Немецкая философия

Необходимо выделить веру в ее непосредственности, как факт, в чистом виде, независимо от интерпретаций как рационалистических, так и профессиональных, независимо даже от Символов веры и Священных писаний. Необходимо обращаться к факту веры, а не к формам ее проявления. Найти суть и подоснову религиозного чувства, так чтобы вера как предмет философского подхода была взята в своей свободе и самобытности.

Религиозная задача должна рассматриваться  как высшая задача философии. При  этом философия – не наукообразное знание и не служанка теологии. Возможно подлинно свободное отношение философии и религии. Каждая должна оставаться тем, что она есть в своем своеобразии и самобытности, и одновременно подтверждать друг друга. Свободная от внешней рационализации вера освящается философией; свободная от ортодоксии философия постигает веру в ее самобытности. Философия способна постигнуть важнейшее жизненное проявление – религиозное, способна быть подлинным внутренним светом религии.

Философия религии постигает суть творения, т.к. в основе последнего –  откровение. Философия религии – это философия откровения. Это философское постижение эволюции откровения, истории религиозного откровения. Эта история является подлинным фундаментом истории общества, которая зависит от возникновения и смены фундаментальных религиозных форм.

При этом всякая религиозная форма  при своем возникновении мифологична. Поэтому подосновой религии являются мифы. И позитивная философия должна создать теорию мифа, философию мифологии. Шеллинг считает, что есть две  неверные точки зрения на природу мифа.

1. В мифологии вообще нет никакой истины, она не более чем сказание.
2. В мифологии есть истина, но не в ней как таковой, а «за ней», и она может открыться только благодаря трудной реконструкции реальности из фантазии.

На самом же деле это совершенно необычная истина в мифологии как таковой. И миф есть не изобретение, а субъективно данный (совершающийся в сознании) необходимый теогонический процесс. Мифологическое сознание – это такой процесс, когда сознание, будучи вынужденным останавливаться на отдельных моментах, во всем последующем удерживает предыдущее, и поэтому сопровождается острым переживанием длящегося движения сознания, вытесняющего из себя временное разделение (прошлое, настоящее, будущее) и потому божественное.

Мифология является, в сущности, теогоническим процессом, т.е. таким, который происходит из сущностного отношения человеческого сознания к Богу, происходит из отношения, в котором сознание по своей природе является сознанием, полагающим Бога. Мифологическое сознание -   теогоническое сознание.

Мифологическое сознание – это  максимально объективное сознание. Его содержание определяется все несделанное, природное, сущностно-подвижное. Это сознание вещей и мира в их целостности, завершенности, фиксированности, т.е. особости, данности, бытийственности. Это предельно наполненное сознание и потому переживающее – сознательно проживающее бытие.

Шеллинг говорит об этом даже так. «Мифологический процесс – это  явление такой полноты протекания как, например, в физическом организме болезнь, правильно и естественно протекающая, т.е. благодаря необходимой направленности снимающая себя и восстанавливающая здоровье; это движение, которое исходит из определенного начала, проходит через определенные центры, достигает определенного конца, тем самым, замыкая и завершая себя».

Целостное, завершенное, ставшее, сбывшееся  составляет мир (а не хаос). Шеллинг  пытается сказать об этом, причем сказать и в качестве поэта, и в качестве рационального философа. Это изначально попытка невозможного. Следствием этого является очевидная несопоставимость ранней и поздней философии Шеллинга (которую сам философ, по-видимому, не ощущал).

Он постоянно подчеркивал, что  «негативная» философия необходима «позитивной», что первая становится такой, только при появлении последней. Что он – не мистик, поскольку мистика – хаотична, а он создает системно построенную философию. Но услышан поздний Шеллинг не был. Возможно, он обладал не меньшей степенью культурологического и мировоззренческого провидения, чем Ницше, но это не было понятно ни современниками, ни потомками, и его философия воспринималась чаще всего как «чувствилище проблем, темных для самого автора и не получивших положительного решения».

V. Объективный идеализм Фридриха Гегеля.

Гегель является монументальным завершением немецкой классической философии. И при этом завершением Возрождения, Просвещения, классической традиции в целом. Его воззрения оказываются итоговыми в любом ряду важнейших философских тем и понятий, развиваемых Новым временем, и, прежде всего, тем человека и разума.

1. Особенности гегелевского рационализма.

Гегеля не удовлетворяет  понимание человека предшествующими  немецкими философами. Их позиции неприемлемы как различные формы переизбыточной самости, автономности, частичности. Из всех этих предшествующих моделей человеческого существования в мире, он вычленяет сущность – трансцендентальное начало, понимая человека как существо родовое, политическое и гражданское. Человек – представитель народа, представитель рода, представитель мирового духа. Человек – тот, кто оформляется в качестве человека благодаря осмысленному систематическому логически и научно выверенному пути и собственной истории на основе применения всей безграничной мощи разума.

Точно также Гегель доводит  до логического завершения традицию рационалистического очарования разумом. Позиции предшествующих философов немецкой классики представляются ему недостаточно рациональными, недостаточно системными, не достаточно «коленопрекланенными» перед разумом. Он дает меткие, и часто нелестные характеристики своим предшественникам.

Позиция Канта – это  «страх истины», страх довериться и  подчиниться абсолютной идее. Это  псевдоскромность, за которой скрывается гордыня и сомнение. Фихте превращает своим субъективизмом философию  в нечто «невообразимое». «Нет в  мире человека, который бы думал, что можно не учить башмачному мастерству, шить башмаки, хотя у каждого есть нога – мера башмаку. Философия не делит даже этого права». Если и можно выявить позитивный смысл философии Фихте, то только после завершения истории сознания.

Философия Шеллинга – возбуждение, не приводящее ни к какой субстанциональности. «Точно также как теперь в философии одно время гениальность свирепствовала в поэзии. Но вместо поэзии, если в продукции этой гениальности был какой-либо смысл, она создавала тривиальную прозу, а когда выходила за ее пределы – невразумительную болтовню. Так и теперь натуральное философствование, которое ставит себя выше понятия и за недостатком его считает себя созерцательным и поэтическим мышлением, выставляет на показ произвольные комбинации воображения – ни рыба, ни мясо, ни поэзия, ни философия».

После Канта философия  находится в удручающем состоянии. Она никак не может стать действительно  зрелым, серьезным делом. Она странным образом не желает думать, как подобает философии. «Подобно тому, как теперь никто вслед за Гомером не назовет Аякса ослом, так делается неприличным само слово «учиться»... Платон долго и прилежно учился у многих философов и путешествовал. Он не был ни продуктивным гением, ни поэтом, а всего лишь тяжелодумом. Бог дает это гению во сне. Вам же во сне он дает только сны».

Это происходит от того, что философия не желает быть манифестацией  разума. Разум – это предельно  возможная мощь мира. Это то, что  делает мир и человека обоснованными  и субстанциональными. Это то, что является единственным подлинным завершением всех исходных порывов души. И т. п. В конце концов разум – это мировой дух.

Философию как высшее дело разума нельзя объединять ни со здравым  смыслом, ни с поэзией. Она не может быть ни критичной, ни поэтичной. Она должна быть системной, чтобы открывать истину. Как система она величественная в своей эзотеричности, аристократической замкнутости. Она дается лишь духу возмужалому, способному на методичность, рациональность, системность. Зрелость, мужественность, взрослость духа – обязательное условие философии.

Зрелость – это  способность к продуманности, осмысленности, завершенной мысли. Гегель любил повторять: «Сова Минервы вылетает в сумерки». О его философии говорят, что она рисует серой краской по серому. Не в смысле уровня, а в смысле настроения. Сумеречная умеренность всех красок дня, погашенных здравым размышлением.

Именно поэтому подлинная  философия всегда системна. Гегель – адепт системности. Недопустимо, когда каждый создает в философии собственную систему, а значит и утверждает собственную истину. Истина единственна, как и Красота. Наличие различных философских направлений – печальный плод несовершенства человеческого ума. Причем подлинная система это единство истины и индивидуальности. Не субъективного произвола, уродующего истину, а подлинной индивидуальности, страстно стремящейся к выявлению абсолютной идеи. Отсутствие системности мышления – это, по Гегелю, признак души прекрасной, но, как минимум незначительной, вследствие инертности своей уберегшейся от грехопадения мышления, лишенной мужества на такой грех и способности довести его до искупления. (Состояние, которое позже В. Белинский аттестовал так: «Святая невинность, или поросенок в мешке»).

Сохранять посреди каких  бы то ни было огорчений высокий  покой – вот стремление, двигающее к философии. Это стремление определяло не только великого философа, но и просто Фридриха Гегеля. Гегель рос во вполне консервативной, средней бюргерской семье, обязательной по отношению ко всем внешним правилам религиозного благочестия. Его манеры отличались подтянутостью, пунктуальностью и сухостью. Средний школяр, средний студент. Когда положено пережил состояние влюбленности, когда положено женился на той, в которую был влюблен. (Любопытны его письма к невесте, больше похожие на отчеты студиоза о проделанной работе, чем на любовные послания). Прожил во всех отношениях положительную семейную жизнь. Скончался от холеры во время эпидемии, на последнем вздохе указав на Библию и сказав: «Вот здесь вся мудрость Божия».

Биографы пытаются отыскать будущего великого философа еще в Гегеле гимназисте. Рассказывают о том, что увидевши однажды случайную потасовку сокашников на перемене, Гегель спросил у обидчика: «За что ты его ударил?» И получил ответ: «Так... скучно было». Чему Гегель очень удивился: «А что, ударивши, стало веселей?»

Но действительное определение  его судьбы связано все же с  учебой в Тюбенгенском университете. Хотя университет не считался местом самого блестящего образования, в нем сложился удивительно замечательный студенческий круг и творческая духовная атмосфера, в которую Гегель органично вписался и в которой был принят как верный, надежный, глубоко чувствующий друг, несмотря на внешнюю неловкость и скованность.

В философию Гегель входил монотонно и трудно и потом  также трудно создавал свои произведения. В основном мы знаем его философию из лекций, обработанных учениками и слушателями. Причем лекции его были сложны и неудобны для восприятия, но приковывали к себе невероятной глубиной и логикой.

Долгое время он был  привержен мысли о богословской карьере. Потом его интересы склонились несколько в сторону естествознания. Свою габиоитационную диссертацию (открывающую право на научную преподавательскую карьеру) он посвятил астрономическим проблемам. Она называлась «Об орбитах планет» и оказалась малоудачной. В ней на основании ряда рассуждений он отрицал обоснованность попыток найти планету между Марсом и Юпитером, которые предпринимали ученые после открытия Гершелем Урана. Гегель закончил диссертацию осенью 1801 года, а уже в январе 1802 года была открыта Цецера, первая из числа малых планет кольца астероидов между Марсом и Юпитером.

Не в последнюю очередь  поэтому он не получил права преподавания в университете, долгое время учительствовал, но не частным образом, а в гимназиях. Некоторый период времени он был даже директором гимназии и читал гимназистам первые свои лекции по философии. И только в 1816 году он получает место профессора сначала в Гейдельбергском, а затем и Берлинском университетах, которое с блеском занимал до конца своей жизни.

Две самые фундаментальные  характеристики гегелевской философии  следующие: это образцовый объективный идеализм и это образцовая же диалектика. Он утверждает, что весь мир есть реализация абсолютной идеи по диалектическим законам.

За этой почти лапидарной аттестацией скрыто, однако, невероятно сложное содержание. «Мир – абсолютная идея» это высказывание даже само по себе имеет много смыслов. Для Гегеля это прежде всего значит, что мир есть универсальная полнота всевозможных проявлений жизни, которые он представляет в своей философии с большим реализмом, чем материалистические философии. При этом для него характерна не только широта охвата, но и глубина проникновения, вскрытие сущности, благодаря прежде всего к динамике, развитию всех феноменов мира и самого мира.

Для философии Гегеля характерно трудно воспроизводимое  перетекание реального в идеальное и наоборот, при невероятной широте и глубине охвата материала. Это привело к тому, что даже такой хорошо знавший гегелевскую философию человек, как Ф. Энгельс, заключил, что эта философия имеет исходное противоречие между системой и методом. Система Гегеля консервативна: она ведет к стагнации при достижении миром состояния абсолютной идеи. Метод диалектики прогрессивен: утверждает неизбывное развитие и динамику действительности. И более того, если принимать абсолютную идею со всей серьезностью гегелевской философии, то придется признать, что сама эта философия и является воплощением абсолютной идеи. А значит как только мы примем и постигнем гегелевскую философию, так сразу станем способны сделать мир совершенным и стабильно прекрасным.