Духовная жизнь советского общества в период "оттепели"

     Следует отметить, что после XX съезда интеллигенция, с одной стороны, считала необходимым интенсивнее исследовать недавнее прошлое, с другой — искать элементы культа личности в настоящем. На уровне культурно-политической практики правительство предостерегало от неправильного истожования решений XX съезда в духе ревизии определенных принципов социалистического реализма в культуре. С начала 1958 г. желание консолидации творческих сил стояло в центре культурно-политического интереса, проявляясь как со стороны партии, так и внутри руководства Союза Писателей. При этом консолидация рассматривалась как новое и усиленное объединение под знаком социалистического реализма, с недопущением «уклонов», проявившихся на протяжении предшествующих лет и подвергшихся критике со стороны «консервативных» сил. Тем самым становится ясно, что призыв к консолидации звучал особенно отчетливо именно с этой стороны.

     Личное  отношение Н.С. Хрущева к наиболее ярким представителям творческой интеллигенции, которых в последующем называли «шестидесятниками», уже в начале 60-х годов выявило отступления от либеральной сущности реформ. Собственно оценка произведений некоторых литераторов, скульпторов, художников стала своеобразной «лакмусовой бумажкой», на которой проявился политический догматизм существовавшего режима. Преследование творческих деятелей только обостряло негативное отношение к системе, власти, строю. Получалось так, что сама власть рождала своих противников.

     В определенной мере атмосфера «оттепели» обманула ожидания значительной части  художественной интеллигенции. Разбудив творческий процесс, она тут же нанесла по более талантливым сокрушительный удар позицией руководителя страны. В этом плане представляет интерес фрагмент доклада на XIV конференции Института по изучению истории СССР в Мюнхене в ноябре 1962 года. В докладе отмечалось, что ЦК партии стремился по возможности не применять жестких мер по отношению к инакомыслящим, особенно из среды творческой интеллигенции. «Это делать сейчас не выгодно, да и не совсем нужно. Предоставление свободы высказываний в рамках «коммунистических положений и норм поведения» - действенное средство к познанию режимом инакомыслящих. Хрущев стоит на той точке зрения, что лучше иметь явного врага, чем «скрытого друга». Но в случае необходимое™ в руках ЦК КПСС все средства воздействия и весь материал осведомленности».¹¹¹

     Художественная  интеллигенция выступала за право  на собственное творчество, личное видение жизненного процесса, его собственное восприятие и отражение на литературных страницах, в стихотворных строках, художественных полотнах. Поэтому диссидентское движение художественной интеллигенции в большинстве своем не было антисоветским. Интересны суждения писателя и диссидента В. Аксенова. Вспоминая 60-е годы, он говорит, что писатели утверждали не новые идеи, а новый стиль. «Хотя достаточное число лиц у руля воспринимали новый стиль именно как «идею», причем «вражескую». Это были времена такого романтического подъема. Мы считали себя авангардом. А авангард, кстати, всегда массовое явление».¹¹²

     Сами  инакомыслящие, например Л. Богораз  и А. Даниэль, отмечали, что диссидентство, как целое, никогда не ставило своей целью стать политической оппозицией.¹¹³ Более того, в его рядах объединялись и те, кто стоял на марксистской позиции, в частности, писатель Р. Медведев.

     Известный диссидент А. Синявский писал: «Советские диссиденты по своей природе это интеллектуальное, духовное и нравственное сопротивление. Спрашивается теперь: сопротивление чему? Не просто ведь советскому строю вообще. Но - сопротивление унификации мысли и ее омертвлению в советском обществе».¹¹⁴ Политическое и административное насилие рождало памфлеты, обращения, воззвания, публицистические статьи, сатирические произведения, как в прозе, так и в стихах, направленные против отдельных представителей партийной номенклатуры. Сама власть порождала этот поток, в котором литература и искусство покрывались оболочкой политического протеста.

     Власть  использовала свои доводы в негласной  полемике с сомневающейся интеллигенцией. Так, на приеме представителей «творческой интеллигенции», т.е. писателей, художников, композиторов и кинематографистов 8 февраля 1958 г. в Кремле партийный руководитель истолковал старт спутника осенью 1957 г. как выражение высокого научного и культурного уровня СССР.¹¹⁵ С ростом производительности труда, по его словам, возрастают и культурные запросы трудящихся.

     Эта констатация подразумевает и  обращение к ответственности  художественной интеллигенции. «Товарищеская  критика» в адрес «колебавшихся литераторов», имевшая место в прошлом году, оценивалась как успешная. Как бы в подтверждение этих слов Хрущев назвал авторов, выступивших с тех пор с хорошими книгами, например, Г. Николаеву, В. Кожевникова, А. Твардовского, М. Шолохова и Н. Грибачева.

     Социокультурные события в стране активно обсуждались  творческой интеллигенцией на IV пленуме Правления Союза Писателей СССР в середине февраля 1958 года.¹¹⁶ В самой манере обсуждения проявилась способность партии навязать интеллигенции и писателям свою догматическую позицию. Например, А. Сурков подчеркнул в своем выступлении историческое значение выступления Хрущева в мае 1957 г. Тогда, как известно, были осуждены отклонявшиеся писатели, оценивавшиеся теперь как ревизионисты. Сурков поблагодарил партию и ЦК за их своевременное вмешательство. Как успех этого вмешательства оценивался тот факт, что во всех речах, прозвучавших на IV пленуме, «выражена партийная точка зрения».

     Тем самым считалось восстановленным  единение партийного руководства и писателей, причем к этому единению взывали, прежде всего, сами руководители. Некоторые представители консервативной интеллигенции в борьбе против «уклонистов» и «ревизионистов» отмечали и положительные стороны, так как советская литература вышла из нее «окрепшей». По их мнению, ревизионисты в этой борьбе только «выставили себя на посмешище». Такая точка зрения звучит куда резче, чем выдержанная в более мягком тоне речь Хрущева, произнесенная 8 февраля 1958 г. Критика самими литераторами «побочных течений» в искусстве представляла собой большую опасность для развития советской литературы.

     В среде творческой интеллигенции остро проявлялось недовольство противоречиями между тем, о чем утверждала официальная пропаганда, и фактическим положением дел в обществе. На ее социальном самочувствии существенно сказывалась обстановка двуличия, когда руководители страны и государственные, партийные средства массовой информации говорили о преуспевающем положении страны, о непогрешимости общественно-политической системы, а в жизни советские люди видели совсем иное.

     Наиболее  решительно протестовала против подобной лжи молодежь. Студенты Литературного института, начинающие поэты и писатели не могли не чувствовать происходившие в обществе процессы и не отражать их в своих произведениях. Творческая молодежь критически оценивала достижения советского общества и его очевидные недостатки, стремилась отойти от догматических представлений. По логике власть должна была прислушаться к общественному мнению молодежи, наиболее образованной ее части. Но она использовала лишь свою власть для подавления и искоренения инакомыслия и творческого осмысления действительности.

     Партийное собрание в духе времени в своем  решении обратило «внимание коммунистов  дирекции на недостойное поведение  этих студентов и просило принять меры для пресечения возможности повторения подобных фактов», точнее - для исключения их из института.  Инакомыслящие студенты в скором времени должны были пополнить ряды творческой интеллигенции и оказывать на нее разлагающее влияние. Проблема взаимоотношения власти и творческой молодежи чрезвычайно важна для полноты раскрытия темы. Дело в том, что в период с конца 50-х гг. до середины 80-х происходило нарастание кризиса в рядах ВЛКСМ, хотя внешне все выглядело вполне прилично. Долгое время с 1953 по 1959 гг. число состоявших в комсомоле оставалось практически неизменным - около 18 млн. человек, хотя ряд факторов говорит о тенденции к уменьшению организации. Например, в 1958 г. очень многие первичные организации по всей стране не приняли в свои ряды ни одно-

го человека.

     Со  второй половины 50-х гг. и вплоть до середины 80-х в ущерб делу «коммунистического культурного строительства» возникла и начала распространяться волна радиохулиганства, охватив все слои населения и, прежде всего, интеллигенцию.

     В основном радиохулиганством, которое  следует рассматривать как часть противодействия культурной политике на нонконформистском уровне, занимались студенты и творческие работники. Одни радиостанции, например, с позывными «Мотылек», «Фонарь», «Кавказ» передавали в эфир легкую музыку и вели между собой непринужденные беседы. Другие - расценивались органами госбезопасности как «враждебные». В редких случаях радиохулиганство сочеталось с криминальной формой самовыражения. В 1959 г. в Сталинградской области у задержанных за радиохулиганство было изъято значительное количество запрещенных грампластинок, магнитофонных лент с записями «антисоветского» характера, холодное и огнестрельное оружие.¹¹⁷ Власть относилась к радиохулиганству крайне серьезно. В 1959 г. специальным постановлением ЦК КПСС, КГБ при совете министров СССР и министерства внутренних дел все соответствующие органы обязывались оказывать на местах необходимую помощь по обнаружению, изъятию незарегистрированных передатчиков и привлекать их владельцев к ответственности. В начале 60-х произошли закрытые судебные процессы по делам радиохулиганов.

      В стране создавалась обстановка, когда  любое инакомыслие рассматривалось как преступление перед обществом и подлежало наказанию, любые попытки высказывать самостоятельную точку зрения представлялись как чрезвычайная ситуация. По каждому случаю прослушивания зарубежных радиостанций молодые люди подвергались притеснению со стороны администрации учебных заведений. Прослушивание «голосов» расценивалось как серьезные просчеты в так называемом классовом воспитании в условиях острой идеологической борьбы.

      Отдел культуры ЦК КПСС в декабре 1956 году направил докладную в ЦК КПСС, в которой говорилось, что в Государственном институте кинематографии половина студентов, проживавших в общежитии, слушали передачи «Голоса Америки».¹¹⁸

      В около правительственных кругах господствовало представление, что у некоторых молодых людей образованность и информированность подчас уживались с политической наивностью. Фактически же дело было не в замедленном формировании гражданских качеств молодежи, а в ее нежелании мириться с политическими и идеологическими штампами, звучавшими повсеместно. За молодой творческой интеллигенцией устанавливалось наблюдение органов государственной безопасности. На совещании в ЦК ВЛКСМ в феврале 1964 года обсуждались методы борьбы с проникновением буржуазной идеологии в среду молодежи.

     Председатель  Комитета государственной безопасности СССР В.Е. Семичастный тогда заявил, что «органы Комитета Госбезопасности  располагали фактами, когда среди некоторой части молодежи создаются антисоветские группировки, отдельные лица распространяют антисоветские листовки, вступают на путь измены Родине, передают иностранцам клеветническую информацию». Если молодая оппозиция культурной политике государства была весьма радикальна, то представители старшего поколения интеллигенции отличались большей сдержанностью. Стремясь сохранить свои позиции в литературных журналах, писатели прислушивались к господствовавшему курсу.

     В свою очередь, власть стремилась, как  можно чаще, демонстрировать интеллигенции свое благорасположение. Посещение Хрущевым Шолохова в его родной станице в конце августа 1959 г., а также обстоятельное сообщение об этом имело в основном две функции. Во-первых, эта встреча служила демонстрацией «подлинного демократизма» («Такое возможно только у нас»¹¹⁹), внутренней связи между руководителем партии и знаменитым писателем как «великими гуманистами», а также миролюбия страны (в ней говорят не о вооружении, а об искусстве и литературе). Кроме того, включение в событие всей станицы внушает мысль о близости обоих главных действующих лиц к народу.

     С другой стороны, как речь Хрущева, произнесенная  в Вешенской, так и статьи, последовавшие  за ней, представляют собой восхваление  Шолохова как талантливого и самостоятельного писателя, советчика, ценимого коллегами. Особенно подчеркивались поездки Шолохова за границу и уважение, которым он пользуется за рубежом. Обещание Хрущева взять писателя с собой на следующий год в США выглядело знаком особо высокого признания.

     Ортодоксальные  силы в искусстве и литературе, как правило, представители старших поколений с недоверием отнеслись ко всем произведениям антисталинистской и антидогматической направленности. При этом позицию консерваторов в равной мере определяли политические мотивы и соображения конкуренции. Инициатива, имевшая целью воздействие на культурную политику Хрущева в соответствии с догматическим курсом, исходила в конце 1962 г. от видных представителей Союза художников, где с 1956-1957 гг. также росло влияние неортодоксальных сил. Приверженцы этого лагеря вновь и вновь организовывали выставки художников, при Сталине клеймившихся как «формалисты», например, Р. Фалька. При этом использовался «консервативный» вкус Хрущева, проявлявшийся в оценке произведений искусства и литературы. Некоторые консервативно настроенные художники во главе с первым секретарем Союза художников РСФСР В. Серовым показали Хрущеву на открывавшейся 2 декабря 1962 г. выставке «30 лет МОСХ» в московском Манеже несколько работ художников и скульпторов- абстракционистов, которые до сих пор выставлялись только полуофициально. Они были размещены в помещении, отделенном от основной экспозиции.

     Официальная часть выставки охватывала широкий  стилистический спектр. Предварительное посещение выставки партийным лидером 1 декабря 1962 г. возымело как раз такое действие, которого желали ортодоксы. Его замешательство и возмущение, вызванные отдельной «абстрактной» экспозицией, стоили организаторам выставки упрека в «либерализме» и повлекли за собой, как уже было в 1957 г., новые встречи руководителей партии с художественной интеллигенцией.

     Недовольство  культурной политикой, отсутствием  свободы творчества проявлялось в разных формах. Примитивные формы критики власти порой сочетались с попытками более углубленного анализа происходящего в стране, причем интеллигенция в своих оценках часто выходила на уровень более широкого обобщения политических процессов в стране. В общественном сознании интеллигенции появилась мысль о том, что «существуют какие-то общественные факторы, мешающие развитию социализма, ведущие к его деформациям».¹²⁰