Духовная жизнь советского общества в период "оттепели"

КПСС  ученым, главным редактором журнала  «Вопросы истории» А. Панкратовой, говорилось: «В чем материальная основа культа личности? Может быть в монопольном положении промышленности и сельского хозяйства, не испытывающих никакой конкуренции и поэтому не имеющих внешних стимулов для совершенствования? Отсюда - любое состояние может быть признано наилучшим».⁶²

     Несомненно, что перед нами понимание проблем  советского общества неизмеримо более глубокое и реальное в отличие от официальной идеологии. Такие высказывания не являлись единичными. Об этом красноречиво свидетельствуют письма интеллигенции в редакции центральных партийных журналов. Так, в одном из писем, направленных в научно-теоретический орган КПСС журнал «Коммунист», Я. Соколов и И. Билык задавались вопросом: можно ли утверждать, что наша социалистическая действительность, идущая к коммунизму, уже избавилась от принудительного характера труда? И сами давали отрицательный ответ. Аргументируя свою позицию, авторы писали: «...трудно поверить, что крестьянам предоставлена свобода трудиться, отдыхать. Если посмотреть на их бытовые условия жизни, которые к нашему съезду отвратительны, то становится сразу ясным, что в колхозах для крестьян- тружеников нет свободного дыхания жизни».⁶³

     Заметим, что эти слова написаны спустя всего несколько лет после  сентябрьского (1953 г.) Пленума ЦК КПСС, который был широко рекламирован как исторический в деле возрождения сельского хозяйства страны. Авторы письма останавливались на вопросах руководства колхозами со стороны руководящих работников, которые посещают исключительно лишь передовые колхозы, а как живет основная мас^а людей, совершенно не интересуются, разводят демагогию, а вместе с тем «...из тожований районных уполномоченных, которые бывают в селах, представляется такая картина: это не советские люди, а какие-то заключенные по всей форме, рабочий скот и только, которому на деле отказано во всем - в свободе труда, отдыха и культурного быта. С утра до позднего вечера одно слышно. «Работа! План! Кампания!».⁶⁴

     Эти строки письма обычных советских  граждан можно квалифицировать как приговор всей системе. Советская интеллигенция, формировавшаяся в этих условиях, активно впитывала оппозиционные настроения.

     Учет  особенностей идеологического и  экономического устройства СССР позволяет  сделать более обоснованные выводы о настроениях интеллигенции. Всеми доступными средствами официальная пропаганда стремилась создать представления о том, что в социальной сфере экономические различия между людьми уходят на второй план. Все граждане находились на службе у государства, трудились ли они на предприятиях, в совхозах, либо в колхозах, также действующих в рамках единой плановой и административной системы. Поскольку частный интерес подчинялся общему, то государство могло оправданно производить изъятие на социальные нужды части зарплаты в виде принудительных займов (как правило, 1/10 - 1/12 часть годового заработка), мобилизовать взрослое население на лесоразработки, а юношей в ремесленные училища, закреплять работников к предприятиям во имя производственной необходимости.⁶⁵

     И все же характерной чертой всего советского общества 1950-х гг. являлся социальный оптимизм, вера в то, что трудности временны, а их преодоление гарантирует счастливое будущее. Поэтому вокруг людей, не признававших норм социалистического образа жизни и труда, создавалась атмосфера единодушного общественного осуждения и жесткой критики. Интеллигенцию привлекала возможность обогнать в индустриальном развитии капиталистические страны, многие были уверены в том, что СССР создает все самое лучшее, передовое. Под влиянием средств массовой информации успехи хозяйственного строительства связывались с перспективой обогнать в экономической сфере развитые капиталистические страны.

     Особенность советской системы состояла в  тесной связи идеологии, культуры и общественно-политического развития.

     В данной связи культуру необходимо рассматривать  в неразрывной связи с задачами партийно-государственного руководства.

     Особое  значение в годы «оттепели» приобрела  критика порочных тенденций советской  культуры, особенно литературы, не укладывающихся в рамки соцреализма. Ряду журналов пришлось испытать на себе критику со стороны представителей ортодоксальных сил. Так, В. Соловьев в статье «Так ли надо воспитывать молодежь?»⁶⁶ упрекал «Молодую гвардию» за то, что ее публикации преувеличивают «поиски» героями своего места в жизни. Этот упрек и позже неоднократно адресовался, прежде всего, «молодой прозе». Достижения советского народа, отмечал автор, ставятся под вопрос, имеет место поиск свободы от об-

71

щества. В ходе дискуссии о журнале  «Москва» в СП СССР порицались «мелкобуржуазные, мещанские тенденции в стороне от главной линии». Имеет место ложное изображение войны и армии, тема рабочего класса не находит должного освещения, элемент социальной критики преувеличен. В отчёте упоминалось, что редакция взяла журнал под защиту, в свою очередь, упрекая критиков в приукрашивании действительности.

     В начале июня 1957 г. в связи с выражением вотума недоверия Хрущеву на июньском пленуме ЦК КПСС была разоблачена  и выведена из ЦК «антипартийная группа»  Маленкова, Молотова, Кагановича и Шепилова. Передовая статья «Литературной газеты» «О партийности литературы»,⁶⁷ характеризовавшаяся официозной тональностью, повторно сформулировала сохранявшие силу принципы социалистического реализма и еще раз, без каких бы то ни было ограничений, указала на постановления 1946-1948 гг.

     Теперь  она констатировала отклонения от этих принципов, говоря о «вредной деятельности»  антипартийной группы и о «вредных взглядах» Маленкова на типическое, выраженных им на XIX съезде. Тем самым предполагалось сохранение действенности этих взглядов, хотя партия уже перед XX съездом косвенно дистанцировалась от них. Под знаком исключения «антипартийной группы» на партийном уровне последовал ряд статей в «Коммунисте» и «Правде», имевших целью определение дальнейшей линии. В центре внимания стояли при этом выводы из речей Хрущева, которые он произнес в мае, вскоре после пленума Правления Союза писателей (СП) СССР, в ходе встречи с писателями на правительственной даче и в начале июля на партийном собрании Московской организации СП.

     Первая  встреча состоялась уже за день до открытия III пленума. По воспоминаниям  современников с выступлениями  Хрущева связывались определенные положительные ожидания, касавшиеся поддержки «либеральных» течений и основывавшиеся на курсе десталинизации, взятом XX съездом. Но оптимистам суждено было испытать разочарование. Запоздалая публикация текстов речей в «Правде» 28 августа 1957 г. и в «Коммунисте» 1957 г., № 12, могла быть связана с тем, что позиция Хрущева внутри партии к тому времени заново укрепилась. В «Коммунисте» публикации доклада Хрущева предпослана редакционная статья журнала «За ленинскую принципиальность в вопросах литературы и искусства». Она была построена подобно редакционной статье «Литературной газеты», но в ней использовались обстоятельные исторические экскурсы, чтобы разъяснить традицию руководящей роли партии по отношению к литературе и искусству, а также постановку этого принципа под вопрос «прихлебателями и лакеями буржуазии» и «троцкистами и бухаринцами», т. е. левыми и правыми уклонистами.

      Однако  здесь отсутствовала ссылка на постановления 1946-1948 гг., до тех пор превращавшаяся почти в стереотип, так как  теперь, очевидно, в связи с разоблачением «антипартийной группы», в центре оказалась ссылка на ленинские принципы. Постоянно повторявшаяся основная позиция заключалась в том, что творческая интеллигенция не обособляется от народа и партии, но в большинстве своем достигла «высокой степени идейно-политической зрелости», дав прежде всего на III пленуме отпор писателям, выбившихся из общих рядов (они были названы поименно), и наставила их на путь истинный, причем «вместе с обществом».

      Подчеркивалось, что убеждения этих авторов не опирались на твердый фундамент, т. к. большинство из них покаялось в своих ошибках. При этом не упоминалось, откуда проистекали эти покаянные заявления. К числу повторно сформулированных принципов относилось и различие между подлинной свободой творчества, «свободой служить высшим идеалам человечества», используя при этом индивидуальные возможности, и «анархической свободой». В рамках первой критика недостатков осуществляется ради их устранения и упрочения социалист- ческого общественного строя. Вторая подбивает на критику, направленную к дискредитации этого строя. При использовании такого различия, служащего критерием и для оценки произведений литературы и искусства, вновь возник вопрос о границах при отнесении к одной или другой категории. В форме конфронтации принципиальности и «либерализма» и отклонения последнего как разделяющего ответственность за «контрреволюционный мятеж» в Венгрии была описана своего рода дуга, дошедшая до антипартийной группы, включая «либерализм» Шепи- лова.

     Выступления Хрущева открываются с о казания  на многообразные преобразования, начавшиеся после XX съезда, а также на общий материальный и культурный подъем. Он остановился на ошибках Сталина, в частности, в сельском хозяйстве, и коснулся разоблачения «антипартийной группы» на июньском пленуме. На первых двух встречах с писателями в мае этот пункт еще не мог быть затронут. Он говорил о расширении прав республик в связи с созданием после XX съезда Бюро ЦК по РСФСР. Этот шаг можно рассматривать в едином контексте с созданием СП РСФСР, за что Хрущев также ратовал в своей речи. Стиль его выступления был неофициален и изобиловал элементами разговорной речи.

     Необходимо  подчеркнуть следующие пункты, выходившие за рамки статьи в «Коммунисте». Хотя Сталину и ставилось в  упрек нарушение ленинских норм, но культ личности объяснялся теперь определенными свойствами его характера. Тем не менее, не следовало, говорил Хрущев, недооценивать и роль Сталина в строительстве социализма. Так впервые после XX съезда Сталин был частично реабилитирован. Хрущев необоснованно утверждал, что поставил себя в положение писателей, которые десятилетиями представляли Сталина в положительном свете, а теперь все вместе должны были его хулить. И Сталинские премии надо было по-прежнему носить «с гордостью», даже если они и вручались порой «недостойным людям».

     Внезапная открытая частичная реабилитация Сталина  была вызвана, вероятно, страхом Хрущева перед тем, что либеральные течения «выйдут из берегов» в результате предполагаемого непонимания назначения XX съезда. То же касается, очевидно, и его распоряжения о расширении компетенции цензурной инстанции — «Г лав лита». Он получил в сравнении со сталинскими временами еще более широкое право на проверку идейно-художественного содержания произведения вместо того, чтобы ограничиваться охраной государственных и военных тайн.

     Для выступлений Хрущева характерны замечания такого рода, что, например, беспартийный Л. Соболев, будущий председатель СП РСФСР, ему ближе, чем член партии М. Алигер, соиздатель «Литературной Москвы». Тем самым он подчеркивал особую ответственность писателей-членов партии, о которой говорил уже на партийном собрании Московской организации СП. Заключительный призыв к единению включал надежду на то, что и Дудинцев «еще не все потерял». Такого рода замечания, как и те, которые высказывались во время встреч в 1963-1964 гг., должны были восприниматься представителями «творческой интеллигенции» в определенные моменты как «строгие и отеческие» слова партийного руководителя.

     День  спустя после публикации доклада  он был как бы сдублирован в передовой статье «Правды» от 29 августа 1957 г., чтобы показать значение этого выступления для дальнейшего литературно- политического развития. Заявление К. Симонова в интервью английской редакции московского радио, свидетельствовавшее о согласии с положениями выступлений Хрущева, может означать еще одно скрытое покаяние за его издательскую политику в качестве главного редактора «Нового мира». Открытые покаянные выступления Яшина и Алигер последовали в начале сентября и в начале октября, т. е. достаточно поздно и только после того, как оба автора признали свои ошибки на заседаниях и сделали соответствующие заявления, правда, не опубликованные.

     Обе документированные просьбы о  прощении представляют собой два  возможных варианта, сформулированных в более или менее общем виде с учетом личностных особенностей. Оба автора — члены партии, т.е. от них в большей мере ожидались выступления с самокритикой, чем от беспартийных Дудинцева и Каверина, не выступивших с такого рода публичными заявлениями.

     Литературно-политические события 1957 г. завершились на административном уровне созданием СП РСФСР, последовавшим 29 августа. Его органом стала газета «Литература и жизнь». В резолюции бюро ЦК по РСФСР от 4 декабря были обрисованы задачи газеты, в числе которых «систематическая пропаганда политики коммунистической партии и Советского правительства в области литературы и искусства» и «укрепление связи писателей с жизнью трудящихся масс». Для создания противовеса «либеральным» силам Московской организации ряды нового СП были быстро пополнены ортодоксальными «литературными функционерами».

     За  год до создания этого союза в  качестве «стимула» к высоким  достижениям в науке, технике  и культуре была принята другая административная мера. Речь идет об «оживлении» Ленинской премии, не присуждавшейся с 1935 г. Следует отметить, что после XX съезда антидогматические силы, с одной стороны, видели себя обязанными интенсивнее исследовать недавнее прошлое, с другой — искать элементы культа личности в настоящем. На уровне культурно-политической практики стали вслед за тем слышны голоса из ортодоксального лагеря, предостерегавшие от неправильного истолкования решений XX съезда в духе ревизии определенных принципов социалистического реализма в культу-

73

ре.

     Необходимо  вспомнить и о внешнеполитических событиях. В Венгрии и Польше появляются ревизионистские настроения среди интеллигенции, служившие подтверждением предостережений ортодоксов. После учащения нападок на «непокорных» авторов внутри Союза Писателей, прежде всего за их длительный отказ принести покаяние, партийное руководство вмешалось в середине 1957 г. в ход событий на стороне догматических сил, выступив с разъяснениями культурно-политического характера. С того времени они рассматривали позицию Хрущева как направляющую линию. С начала 1958 г. желание «консолидации» творческих сил стояло в центре культурно-политического интереса, проявляясь как со стороны партии, так и внутри руководства Союза Писателей. При этом консолидация рассматривалась как новое и усиленное объединение под знаком социалистического реализма, с недопущением «уклонов», проявившихся на протяжении предшествующих лет и подвергшихся критике со стороны «консервативных» сил. Тем самым становится ясно, что призыв к консолидации звучал особенно отчетливо именно с этой стороны.