Мировоззрение Иосифа Бродского

Но  тот, кто жив, им всем внимать забыл.

Неслась река, и  воду волки пили.

 

3

 

Нет, смерть была не смерть в сраженья том.

Была  лишь кровь, лишь боль, лишь рев от боли.

Так вдруг сметает буря ветхий дом

и снова  остается чисто поле.

Где балки, где стропила, крыша, вход.

В кровавых лужах свод небес распался,

и (но) отражался в них здесь только тот,

кто черепом разбитым к ним прижался.

Нет, мрак не спрятан в белом свете  тут,

нет, плотский крик не скрыт в молчаньи духа.

Здесь ламп не гасят, здесь их оземь бьют,

лишая разом зренья, гласа, слуха.

Молчали души. Всяк рубил, рубил,

валился наземь юный, зрелый, старый.

Но  меч разящий сам здесь жертвой  был,

здесь каждый был друг другу высшей карой.

 

4

 

Да, в том, увы, их сходство в розни  стран,

единства  их видна здесь капля, малость:

различной краски кровь из разных ран

в один поток бескрайний тут сливалась.

И он летел, сметая все в пути

круша гранит и роя в нем ступени.

И мертвецы с копьем, с мечом в груди

ныряли, как челны, в кровавой пене.

Взмывала  сталь, круша грудную клеть,

отрубленные руки меч сжимали,

подламывались кони; шпоры, плеть

здесь всадника могли едва ли.

Слетали черепа, в которых гнев

гнездился, как зерно, мольбам не внемля.

Все так сплелось, как корни тех  дерев,

которые растут стволом под землю.

 

5

 

Да, листья кроны сей свисают в ад.

Должно быть, их шевелит страшный воздух

и птицы - те - в ветвях ее сидят,

а рядом их птенцы шипят в их гнездах.

Пронзает ствол  толпу подземных вод,

глубинный червь  в испуге лампу гасит,

и украшает крона черный свод,

а корни  белый свет в багровый красят.

Гремят  мечи, щиты. В безмолвный дол

свергается  поток стремглав со склона.

Чем больше крови, тем сильнее ствол,

тем яростней шумит во мраке крона.

Гремят  мечи, пронзают копья грудь,

истошный  крик, вокруг ни пяди суши:

все только кровь. Они как остров тут.

И облака плывут во тьму, как души.

 

6

 

Вот вестник наш стирает пот с  лица,

бросает плащ, и смотрит вдаль недобро,

потом поглубже прячет труд писца

и в  тот же миг вонзает шпоры в  ребра.

И вот  уж оба мчатся, грудь коня

мелькает, как стрела, меж скал щербатых.

Все ближе остров. Всадник скачет, мня,

что вот пред ним конец пути, остаток.

И вот  ложбина, конь пустился вплавь,

гонец не слез, хоть горло (сжала) душит жалость,

припал  к седлу, и руку поднял сжав

бумажный  мир - и тот над ним - как парус.

Мечи  гремели, кровь лилась рекой

и волки  уж завыли (войте! войте!)

и, весь в крови, с подъятой вверх рукой,

он  подскакал и громко крикнул "Стойте!"

 

7

 

Но  кто средь битвы может миру внять

А тот, кто стал бы - тот бы тотчас сгинул...

в кровавой свалке, и, отъехав вспять,

он  бросил меч и к небу руки вскинул.

"О  Боже, помоги разнять сей клуб,

змеиный клуб в кровавом сем болоте,

сей корень разрубить, где клубень - труп,

сплетенье лат, мечей, обрубков плоти.

О помоги стереть весь пенный яд

с их плеч, с их рук и с бедных лбов усталых,

с глазниц  запавших - тех, где гаснет взгляд

а также  с губ - со злобных, с алчных, с алых".

Он  закричал: "Взгляни сюда, Господь!

разъедини своею силой правой

разящую себя столь грозно плоть..."

И хлынул дождь, студя их пыл кровавый.

---

 

Дождь барабанит по коньку шатра

и свет зари, как слезы - взор, туманит.

Померкли  звезды. Только глаз костра

сверкает  здесь и дымом сны дурманит.

Но  свод шатра сырым пятном покрыт.

Провисла  ткань, вода в прорехах свищет;

за  неименьем ведер, ванн, корыт,

свергаясь вниз, доспехи, седла ищет.

Щиты  звенят, как сотни тонких струн,

и вестник  наш, глубоким сном сраженный,

лежит здесь, колоннадой темных струй

как будто залом пышным окруженный.

 

В таком  же точно зале три листа

он  молча принял (злясь, что время  занял)

из  той руки (он к ней прижал уста),

в которую  вложил их только ангел.

Кусты шумели. Слышен был лишь свист

двух  птиц в саду, окно открыто было.

Рука  была белей, чем самый лист,

хоть  ярче кровь (что в ней), чем их чернила.

Но  во сто крат белей руки, чела

царя  его, белей, чем вся бумага,

маячили за троном два крыла,

хоть  каждое перо пронзила влага.

То  горний ангел, свой окончив лет,

смотрел в окно пред тем, как в путь обратный

пуститься вновь и видел: дождь идет,

и слышал за спиною шум невнятный.

Бежал садовник, вскинув черный зонт,

скакал  меж луж и отражался в них  же,

маячил  плющ, серел пустой газон,

свистели  птицы, тучи шли все ниже.

Он  обернулся: царь застыл и тот

пред  ним склонен, чей труд давно оплачен,

а чем - Бог весть, но он сейчас уйдет...

и снова  сад пред ним дождем охвачен.

Газоны, клумбы - все в одно лицо

пред  ним слились, однако можно все  же

их  различить. А эти птицы все

свистят, свистят... с оградой клетки схожи.

Пора  б взлетать... но крылья тянут вниз...

как статуи застыли сзади лица...

окно  открыто... чуть блестит карниз...

в холодной тьме совсем не сохнет риза.

О Боже, что за дождь... Карниз блестит.

Бормочет  куст. Маячит сумрак серый

Окно  раскрыто. Птица в нем свистит.

Туда  и взмоет он, босой и белый.

 

А он и вправду был и бел и  бос.

И риза вся была мокра и влажна.

Он  шел сюда меж бурь, ступал средь  гроз,

где молний блеск, где воет Тартар страшно.

Там тучи в сотни верст. Ни грез, ни сна

там нет в пути, там путник - капля в море.

Там реки без брегов, ручьи без дна.

Там горизонт не чертит край во взоре.

Там хлад с жарой - не братья. Там они

отец  и мать, что этим братьям ярым

даруют  жизнь... Но там они одни.

Там в мире нет границы льда с пожаром.

Там все ветра слились, как этот сад.

Там роза их ко тьме дождем прибита.

Лишь  темной стороной там вниз висят

все тыщи звезд: вся ясность их испита.

Там нет примет. Там нет ни снов, ни грез.

Там тьма разит. Там воет свет сурово...

Но  ангел эти листья... только нес.

Слова и мысли были плод другого.

Где ж это древо сих плодов. "Смотри,

ведь  он явился к нам, как гость, снаружи.

Слетел  с небес" - "Да, с тех, что есть внутри

зеркал  земных, блестящих в каждой луже".

"Он сорвался с небес, как с ветви лист

Пред  ним пространства были столь же мнимы

(а  путь пред ним - едва ль не больше мглист)

чем пред гонцом - леса, холмы, равнины.

Лишь  бездны зрел, лишь молний блеск встречал.

Лишь  мрак небесный был земной приметой.

И он едва ль не дольше к трону мчал,

чем тот до сих шатров, до крови этой.

Как слезы - взор, туманит свет зари

холодный  дождь, лежит доспехов груда.

Снаружи он пришел" - "Нет, изнутри.

Пришел он изнутри, и плод - оттуда.

 

Пришел он изнутри  того, что хлад

здесь именует  жаром, жар же - хладом.

Пришел он изнутри  того, что взгляд

их гонит различать, но ставить - рядом.

Пришел он изнутри  того, что свет

здесь именует  мраком, мрак же - светом

Пришел он изнутри  того, что след

оставленный - страшит при том и этом.

Пришел оттуда, где всего видней

червей дождливых  в эту пору гнезда.

Пришел оттуда, где хвосты корней

играют  ту же роль для них, что звезды.

Пришел из-под  земли, пролез, пророс,

как те кусты, чьи  корни в звезды вышли.

Гранит он огибал, как сонмы гроз,

подземные ручьи, как молний вспышки.

 

Что мрак, что  свет - у них один ответ.

Что мрак, что  свет - ни счастья в них, ни грусти.

У них есть дно, истоков только нет.

И устья нет. Ему-то... есть ли устье...

Пролез, пророс, гребла песок рука,

рука  гребла, как крот безумный, злобный.

Там корни - звезды, черви - облака...

Другой  рукой сжимал он плод свой добрый.

Мелькал девон, карбон, докембрий, шлак

угля, земли, моллюски, раки, крабы,

шумели  реки, всюду душный мрак,

мелькали  камни, словно буки, грабы.

Мелькали  сталактиты - каждый шпиль,

как будто перевернут кем-то город.

Мелькал песок и супесь, глина, гниль

То  свет, то мрак, то грязь, то жар, то холод.

И вот  он дерн пронзил своим крылом.

Испуганно крылом взмахнула птица".

"Но  как столь белый, что сверкает хром,

он  смог из-под земли на свет явиться.

Земля черна". - "О нет, она бела.

Белы  поля зимой заемным светом.

Светла  трава. Белы у нас тела.

Белы  тела, хоть кровь красна при этом.

Бел известняк. Белы листы письма.

Белы  березы, листьев частью тыльной

белы  кусты, всегда бела тесьма,

что держит гроб, и бел ваш крест  могильный.

Бела  земля и, как постель, тесна,

белы  моря, ловцы, челны и сети

Бела  постель, бела внутри сосна

и облака белей всего на свете.

И белый  ангел плод земли, он бос.

(Но) Он с дерева, чьи ветви вправо, влево

раскинулись, не только плод принес,

но  зерна в нем. И, значит, с ними - древо.

Нет, ангел - плод земли. Его отец

сейчас  вдали, но он живет, не умер..."

"А  кто же он" - услышал тут гонец.

"Чьи голоса я слышу" - он подумал.

"То  царь сказал... Молчанье... Шелест  крыл..."

А чей  же голос он сейчас услышит...

 

На  этом месте он глаза открыл.

Густой  туман у входа ткань колышет.

Сырые пятна кроют свод шатра.

Своей пятой колонны пламя гасят.

Играют шлем и панцирь роль ведра.

Подтеки, как пилястры, стены красят.

Никто не входит. Что же, все мертвы.

Он  приподнялся на локтях устало.

и про  себя отметил цвет травы:

она почти совсем зеленой стала.

Того  гляди, начнет белеть назад

(чего  он не видал на белом свете...)

Он  вдруг подумал: как звался тот  сад,

где ангел получил листочки эти.

Сад Гесперид, должно быть... дальний сад.

Стволы  стоят, как колоннада в зале.

Вся рознь лишь в том, что там плоды  висят.