Особенности функционирования терминологических единиц в классических антиутопиях XX века

Имея характер сказки, данная антиутопия содержит в себе небольшое количество терминов и лексических единиц, имеющих отношение к партийной номенклатуре (анимализм, интеллект, тирания, просвещение, система воззрений, ассамблея, организации, комитеты, ликбез, республика, работник интеллектуального труда, фракция и др.).

Еще одно антиутопическое произведение Дж. Оруэлла «1984» – это весьма зловещий роман, но содержащий в себе некоторые элементы сатиры. Название романа, его терминология и даже имя автора впоследствии стали нарицательными и употребляются для обозначения общественного уклада, напоминающего тоталитарный режим описанный в книге (Большой Брат смотрит на тебя, дважды два равно пять). Неоднократно становился как жертвой цензуры в социалистических странах, так и объектом бойкота и травли со стороны левых кругов на Западе. Роман активно использовался западной пропагандой в качестве антисоциалистической сатиры. Однако роман показывает человеконенавистническую сущность как коммунизма в его вульгаризированном понимании, так и капитализма. Он направлен в том числе и на критику западного общественного устройства. В романе можно увидеть много черт не только тоталитарных режимов, но и современной автору буржуазной Англии. Сам писатель, бывший демократическим социалистом, заявлял, что «1984» не следует рассматривать в качестве критики социалистических идей. Напротив, в своём эссе «Почему я пишу» (1946) Оруэлл настаивал на том, что все его произведения, начиная с периода Гражданской войны в Испании, были «прямо или косвенно за демократический социализм, как я его понимал» [Оруэлл 2011: 68].

Антиутопия Дж. Оруэлла «1984» показывает тотальное уничтожение личности государством как на физическом уровне (показательные казни, лагеря, пытки), так   и на нравственном (публичные «раскаяния», натаскивание детей на постоянную слежку за родственниками и соседями и изобличение собственных родителей). Как оказывается в ходе повествования самое страшное слово для жителей выдуманного государства Океании «распылить» значит не уничтожить, а много хуже – вытравить из человека всяческие мысли о свободе, любви, дружбе, заставить слепо следовать курсом, намеченными правительством и партией.

Такая печальная участь ожидала главного героя романа Уинстона Смита – члена внешней партии, который работает в министерстве правды, фальсифицируя цифры и имена в исторических документах. Из-за его работы и партийной принадлежности в тексте изобилуют различного рода термины и слова партийной номенклатуры: общественный центр, директива, плановый комитет, редакционная группа, политическая правомерность, режим экономии, партиец, государственный аппарат.

Кроме того, имеет место быть так называемый «новояз», придуманный автором, который содержит искаженные лексические  единицы, сжатые и сокращенные: пролы (беспартийный пролетариат), минимир (министерство мира), плюсплюс (очень хорошо), СБ (Старший Брат), двоемыслие, речекряк и др. «Новояз» является особой формой языка и словарного запаса. Новый язык формируется по принципу «невозможно сделать (и даже подумать) то, что нельзя выразить словами». Поэтому с каждым новым изданием словаря новояза из него выбрасываются слова и понятия, неугодные господствующей идеологии: «Каждое сокращение было успехом, ибо чем меньше выбор слов, тем меньше искушение задуматься» [Оруэлл 2010: 34]. Зато присутствует множество новых слов, в основном, сокращений более длинных фраз, что тоже помогает избавиться от многозначности старояза (старого непартийного языка). Например, фраза «идейно крепкий речекряк» означает похвалу человеку, который говорит идеологически выверенно, «без участия высших нервных центров».

Основное понятие, характеризующее сознание жителей Океании – это так называемое «двоемыслие». Пояснить идею двоемыслия (англ. doublethink) можно следующим образом: на фронтоне здания, в котором работал герой романа, висели лозунги:

Война — это мир

Свобода — это рабство

Незнание — сила

Таким образом, двоемыслие — это способность искренне верить в две взаимоисключающие вещи, либо менять своё мнение на противоположное при идеологической необходимости. Ключевым словом новояза было «белочёрный», содержавшее два взаимоисключающих понятия. Оно «означало привычку нагло, вопреки фактам, настаивать на том, что чёрное — бело» [Оруэлл 2010: 17]. Для понимания лозунгов ангсоца (английского социализма), например лозунга «Свобода — это рабство», тоже было необходимо двоемыслие. В романе Дж. Оруэлла искажается сама природа термина, поскольку отображаемое им понятие определяется заведомо недопустимым способом – соединением нескольких частей, противоречащих друг другу.

Введение двоемыслия и употребление элементов уродливого и сухого канцеляристского языка, в котором даже нет таких базовых единиц как любовь, свобода показывают, до чего может дойти контроль государства, убравшего мировые человеческие ценности не только из языка, а из самого сознания человека.

Если говорить о произведении Р. Брэдбери «451градус по Фаренгейту» (1953), то можно сказать, что своим необычным и весьма оригинальным замыслом автор романа выразил отношение к бездуховному обществу, которое променяло красоту и мудрость книги на индустрию удовольствий и беспамятство. Антиутопическое общество в романе опирается на массовую культуру и потребительское мышление, а все книги, которые могут заставить людей задуматься о жизни, подлежат уничтожению, и даже их хранение является преступлением. Люди, способные задумываться о жизни, видеть истинное лицо умирающего общества и критически мыслить, оказываются вне закона.

Как и во многих антиутопических романах, главным героем романа, Гай Монтэг, одиночка и борец, не способный смириться с окружающей глупостью и несправедливостью. Протагонист работает «пожарным» (что в романе означает сожжение книг), и он твердо убежден, что выполняет свою работу «на пользу человечества». Но в скором времени Монтэг понимает правду и разочаровывается в идеалах общества,  а затем превращается в преступника  и изгоя и присоединяется к небольшой подпольной группе маргиналов, которые заучивают тексты книг, хранят в памяти тексты и таким образом сохраняют бесценную информацию для потомков.

Трагедия изображаемого общества заключается не только в том, что люди сжигают книги, лишают себя важного источника информации, мыслей, настоящих чувств, но и полностью теряют связь с природой, с интеллектуальным наследием человечества. Люди только и делают, что спешат на работу или обратно с работы домой  и никогда не говорят о том, что они думают на самом деле, что чувствуют, разглагольствуя лишь о бессмысленном и пустом, и восторгаются только материальными ценностями. Дома они окружают себя интерактивным телевидением, которое проецирует изображение сразу на все четыре стены со встроенными кинескопами, и заполняют своё свободное время просмотром телевизионных передач и бесконечных мыльных опер. Это и есть политика государства – отвлечь людей от действительно важных мыслей – от войны, смертей, жестокости, заставить людей перестать думать. Как объясняет начальник Монтэга брандмейстер Битти: «Срок обучения в школах  сокращается, дисциплина  падает,  философия, история,  языки  упразднены. Английскому  языку и  орфографии  уделяется все меньше  и меньше времени,  и наконец эти предметы  заброшены  совсем.  Жизнь коротка. Что тебе нужно? Прежде всего работа, а после работы развлечения,  а их кругом  сколько угодно,  на каждом  шагу,  наслаждайтесь!  Так  зачем  же учиться  чему-нибудь, кроме  умения нажимать  кнопки,  включать  рубильники, завинчивать гайки, пригонять болты? [Брэдберри 1987: 25]».Однако «благополучное», на первый взгляд, государство находится на пороге тотальной разрушительной войны, которая разражается в конце произведения.

Описывая это общество, автор употребляет терминологию и специальную лексику, относящуюся к пожарному делу (брандспойт, воспламенитель, брандмейстер, рубильник) и средствам массовой информации (телевизионная комната, портативный передатчик системы «Ракушка», телевизионные стены, издатель, радиовещатель, массовость потребления, дивертисмент). Однако своеобразным противопоставлением остаются единицы, принадлежащие к области науки, культуры, литературы и философии (пчелиная матка, рентгеновские лучи, пищевод, аборт, барабанная перепонка, авторитет, меланхолия, существительные, глаголы, прилагательные).

Крайне необычен для анализа и роман-антиутопия Э. Берджесса «Заводной (механический) апельсин» (1962), рассказывающий о приключениях и мытарствах главного героя – подростка Алекса, главаря молодежной банды, который живет в ужасном и жестоком обществе смешанной русско-американской культуры и то сам становится палачом, нападая и грабя беззащитных горожан, то превращается в беспомощную жертву, когда государственное секретное учреждение проводит над ним опыты и вторгается в сознание подростка.

Берджесс, желая оживить свой роман, насыщает его жаргонными словами из так называемого «надсата», взятыми из русского и цыганского языков. История создания выдуманного сленга такова: в то время, когда Берджесс думал о языке романа, он оказался в Ленинграде, где и решил создать некий интернациональный язык, каким и стал надсат. Основная сложность перевода англоязычного романа на русский язык состоит в том, чтобы эти слова для русскоязычного читателя выглядели столь же непривычно, как и для англоязычного. Существует несколько способов перевода языка надсат. Например, В. Бошняк придумал набирать эти слова латиницей, выделяя их таким образом из текста на русском языке. Вот, как выглядит в его версии перебранка Алекса с главарем вражеской банды: «Кого я вижу! Надо же! Неужто жирный и вонючий, неужто мерзкий наш и подлый Биллибой, koziol и svolotsh! Как поживаешь, ты, kal в горшке, пузырь с касторкой?» [Берджесс 2010: 8].

В переводе Е. Синельщикова «русские» слова переведены на английский и даны в тексте кириллицей: При виде незваных гостей девочка сделала ярко накрашенный ротик буквой "О", а молодой мэн в роговых глассиз поднял голову от тайпрайтера и недоуменно взглянул на нас. По всему столу перед ним были разбросаны шитсы пейпера. Справа от тай-пера они были сложены в аккуратный колон. В тот вечер нам везло на интеллигентных мэнов.

В основном в романе персонажи в качестве жаргонных используют обычные русские общеупотребимые слова — «мальчик» (mallshik), «лицо» (litso), «чай» (tshai) и т. д.

Использование молодёжного сленга «надсат» в антиутопии  Э. Берджесса  «Заводной апельсин» превращает роман в некое подобие сканворда,  ребуса,  закодированного  послания. При этом происходит процесс «очуждения»,  отстраненности  от  знакомого  и  привычного  мира.  По  мнению.  К.Дикса,  через постижение  сленга  происходит  ещё  один важный  момент  осознания  и  произведения, и общества,  в  нем  изображенного:  берджессовский  вариант  общества  будущего – результат русско-американского вмешательства или  вторжения  (вспомним,  что  60 -е  годы прошли  под  знаменем  истерической  боязни третьей мировой (ядерной) войны, коммунистической угрозы) [Дикс 2002: 15].

 Само название сленга «надсат» (nadsat) есть ни что иное  как  транслитерация  русского  суффикса «-надцать» (англ. – «teen») и  является дополнительной характеристикой героев (и их социально-значимой  сущности)  романа,  ибо  это подростки (тинэйджеры) – наиболее ранимая, неустоявшаяся  часть  общества,  способная  на неадекватные  поступки,  необъяснимую  жестокость,  скрывающая  за всем  этим  собственные  опасения,  неуверенность,  страх  перед большим и непонятным миром взрослых. 

В романе Э. Берджесса мы можем увидеть как привычные нам лексические единицы «нормального» языка (кристаллография, микрорайон, милисенты (менты) – полицейские, «молоко с ножами» – напиток из молока с наркотическими веществами, муниципальная застройка, муниципальная собственность, наставник по перевоспитанию), так и надсата (smeh, hrust, babusija, denga, zabegalovka, otpad).

По сути, языком «надсат» пользуются герои с искореженным, разорванным сознанием, что характерно для жителей любой антиутопии. Их язык – показатель состояния деградировавшего общества, в котором они живут, а точнее, отношения к нему.

Несколько отличается от всех выше перечисленных произведений книга британской писательницы-фэнтезистки Л. Лоури «Дающий». Если все остальные романы-антиутопии рассчитаны на взрослого читателя, имеющего некий жизненный опыт и запас фоновых знаний, что подтверждают многочисленные аллюзии, игра слов, техническая и научная лексика, нецензурные слова и выражения, морально тяжелые моменты с многочисленными сценами насилия и сексуальных актов, то роман «Дающий» рассчитан на подростковую публику. Это стало сложностью для писательницы, поскольку ей нужно было описать сложную проблему построения бездушного и несправедливого антиутопического общества, созданного на принципах одинаковости и преобладании технического прогресса так, чтобы это могли понять дети, и им было интересно читать. Примечательно и то, что главным героем в романе является двенадцатилетний подросток Джонас, который живет в идеальном мире без насилия, боли, где царит вечное лето, все люди вежливы и каждый знает, кем будет во взрослой жизни. Но несмотря на все это Джонас разочаровывается в системе и станет бороться с идеальным устройством мира, в котором нет  настоящего родительского тепла и ласки, любви и истинных чувств, но зато есть Семейные Ячейки, Воспитатели, Старейшины, Дома Старых, бесправные Роженицы и Удаление из Общины. Детям объявляют их будущую профессию, когда им исполняется 12 лет, и главного героя Джонаса назначают Принимающим воспоминания. Оказывается, что в коммуне есть Хранитель воспоминаний — человек, помнящий настоящий мир. Есть причина, по которой прекрасно организованное серое общество нуждается в сохранении (разумеется, тайном) этих воспоминаний, а хранитель уже стар. Джонасу предстоит узнать от него (Дающего), что на свете есть цвета и боль, снег и солнце, семья и Рождество, океаны и пустыни, голод и войны — и понять, что мир, который он привык считать своим, уродлив и жесток.