Толкование норм права

Но при ближайшем рассмотрении видна уязвимость подобной логической конструкции. Дело в том, что в  конституционном, гражданском и  административном производстве вообще не предусмотрено производство следственных действий, в том числе в помещениях адвокатских образований. Поэтому мотивировать межотраслевым характером норм приоритет ст. 8 Федерального закона "Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации" перед Уголовно-процессуальным кодексом в части квалифицированного порядка проведения следственных действий (в том числе и обыска), на наш взгляд, не вполне корректно. Представляется, что установление порядка проведения обыска во всяком случае есть предмет регулирования лишь уголовно-процессуального закона, и в данном случае правильнее было бы применить принцип lex posterior derogat priori.

В ряде случаев самим новым законом  или законом о введении его  в действие предусматривается, что  нормы прежнего закона сохраняют свое действие на определенный срок. Тогда указанное правило толкования не применяется.

Второе правило исторического  толкования можно сформулировать как  правило уважения законодательных  изменений: если из нормы законодателем  были исключены или она была пополнена теми или иными условиями или признаками, то нельзя толковать ее так, будто она все еще подразумевает прежнее содержание.

Выше уже приводился пример, когда  действующей Конституцией РФ 1993 г. (ст. 126) было установлено, что Верховный Суд РФ дает разъяснения по вопросам судебной практики. Таким образом, Конституция более не предусматривает, что такие разъяснения являются руководящими, как это ранее следовало из содержания ст. 56 Закона от 8 июля 1981 г. "О судоустройстве РСФСР". В этой связи было бы неправильно продолжать настаивать на том, что Верховный Суд по-прежнему вправе давать судам, которые являются независимыми и подчиняются только закону, обязательные (руководящие) разъяснения по вопросам судебной практики. Такие разъяснения, продолжая пользоваться высоким авторитетом, имеют теперь, однако, лишь рекомендательный характер.

Третье правило исторического  толкования состоит, на наш взгляд, в том, что при толковании норм права должны приниматься во внимание те исторические условия и обстоятельства, в которых они действуют и которые воздействуют на понимание их содержания субъектами правореализации. В первую очередь это относится к толкованию оценочных правовых понятий, таких, например, как "существенный вред", "значительный ущерб", "размер морального вреда", "крайняя необходимость", "превышение пределов необходимой обороны" и т.п. Конкретно-исторические условия, в которых функционируют эти понятия, могут придавать им различное значение и содержание.

Например, Верховным судом Карачаево-Черкесской Республики 14 мая 1993 г. Тебуев был осужден по ст. 93.1 УК РСФСР к лишению свободы сроком на восемь лет с конфискацией имущества. Определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ приговор изменен: уточнена его описательная часть указанием на то, что Тебуев совершил из совхоза хищение 8 лошадей стоимостью 112 560 руб.

Заместитель Председателя Верховного Суда РФ в протесте поставил вопрос о переквалификации действий Тебуева со ст. 93.1 УК РСФСР на ч. 2 ст. 144 УК РСФСР (в редакции Федерального закона от 1 июля 1994 г.).

Президиум Верховного Суда РФ 15 ноября 1995 г. протест удовлетворил, указав следующее. Вина Тебуева установлена материалами дела; его действия квалифицированы по ст. 93.1 УК РСФСР как хищение государственного имущества в особо крупных размерах в соответствии с законодательством, действовавшим в период совершения преступления.

Вместе с тем судебные решения  подлежат изменению.

Федеральным законом от 1 июля 1994 г. "О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс РСФСР и Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР" глава вторая Особенной части (ст. 89-101) из Уголовного кодекса исключена, однако преступность и наказуемость деяния за противоправное завладение чужим имуществом не устранена, а установлена по нормам гл. 5 УК РСФСР, изложенной в новой редакции.

Содеянное Тебуевым предусмотрено  ч. 2 ст. 144 УК РСФСР (в редакции Федерального закона от 1 июля 1994 г.) как тайное хищение чужого имущества (кража), причинившее значительный ущерб потерпевшему.

Поскольку наказание  за совершенное Тебуевым преступление по новому закону более мягкое, чем  предусматривалось санкцией ст. 93.1 УК РСФСР, в соответствии с ч. 2 ст. 6 УК РСФСР этот новый закон имеет обратную силу.

Наказание Тебуеву назначено  в виде пяти лет лишения свободы  с конфискацией имущества с учетом содеянного, данных о его личности и обстоятельств, смягчающих и отягчающих ответственность*(49).

Как видно из данного  примера, толкование норм права обязано  учитывать функционально-исторический аспект их понимания и действия. Подобный подход некоторые авторы именуют  функциональным, считая его самостоятельным видом юридического толкования*(50). Сам термин "функциональное толкование", на наш взгляд, не вполне удачен, так как функциональный подход применяется и в процессе использования других видов толкования правовых норм, например при систематическом толковании, где действительное значение нормы часто зависит от той функции, которую она исполняет в системе права как его элемент (пример: конституционные нормы, нормы-принципы, специальные, отсылочные, бланкетные нормы). Представляется, что так называемое функциональное толкование есть не что иное, как толкование историческое, которое в данном случае частично пересекается с социологическим толкованием (см. о нем в пункте 8 данного параграфа). Поэтому, с нашей точки зрения, правильнее говорить здесь об историко-социологическом толковании. Его существенной особенностью является то, что оно теснейшим образом связано с правоприменительной практикой, с выработанными ею обычаями и прецедентами, без опосредующей роли которых данная разновидность исторического толкования не может функционировать и лишена какого-либо реального практического значения.

Для выяснения смысла действующей нормы историческое толкование может также прибегнуть к анализу тех долговременных тенденций, которые исторически прослеживаются в развитии данного правового института. Так, смысл института процессуальной самостоятельности следователя может быть понят только с учетом исторического пути развития предварительного следствия. По Уставам уголовного судопроизводства 1864 г. и УПК РСФСР 1922 и 1923 гг. оно считалось судебным и состязательным этапом стадии предварительного расследования, а следователь являлся никем иным как следственным судьей. При таком подходе процессуальная самостоятельность следователя предстает как наследие былой независимости следственного судьи. В связи с этим становятся понятными нормы, касающиеся процессуальной самостоятельности органов предварительного следствия.

Так, согласно ч. 3 ст. 39 УПК РФ указания руководителя следственного органа по уголовному делу, как правило, могут быть обжалованы следователем руководителю вышестоящего следственного органа. Причем обжалование указаний приостанавливает их исполнение, если эти указания затрагивают самостоятельность следователя и его внутреннее убеждение, т.е. касаются: изъятия уголовного дела и передачи его другому следователю, привлечения лица в качестве обвиняемого, квалификации преступления, объема обвинения, избрания меры пресечения, производства следственных действий, которые допускаются только по судебному решению, а также направления дела в суд или его прекращения. При этом следователь вправе представить руководителю вышестоящего следственного органа материалы уголовного дела и письменные возражения на указания руководителя следственного органа.

Как подчеркивает проф. Б.Т. Безлепкин, "в этом отношении в положении следователя отчетливо просматривается аналогия с судейской независимостью, что лишний раз подтверждает общую юстиционную природу их (с судом) государственной деятельности"*(51).

Из исторической интерпретации  данной нормы, подкрепленной ее логическим толкованием, вытекает, что начальник  следственного органа не вправе при  производстве по уголовному делу подменять  следователя, умалять его самостоятельность. Даже если он принимает дело к своему производству, то в этом случае на него распространяется процессуальный статус следователя. И хотя начальник следственного органа имеет право, не принимая дела к своему производству, участвовать в проведении следователем предварительного расследования и лично производить отдельные следственные и иные процессуальные действия, а также давать следователю письменные указания о направлении расследования, производстве следственных и иных процессуальных действий, все же именно на следователе лежит основная доля ответственности за ход предварительного расследования и его результаты*(52).

6. Доктринальное толкование

Доктринальное толкование - это разновидность  неофициального толкования правовых норм, состоящая в выяснении смысла правовых норм, исходя из принципов и положений юридической теории. Впрочем в Древнем Риме, со времен принцепса Августа, заключениям-консультациям наиболее выдающихся юрисконсультов придавалось официальное значение, имеющее обязательную силу для судей.

В отличие от логического толкования, которое также может выводить смысл нормы из содержания норм более  общего порядка, доктринальное толкование апеллирует к принципам и подходам, которые не обязательно прямо и конкретно выражены в действующем законодательстве, но, тем не менее, определяют смысл и значение правового института, к которому принадлежит данная норма. Можно сказать, что логическое толкование исходит из буквы закона, а доктринальное - главным образом из его духа; логическое толкование есть формально-юридическое, доктринальное (относительно логического) - содержательно-юридическое.

Следует также различать доктринальное  и историческое толкование. Последнее, как было показано выше, иногда может  ссылаться на тенденции развития правовых институтов, выявляемые теоретическим путем, чем оно порой вплотную приближается к толкованию доктринальному. Однако если при историческом толковании сравниваются источники права, то доктринальное оперирует правовыми идеями в чистом виде, безотносительно их конкретно-позитивной нормативной оболочки.

Поскольку общепризнанный характер тех  или иных правовых взглядов относителен, доктринальное толкование, как правило, не дает достоверного знания о содержании нормы, являясь, по сути, так называемым доказательством от авторитета. Поэтому оно обычно уступает по своей силе и значению логическому, систематическому и историческому видам толкования, которыми, как правило, должно подкрепляться. Тем не менее доктринальное толкование часто конкретизирует, развивает или даже преодолевает логическое и другие виды толкований, если та или иная правовая идея недостаточно четко либо слишком абстрактно выражена в законе или если содержание тех или иных норм позитивного права устарело и сделалось тормозом для общественного развития.

На наш взгляд, следует выделить несколько видов доктринального толкования:

1. Догматическое доктринальное  толкование. Догматическое толкование - наиболее консервативный его  вид. Он берет начало в средневековом  "праве университетов", основанном на традициях пандектистов и противостоящем праву, применявшемуся на практике. Главное в таком подходе - использование понятий и основополагающих элементов, из которых строится система "вечного", метафизического права. Догматический подход противоположен историческому и социологическому: зачем принимать во внимание политику, экономику, социологию, тенденции и потребности общественного развития, если, например, Свод Юстиниана сохраняет свое значение столетиями, несмотря на общественные перемены? Подобное отношение к толкованию права характерно в основном для правосознания юристов латинских стран, таких как Италия, Испания, Португалия*(53). Вместе с тем догматическое толкование идейно связано с одним из теоретических течений в юриспруденции, которое развивалось главным образом в английской и немецкой юридической науке и получило название правового догматизма. Его представители (Остин, Меркель, Бирлинг, Зомло и др.) единственным объектом изучения считали "догму права", т.е. сами по себе правовые нормы, противопоставляемые судебным решениям, которые несущественны, так как изменчивы.

2. Реальное доктринальное толкование. В отличие от догматического  реальное толкование исходит  из представлений об изменчивости  права, которое отражает в себе результирующий вектор прогрессивных потребностей и направлений развития социума. В этом смысле право может даже несколько опережать всеобщее осознание и принятие этих потребностей, т.е. выражать общественный консенсус, взятый в процессе его становления. Поэтому научные представления о праве в рамках реального толкования нередко уклоняются от позитивного права, его буквального, логического и систематического толкования. Оно тесно соприкасается с социологическим толкованием, отличаясь от него лишь тем, что апеллирует не непосредственно к социальным потребностям, а к собственно правовым представлениям, в которых эти потребности уже нашли то или иное преломление. Можно даже сказать, что реальное доктринальное толкование есть социологическое толкование, осуществляемое посредством сугубо юридических понятий и средств. В этом состоит его относительная ограниченность по сравнению с толкованием собственно социологическим, но в то же время заключается и преимущество, ибо отточенные юридические формулы придают выводам доктринального толкования большую правовую определенность и убедительность.

К реальному доктринальному толкованию часто прибегает Конституционный  Суд Российской Федерации. Например, в постановлении от 20 апреля 1999 г. "По делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 3 части первой статьи 232, части четвертой статьи 248 и части первой статьи 258 УПК РСФСР" он, в частности, указал: "...осуществление уголовного судопроизводства на началах состязательности и равноправия сторон предполагает, что формулирование обвинения и его поддержание перед судом обеспечивается названными в законе органами и должностными лицами, а также потерпевшими и не может перелагаться на суд. При этом местом и ролью суда в уголовном процессе предопределяется, что председательствующий судья, управомоченный в силу статьи 243 УПК РСФСР руководить судебным заседанием, вправе устанавливать порядок оглашения в суде обвинительного заключения, а участвующий в деле прокурор не может отказаться от оглашения обвинительного заключения в судебном заседании". Данное разъяснение было дано в период действия УПК РСФСР 1960 г., в котором еще не была признана состязательность уголовного судопроизводства, а содержание ее в законодательстве не раскрывалась. Конституционный Суд исходил при этом из теоретического в то время положения о недопустимости смешения в состязательном процессе функций обвинения и правосудия.

Будучи антиподами, догматический  и реальный виды доктринального толкования находятся в постоянном противоборстве. Характерным примером такого противостояния может служить в российской правовой действительности общественный дискурс, посвященный состязательности в уголовном процессе, которая ведется различными методами - как теоретическими, так и посредством издания законодательных и судебных актов.