Порядок организации и проведения забастовки

Учителя обратились в профком с заявлением, в котором говорится, что, «в связи с невыплатой заработной платы за 3   месяца, невыносимым   нищенским   материальным

положением, невозможностью   физического   выживания   предупреждаем, что

решением собрания коллектива, начнется акция протеста в форме бессрочной

голодовки до полного погашения задолженности».

Меры, предпринятые Правительством РФ и органами исполнительной власти

субъектов Федерации по погашению до конца 1999 г.  долгов по зарплате

работникам организаций бюджетной сферы (в том числе финансируемых из

региональных и местных бюджетов), принесли плоды: в том числе сократилось и

количество забастовок (по сравнению с 1998 г.  на 35%), соответственно,

потери рабочего времени уменьшились на 37%.

      По Ставрополью   прокатилась волна забастовок водителей маршрутных

такси, а одна из последних - в краевом центре, длившаяся два дня, почти

парализовала жизнь города.

       В 1999 - 2002 гг. причиной забастовки водителей в Ставрополе стали

контрольно-кассовые машины (ККМ), которые власти на протяжении последних

двух лет безуспешно пытаются внедрить на маршрутах.

       В данном случае видно, что не только погашение задолженности по

заработной плате может явиться причиной забастовки, но и нежелание мириться

с навязываемыми нововведениями властей.

Что касается коллективных трудовых споров, то они затрагивают гораздо более

широкий круг проблем, нежели забастовки.  В целом количество коллективных

трудовых споров за 1999 г.  выросло почти втрое, хотя число участников

уменьшилось на 30%.   Причины   -   низкий   уровень   заработной   платы,

неоправданные   сокращения   рабочих   мест, пренебрежение   работодателей

условиями труда, нарушение процедуры акционирования и несоблюдение закона

об   акционерных    обществах.    Обострились проблемы, связанные    с

реструктуризацией предприятий, введением арбитражного управления и др.

Особо следует выделить конфликты, вызванные   недовольством   работников

политикой иностранных инвесторов и назначением управляющих, не пользующихся

доверием у работников предприятий.

Если основываться на данных Росстата, с начала 1990-х годов наблюдалось три всплеска забастовочной активности. Первый приходится на 1991-1992 гг., когда снижение реальной заработной платы в условиях инфляции привело к увеличению числа забастовок в 1991 г. примерно в 7 раз, а в 1992 г., будучи подхлестнуто освобождением цен - более чем в 20 раз по сравнению с 1990 г. (табл.). Основной рост произошел за счет работников бюджетной отрасли, в других отраслях рост забастовочной активности был более умеренным - примерно в 1,5 раза.         Новый подъем наблюдается в 1995 - 1998 гг., с пиком в 1997 г., когда Росстат зафиксировал максимальное за весь период число забастовок и участвующих в них работников. Этот период знаменитых шахтерских "рельсовых войн" и активных выступлений бюджетников примерно совпадает по времени с пиком невыплат заработной платы. Задолженность по заработной плате с 1995 г. росла большими темпами и начала сокращаться только к 1999 г. Вместе с этим происходило наглядное сокращение числа фиксируемых индустриальных конфликтов.

Особенности протестного движения в 1990-е годы были обусловлены также тем, что подавляющее большинство забастовок происходило на государственных предприятиях и в бюджетных организациях, а также на предприятиях отраслей, получающих государственные дотации. Поэтому практически любой открытый конфликт с экономическими требованиями неизбежно был направлен против правительства, которое выступало не арбитром, а активной стороной производственного конфликта. Это вело к политизации трудовых конфликтов в промышленности. Как правило, акции протеста 1990-х годов не приводили к их разрешению. Вышедшим на забастовку работникам выплачивали часть долгов по зарплате, и они возвращались на рабочие места. Большинство забастовок вспыхивало стихийно, то есть трансформация конфликта в забастовку в малой степени зависела и от деятельности профсоюзов, а завершение забастовки не усиливало их как организацию. Таким образом, воздействие конфликтов на трудовые отношения было минимальным.

 

2.2. Анализ всесоюзной  забастовки шахтеров.

В ночь с 10 на 11 июля 1989 года на шахте имени Шевякова в Кузбассе третья смена отказалась приступить к работе. Вскоре бастующих поддержал Кузбасс, а через неделю встали все угольные регионы страны. Стачка стала не просто массовой, а - всесоюзной, и этим навсегда вошла в историю, как событие, оказавшее существенное, я бы даже сказал, решающее влияние на судьбы Отечества, оставив после себя много вопросов, ответы на которые так и не найдены.

Главный из них - как получилось так, что сотни тысяч людей, никогда прежде друг друга не знавших, не объединенных организационно, почти разом вышли на площади городов и шахтерских поселков? Кто их вел, поднимал из шахт и разрезов? Профсоюзы? Те испуганно жались в тень. Компартия? Она забастовку поначалу осудила, потом попыталась перехватить инициативу, но было поздно, шахтеры уже подписали ей приговор. Директорский, инженерный корпус? Он лишь старался не допустить разрушения, затопления шахт.

Тогда - кто?

Говорили - страх.

Вначале боялись арестов, танков, расправы. Над взбунтовавшимися городами еще витал зловещий дух Новочеркасска. Этот страх гнал гонцов на другие шахты и в другие регионы, еще не охваченные стачкой.

На машинах и мотоциклах, поездами и самолетами они мчались, чтобы встать, лечь, упасть на пути идущих в забои смен.

Потом, когда забастовка окрепла и власть признала ее правоту и свое поражение, страх перед властью сменился страхом перед площадью, страхом быть раздавленным своими же, если не пойдешь у них на поводу.

Но, во-первых, площадь - что айсберг, она плывет лишь по течению, которое ее подхватит. Во-вторых, по чьему-то распоряжению подавались на шахты автобусы, включались на площадях микрофоны.

Кто отдавал такие распоряжения?

Эти вопросы задавали шахтеры журналистам, а не наоборот, когда все отошло, схлынуло, и стали не состыковываться причины и следствия.

«Если прежде шахтерское звено отказывалось спуститься в лаву, хлопцы из госбезопасности быстренько прочищали им мозги», - говорил журналистами озадаченный Костя Фесенко, лидер шахтеров Горловки. – «а тут как будто разом ушли в отпуск. Проспали? Вряд ли. Когда я позже принимал у себя в стачкоме иностранных корреспондентов, мигом позвонили: «Ты чего там мелешь?», хотя при разговоре не присутствовали. А тогда - валяйте, ребята, выпускайте пар. А ребята и рады! Легли на площадь, и давай касками стучать: вот, мол, какие мы...».

Костя пытался было самостоятельно найти ответы на эти вопросы, но ему крепко наломали бока, и он из движения ушел.

Беда в том, говорили другие горняцкие лидеры, что шахтерское движение состоит лишь из солдат и генералов, и куда эта армия пойдет, зависит от того, кому надели на этот момент генеральские погоны. Солдат думать не обязан, да и не хочет. Вас, говорят, выбрали, вы и думайте, а наше дело глотку открыть, глаза выпучить и орать! Но и у генералов кроме погон - ничего, ни знаний, ни политической грамотности, а порой и глаза зашорены. Хватаются за идеи, не разбирая, кем они подброшены и для чего.

Другой вопрос - лидеры. На политической сцене появились новые люди, ранее незнакомые, и многие задавались тогда вопросом: те ли люди встали у руля?

Те или не те, но встали. Других не нашлось. На крутой забастовочной волне, когда недовольство грозило перерасти в бунт, когда толпа казалась уже неуправляемой, какие-то силы общественного самосохранения вытолкнули на стремнину именно их. Со стороны рождение стачкомов напоминало броуновское движение, где на поверхность выплывали совершенно случайно, с одной фразой: «Братцы, вы мне доверяете?». И точно так же втягивались назад, вовнутрь криками: «Уже не верим!». Поводом для избрания мог послужить пустяк. Скажем, накануне «загрызся» с начальником участка - значит, смелый мужик. Для ниспровержения требовалось и того меньше. Иногда хватало даже не самого поступка, а слуха.

Нет, не какие-то тайные силы вели толпу, а толпа выдвигала из своей среды лидеров, которые бы вели ее туда, куда она идти хочет. Пойти против воли толпы - было все равно, что подняться во весь рост под пулеметы. Но они поднимались. И дискредитировали себя, как рабочие вожаки, а их место занимали другие. Но и те потом скатывались вниз. Иногда на волне популизма на поверхность всплывали люди, пытавшиеся влиять на площадь и вести ее в нужном им направлении. Если это удавалось, то тоже ненадолго. Но ни лидеры, ни площадь большей частью не знали, куда идут. Эта горючая, взрывоопасная человеческая масса болталась, как сорвавшийся в трюме груз, грозя перевернуть и утопить сам корабль. В то же время она была слепа, как отара овец, бредущая против ветра куда угодно - к пропасти или горной реке. Вожаки менялись, а направления не было. Толпа ждала чабана.

Лидеры первой волны, новобранцы, были заложниками как у площади, так и у властей, ушедших в тень. Оказалось, например, что протокол труднее согласовать не с правительством, а с площадью. Всю ночь бились над текстом. Как пласт, пробовали на крепость каждое слово, утром вышли к людям, и - не проходит! Вернулись, стали дорабатывать, вышли опять на площадь - прошло. Чтобы уже следующим утром протокол снова признали недействительным.

А как их - уже после утверждения протокола - провожали в Москву? Одни кричали: их там арестуют! Другие: они попадут под влияние правительства! Отпустили, но приставили на всякий случай несколько крепких парней-«афганцев».

Председатель объединенного стачкома Алексей плакал: вот оно в руках, желанное соглашение, собственноручно подписанное лидерами государства. Алексея несли к машине на руках. Чтобы, спустя несколько минут, потерявший голос еще в первые дни стачки, он прохрипел историческую фразу: «Братья-шахтеры, мы победили!».

Спустя несколько месяцев та же площадь не допустит Алексея к микрофону, криком и улюлюканьем сгонит его с трибуны. Сам он будет считать это нелепой случайностью, результатом интриг. «Они просто позавидовали, что меня дважды приглашали в Америку».

«Да он сам трагическая случайность рабочего движения, - скажут о нем другие, занявшие его место.

Но нет ничего более неслучайного, чем цепь случайностей. Всмотримся. Площадь выдвинула Алексея в лидеры - почему? Прежде всего, потому, что тот действительно без тормозов. И еще - у него была хоть какая-то программа, которой на тот момент просто ни у кого другого не оказалось. По крайней мере, программа Алексея на тот момент была более понятна площади и устраивала ее, равно как и его зажигательные речи. И - его хрипящее «братья шахтеры!». Интересы площади и Алексея на тот миг совпали. И площадь короновала его. Хотя он никогда не чувствовал себя королем, а скорее, Иванушкой-дурачком на царском троне. Но именно про него потом другой лидер скажет беспощадное: «Это образцово-показательный дурак». - И добавит, - «Но такие на первом этапе и были нужны».

Немного позже члены стачкомов оказались как бы под двойным давлением. Снизу требовали перемен, и низы можно было понять: мы вас поставили во главе колонны, так ведите! Не топчитесь на месте! Не получается, мешают - объявляйте стачку.

На то вы и стачкомы, чтобы объявлять стачки.

А сверху местные, республиканские, московские власти говорили: а что мы можем?

И верхи тоже легко было понять. Можно было в одночасье забрать у кого-то другого колбасу, выбить дополнительный вагон леса для шахты, но нельзя, немыслимо было в ту пору обеспечить всем и сразу всех.

А человеческой массе перемены нужны были сейчас и здесь, где в данные момент лежащие на площади шахтеры нетерпеливо стучали об асфальт касками.

Снизу подталкивали, сверху не пускали. Нужно было двигаться, чтобы не зажало... В таких условиях выковываются как политики, так и проходимцы. При ковке бывает и брак: те, кто растерялся, остановился, замешкался.

Другой лидер (Владимир) с товарищами вначале пытались создать союз трудящихся города. Но то ли не хватило организаторских способностей, то ли остальные трудящиеся предпочли остаться в стороне - учредительное собрание заболтали. А перед выборами в городские органы власти их кандидатов... обвиняли в злоупотреблениях, и пока они, опешившие, пытались оправдаться, объяснить, что все это ложь, грязь - поезд ушел. Они еще пытались сорвать стоп-кран. В канун первого шахтерского съезда заявили, что не поддерживают его идею, что этот съезд нужен скорее не шахтерам, а лидерам, делящим портфели в будущем профсоюзе. Может, это было отчасти и так. Но - они остановились. А лавина проскочила мимо. И их аргументов уже не услышали. Делили грубо, но зримо - на черных и белых. Раз не поддерживают, значит, заодно с аппаратом. Оборотни! Прикормленные!

И пока Владимир и со товарищи пробовал оправдаться, в опустевшую кабину брошенного локомотива стремительно прыгнул другой лидер -Василий . Он с самого начала хотел быть вождем, диктатором, подчинить движение своей воле. Члены стачкома с этим не согласились. И он тогда отошел на время в сторону. Занял пост председателя совета трудового коллектива, отвоевал себе кабинет в монументальном здании в центре города, стол, кресло - и принялся за деление дефицитов.

Василий, безусловно, знал, что дни его соперника и противника Владимира сочтены. Но знал он и то, что механизма переизбрания нового стачкома нет. И взял инициативу в свои руки. Сделать это несложно. Достаточно выйти на митинге к микрофону. Знал: гневные и - что немаловажно - справедливые слова упрека в адрес прежнего, затоптавшегося, стачкома площадь обязательно встретит одобрением. Затем так же дружно одобрит и его предложение по составу нового стачечного комитета. Василий предложил избрать шесть человек, которых он лично знает, за которых ручается. И на волне одобрения седьмым выдвинул себя.

- Да как они не понимают, что это не тот человек! - удивлялся  потом Владимир, теперь уже бывший  лидер, наблюдая за происходящим  со стороны, буквально из-за угла, - у него же из глотки ноги растут!

А площадь кричала «Давай!» Она с готовностью благословляла Василия на княжение.

Так, опять же, кто от кого зависит? Кто за кем идет? Площадь за лидерами или лидеры за площадью?

Оказавшись в кабине бешено мчавшегося локомотива, Василий, как лидер, вряд ли будет пытаться тормозить, хорошо понимая, что при резком торможении можно оказаться самому под колесами. Он в своем роде радикал. Он готов был направить этот состав против кого угодно: и любой партии, и президента, и парламента.