Л. Клепацкого, «глобализация должна иметь национальное и человеческое лицо и не быть безликим «чудовищем», которым пугают и с помощью которого протаскивают под ее прикрытием свои собственные интересы» [110]. Ради справедливости нужно отметить, что важнейший постулат глобализации - «одоление» государства надгосударственностью, вызывает сегодня и в США, и в других ведущих государствах мира больше сомнений, чем понимания;

- повышение роли глобальной  экономики в определении путей развития и отдельных стран, и человечества в целом поднимает в очередной раз проблему соотношения в общественном развитии экономических и политических средств и механизмов регулирования. В научной литературе зафиксировано немало позиций авторов из различных стран мира, согласно которым глобализация отказывает в праве на существование геополитике и высказывается в пользу геоэкономики, которая будто бы приходит ей на смену. Но доминирование в процессах глобализации на современном ее этапе экономических явлений отнюдь не свидетельствует об отсутствии или маргинализации политических факторов. Пол Херст и Грэм Томпсон в предисловии к своей книге «Глобализация под вопросом» предупреждают: «В этой книге - изрядная доля скептицизма по отношению к самостоятельному развитию глобальных экономических процессов и оптимизма по поводу возможности контролировать развитие международной экономики и действенности национальной экономической стратегии. Когда мы обращаемся к экономическим переменам, существенно более сложным и противоречивым, чем это утверждают ультраглобалисты, то видим, что сохраняется возможность проведения политической стратегии и осуществления контрольных действий со стороны национальных и международных органов в отношении рыночных хозяйств с тем, чтобы реализовать социальные цели» [111]. Отзываясь о нигилистических оценках роли политики в глобализирующемся мире, экс-президент ФРГ Р. Херцог писал: «Нельзя допустить, чтобы политика превратилась в остаточную величину глобальных экономических процессов, в мастерскую по корректировке отрицательных явлений экономического развития» [112];

- глобализация, которая с экономической  точки зрения представляет собой  универсализацию принципов рыночного  хозяйствования, а с общественно-политической - распространение в мире демократии  либерального толка, способна сыграть с западной демократией злую шутку.

Она претерпевает серьезную деформацию, преподнося рынок и либеральную  демократию в качестве непреложных  и конечных для человечества истин  и ценностей, ибо становится антидемократическим  отрицанием всемирности как всеобщности. «И все же турбокапитализм (так американский экономист Эдвард Луттвак в 1995 г. назвал ускоривший темпы своего развития современный капитализм - авт.), который в мировом масштабе ныне представляется непреодолимым, разрушает свой собственный фундамент, поскольку подрывает демократическую стабильность и способность государства функционировать. Изменения и перераспределение власти и богатства столь интенсивны, что разъедают старые общественные институты быстрее, чем может быть установлен новый порядок. Страны, до сих пор наслаждавшиеся процветанием, сейчас пожирают социальную составляющую своей структуры даже быстрее, чем они уничтожают окружающую среду... Идет ли речь о социальной справедливости или охране окружающей среды, ограничении всевластия средств массовой информации или борьбе с международной преступностью, отдельное государство-нация всегда оказывается бессильным, а попытки скоординировать международные усилия столь же регулярно проваливаются. Но если ни по одной из жгучих проблем будущего правительства не могут предпринять ничего, кроме как ссылаться на непреодолимые ограничения международной экономики, то политика в целом становится спектаклем бессилия, а демократическое государство утрачивает свою легитимность. Глобализация оказывается западней для самой демократии, - так полагают Ганс-Петер Мартин и Геральд Шуман, авторы книги «Западня глобализации. Атака на процветание и демократию» [113];

- можно считать, что, несмотря  на все противоречия глобализационных  процессов, в 90-е гг. в основном  утвердился новый международный  порядок. Во-первых, вместо принципа  разрешительности (laisez-faire), который  со времен Вестфальского мирного  договора 1648 г. считался системообразующим и предусматривал неограниченную свободу суверенных государств во внутренней политике, появился принцип «избирательной легитимности», которым международное сообщество начинает руководствоваться de facto. В соответствии с этим принципом США и их союзники по НАТО присвоили себе право не только определять, насколько легитимны внутриполитические действия независимых стран, но и определять пределы их государственного суверенитета. ООН и другие международные организации все чаще обсуждают вопросы «законности» правительственной политики в тех или иных странах. Во-вторых, сложилось ясное соотношение сил и возможностей, определяющих четкую иерархию государств в мировой политике. В-третьих, большинство стран мира, не соглашаясь или соглашаясь с фактическим положением дел, принимают его в расчет при определении своей внешней политики. В-четвертых, в мире существует, хотя и слабый, и несовершенный, но все же согласительный механизм, благодаря которому ведущие страны при желании могут улаживать, пользуясь услугами ООН, возникающие противоречия и конфликты. В-пятых, институты реального регулирования международных отношений (G 7) отчасти остаются полуоткрытыми. Формально в них может участвовать Россия, идут разговоры о привлечении к саммитам «семерки» Китая и возможно Индии.

Подобный международный порядок, как признает А. Богатуров, «не кажется  надежным. Слишком много стран  отчуждены от участия в регулировании, и слишком откровенно его поборники  полагаются на силу. В этом смысле концепция «избирательной легитимности» не внушает оптимизма, ибо изменение правил в ходе игры редко кончается всеобщим удовлетворением. Стремление Запада устанавливать эти правила, полагаясь на свой интерес, в современной ситуации рискованно. Оно терпимо лишь постольку, поскольку у ведомых мировым обществом остальных членов мирового сообщества нет ресурсов сопротивляться или они полагают, что неудобная роль младшего партнера все же лучше других мыслимых альтернатив. Но такая ситуация противоречит структуре мира-конгломерата, она искусственна, уязвима и неизбежно противопоставляет международное сообщество мировому обществу» [114]. Итальянский профессор из университета Венеции Витторио Страда не разделяет точек зрения тех специалистов, которые рассматривают саму глобализацию как определенный международный порядок. Он склоняется ко мнению, что «фаза глобализационно-постмодерного осовременивания» является лишь частью становления «нового комплексного универсализма» и на этой стадии мирового развития «все в мире становится взаимозависимым благодаря сети взаимосвязей, соединивших многочисленные параллели развития, но с сохранением глубокого неравенства в их уровнях при западной, главным образом американской, гегемонии. С другой стороны, присущие миру модерности (автор трактует понятие модерности как все то, что дала Европа миру в Новое время, имея в виду прежде всего распространившийся по всей планете капитализм - авт.) дробление и деиерархизация ценностей достигли крайней степени нигилизма, граничащего с хаосом» [115].

Внутренние противоречия, о которых  до сих пор шла речь, не просто деформируют и обесценивают для многих людей и целых народов процессы глобализации на начальном этапе их развертывания, но и, создавая поле планетарного напряжения, питают современное мировое развитие потребной для него энергией. Между тем наряду с ними существуют и внешние факторы, создающие для глобализационных процессов определенные рамки и выдвигающие перед ними собственные требования. Большинство из них проявляются в остром экологическом кризисе, которым природа предупреждает о том, что человечество в производственной для себя и разрушительной для окружающей среды деятельности перешагнуло ту грань, за которой открывается перспектива если не гибели, то, по крайней мере, «болезненного угнетения всего органического мира на Земле» [116]. Глобальный эффект целого ряда угроз, вставших перед людьми в связи с хищническим разбазариванием ресурсов, лишивших природу возможности самовосстановления, заставил человеческий род задуматься о восстановлении коэволюции системной целостности человек - общество - природа, разрабатывать стратегии развития, не только учитывающие и защищающие интересы природы, но и предусматривающие жертвование некоторыми потребительскими интересами человека.

Выдвинутая в этой связи концепция  устойчивого развития человечества за полтора десятилетия своего существования  обрела популярность, стала основополагающей для мироориентирования большинства  государств планеты, способствовала рождению национальных стратегий природно-охранных действий, постоянно поддерживаемого, регулируемого экономического развития, создания социоприродной системы, способной решать такие сложные противоречия, которые возникли между природой и обществом, экологией и экономикой, развитыми и развивающимися странами, настоящими и будущими поколениями людей, между богатыми и бедными народами и странами, между глобальными требованиями перехода к устойчивому развитию и национальными интересами и т.д. Российские ученые, разрабатывая собственные концепции устойчивого развития, связывают их с идеей В.И. Вернадского о сфере разума (ноосферы), полагая, что эпоха становления ноосферы и переход мирового сообщества к устойчивому развитию взаимосвязаны между собой, по существу представляя собой процессы одного и того же плана и порядка. Н.Н. Моисеев, рассуждая о роли «Коллективного Разума» в преодолении глобального экологического кризиса путем обеспечения коэволюции биосферы и общества, писал: «Если человечество сможет однажды перешагнуть порог эпохи ноосферы, то общество должно приобрести черты общества информационного. Верно и обратное: естественное движение к информационному обществу - это одна из основных опор для надежды на то, что Человек преодолеет препятствия на пути к такой цели. Вот почему уместен вопрос: сумеет ли Человек преодолеть свой эгоизм, свою агрессивность, все то, что ему досталось в наследство от охотников на мамонтов, для того, чтобы создать информационное общество и обеспечить свое существование в течение будущих тысячелетий?» [117].

Недавно ушедший из жизни академик признавался, что он не знает ответа на этот вопрос. Он не рисковал выдвигать  бездумно оптимистические суждения на этот счет, ибо сознавал всю сложность и радикальность перемен и свершений, которые должен реализовать человек, утверждая устойчивое развитие в качестве средства восстановления бессмертия своего рода. Действительно, если глобализация представляет собой форму универсализации постиндустриально-информационного общества, для которого устойчивое развитие станет стратегией продвижения в век ноосферы, то человечеству предстоит осуществить, по крайней мере, несколько крупных перемен в своей жизни:

- во-первых, добиться того, чтобы потенциалы всех - каждой отдельной личности, всех видов и ступеней социальных объединений людей, цивилизационных идентичностей и мирового сообщества - были сконцентрированы на решении проблем выживания и дальнейшей самореализации человечества в условиях все возрастающей дефицитности возобновляемых и невозобновляемых природных ресурсов. Немалое число обществоведов полагает, что осуществить это в рамках доминирующей и в настоящее время конфликтно-конфронтационной модели мирового развития е представляется возможным;

- во-вторых, по мере углубления  процессов глобализации появляется  все больше свидетельств того, что на базе рыночной экономики  вряд ли можно обеспечить коэволюцию  человека, общества и природы,  гармонизировать все виды общественных отношений, гарантировать дальнейший прогресс человечества. Неоэкономика, о неизбежности прихода которой все чаще задумываются и пишут как зарубежные, так и в особенности отечественные ученые, должна стать экономикой человеческих способностей, когда совокупность научных знаний, профессионально-квалификационных навыков, таланта всех людей становится двигателем все более разнообразного и все менее энергоемкого и материалоемкого общественного производства. Она будет содействовать тому, что, по словам А. Лефевра, «не дух, как у Гегеля, не класс, как у Маркса, не нация, а человек в единстве с окружающей средой должен рассматриваться в качестве главного действующего лица Истории» [118]. Парадоксальность же ситуации состоит в том, что подобная постэкономика должна одновременно решать две прямо противоположные задачи: с одной стороны, предоставлять людям новые экономические возможности для их саморазвития и самовыражения, и, с другой, - максимально снижать давление общества на окружающую среду;

- в-третьих, переход к новым  принципам в экономической деятельности  станет возможным, если человек  сумеет отказаться от жизни  в «цивилизации желудка», обуздать  разбуженные «обществом потребления» инстинкты стяжательства и приобретательства, избавиться от желания господствовать над природой ради удовлетворения своих ничем не лимитируемых потребностей. Глобализация лишь тогда сможет избавиться от негативных социальных последствий своего развертывания в современном мире, когда люди изменят свои жизненные ценностные ориентации с «иметь» на «быть» [119]. Создатель и первый президент «Римского клуба» Аурелио Печчеи писал в этой связи: «Именно в человеке заключены источники всех наших проблем, на нем сосредоточены все наши стремления и чаяния, в нем все начала и все концы, и в нем же основы всех наших надежд. И если мы хотим ощутить глобальность всего сущего на свете, то в центре этого должна стать целостная человеческая личность и ее возможности. Именно в их развитии заключено не только возможное разрешение всех его проблем, но и основа общего самоусовершенствования и самовыражения всего рода человеческого» [120];

- в-четвертых, творимый глобализацией  мир, если он ориентирован на  устойчивое развитие, неизбежно  будет определяться на основе двух его основных признаков - антропоцентричности и биосфероцентричности. Но существует и третий центр, вокруг которого сгущаются человеческие интересы и заботы и который, так или иначе, вступает в противоречие с первыми двумя. Это - созданная им техносфера, искусственная среда жизнедеятельности, без которой и вне которой человек уже не представляет своего существования, ибо за счет использования высокоразвитых техники и технологии он может обеспечивать себе комфортный и достаточно высокий уровень жизни. «Обуздание» техносферы, вызываемое потребностями установления более гуманного баланса отношений человека с природой, наталкивается, по крайней мере, на три препятствия: