Толкование норм права

Так, вопреки буквальному  содержанию примечания N 1 к ст. 285 УК РФ, согласно которому должностными лицами признаются лица, постоянно, временно или по специальному полномочию осуществляющие функции представителя власти либо выполняющие организационно-распорядительные, административно-хозяйственные функции в государственных органах, органах местного самоуправления, государственных и муниципальных учреждениях, а также в Вооруженных Силах Российской Федерации, других войсках и воинских формированиях Российской Федерации, суды отказывали в квалификации действий лиц, отбывающих наказание в виде лишения свободы, в качестве должностных преступлений, хотя бы эти лица и замещали управленческие должности в исправительных учреждениях*(66). По-видимому, подобная квалификация представляется судам неуместной ввиду неучтенной законодателем существенной специфики управленческих отношений в условиях мест лишения свободы.

Вместе с тем, как  и при использовании аналогии, коррекционное толкование должно подчиняться  ряду ограничительных условий, к  числу которых относятся следующие:

1. Избранный правоприменителем способ правового регулирования не должен противоречить принципам соответствующей отрасли права, которые имеют отношение к данному случаю, и, во всяком случае, соответствовать конституционным принципам и основным отраслевым принципам-мaксимам.

2. Новое правовое регулирование, избранное правоприменителем в результате толкования, должно: а) не вести к абсурду; б) быть наиболее рациональным (актуальным) из всех возможных альтернатив; в) при равенстве последних быть наиболее справедливым или (при одинаковой рациональности и справедливости всех возможных вариантов поведения) наиболее милостивым (гуманным); г) не противоречить другим правовым нормам, не вовлеченным в процесс толкования.

Глава III. Пределы толкования норм права

§ 1. Правотворчество в  процессе толкования норм права

Вопрос о пределах толкования правовых норм как способе  познания правовой реальности - это, прежде всего, вопрос о том, допустимо ли в процессе толкования создание новых  норм права. Представители динамического  направления в теории толкования, как правило, требуют признания свободы правоприменителя, наделения его в известной мере правотворческой функцией в случаях, когда действующий закон явно перестал отвечать требованиям справедливости или наличным общественным потребностям. Напротив, в рамках статического подхода традиционным ответом на данный вопрос является утверждение, что "...с точки зрения принципов правового государства при наличии современного законодательства динамические тенденции должны безусловно отвергаться"*(67).

О создании новых норм может идти речь при исправляющем виде толкования. В определенной степени  толкователь может выходить за пределы  буквального смысла слов и выражений  законодательной нормы и при  распространительном толковании (см. об этом п. 2 § 4 гл. II), однако при этом все же выясняется смысл нормы, который пытался вложить в нее именно законодатель при ее принятии, а новая норма не создается. При исправляющем же толковании происходит отступление от первоначального замысла законодателя, фактически регулированию подвергаются иные общественные отношения, чем те, которые тот имел в виду при принятии нормы.

Выше мы уже отмечали, что на практике может иметь место  модернизационная разновидность исправляющего (коррекционного) толкования правовых норм, которая применяется либо с учетом существенной, но неучтенной законодателем специфики общественных отношений в том или ином сегменте социальной действительности, либо ввиду изменения объективного смысла самой этой действительности. При этом правоприменитель по своему усмотрению меняет буквальный смысл нормы закона, что формально дает основания представителям статического направления упрекнуть его во вторжении за пределы своих полномочий. Действительно, назначение юридического толкования состоит в выявлении смысла правовой нормы, не выходя, однако, за рамки принципа разделения властей. Значит ли это, что модернизационное исправляющее толкование всегда неправомерно и правоприменитель в процессе толкования вообще не вправе сформировать иное правоотношение, чем то, которое вытекает из подвергаемого исправляющему толкованию законодательного предписания? На наш взгляд, ответ на этот вопрос не может быть однозначным.

Так, если правоприменитель, прибегая к модернизационному толкованию, исходит при конструировании правоотношения исключительно из представлений о справедливом и целесообразном, то даже при допущении абсолютной онтологической правоты его суждений он действует неправомерно, ибо узурпирует не принадлежащую ему законодательную функцию. Однако подобное положение могло иметь место только на тех этапах правового развития, когда система права еще не получила своего полного логического завершения. В этой связи уместно вспомнить о позитивистском нормативизме Ганса Кельзена, который ввел понятие так называемой основной нормы, служащей универсальным логическим оправданием значимости позитивного права, его обязательности и действенности. Признание такой нормы вводит все официальные действия должностных лиц в контекст правопорядка, а также придает правосоздающим актам должностных лиц и граждан общезначимый характер. Основную норму можно представить как "самую первую из конституций" (в контексте формулы "конституция как основной закон государства")*(68).

"Основная норма" появляется, на наш взгляд, лишь при достаточно развитом конституционализме, знаменующем полное логическое завершение правовой системы. Конституционализм иногда понимается ограниченно - лишь как принцип господства права, т.е. ограничение властных полномочий правительства, всех государственных органов правом, законами и реализацию этих ограничений посредством установленных процедур. Но конституционализм есть нечто большее, чем только государственное управление в соответствии с законом. Подлинная конституция должна не только ограничивать полномочия правительства, но делать это для достижения определенных целей. Так, лорд Болингброк определял конституцию как "образующую целостную систему совокупность законов, институтов и традиций, в соответствии с которыми общество согласилось, чтобы им управляли и которые основаны на некоторых определенных разумных принципах и имеют своей целью достижение определенных общественных благ"*(69). В современном мире сделалось очевидным, что "первейшей целью и задачей конституции в любой стране должны стать гарантии прав и свобод человека и гражданина... Общественный строй складывается из суммы незыблемых прав и свобод человека и соответствующей общественной самодеятельности людей, а также четко сформулированных обязанностей государства решать общие проблемы в интересах людей"*(70). Например, в Декларации независимости США 1776 г. провозглашается: "Когда какая-либо форма правления становится губительной для этой цели (охранения жизни, свободы и достижения людьми счастья), то народ вправе изменить или уничтожить ее и установить новое правительство, основав его на таких принципах и организуя его власть в такой форме, которые покажутся наиболее пригодными для осуществления его безопасности и счастья"*(71).

Таким образом, "человек  есть мера", и именно требование неотъемлемых прав и свобод человека является той "основной нормой", которая венчает  логическую пирамиду правовой системы  и является конечным критерием правопорядка в современном демократическом обществе. При этом чрезвычайную важность при определении того, что должно включаться в сферу этих прав и свобод, имеют международно-правовые нормы, устанавливающие общепризнанные права и свободы человека. Конституции многих государств, в том числе и России, устанавливают, что права человека определяются в соответствии с международным правом*(72). Среди международно-правовых актов, устанавливающих совокупную "основную норму", следует прежде всего назвать такие, как: Всеобщая декларация прав человека, принятая резолюцией 217 А (III) Генеральной Ассамблеи от 10 декабря 1948 г.; Международный пакт о гражданских и политических правах, принятый резолюцией 2200 А (XXI) Генеральной Ассамблеи ООН от 16 декабря 1966 г.; Декларация ООН о праве и обязанности отдельных лиц, групп и органов общества поощрять и защищать общепризнанные права человека и основные свободы (1998), принятая резолюцией 53/144 Генеральной Ассамблеей ООН от 2 декабря 2002 г.; Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 г.

Итак, в рамках логически завершенной правовой системы конституционализма все законы должны соответствовать "основной норме", т.е. примату общепризнанных прав человека и интересов гражданского общества. Возвращаясь к вопросу о модернизационном исправляющем толковании правовых норм, можно сделать вывод о том, что оно будет правомерным лишь в случае соответствия названной "основной норме". То есть модернизационное толкование должно быть лишь разновидностью легального исправляющего толкования. Однако это не исключает, а предполагает возможность создания правоприменителем новых норм меньшей степени общности, которые бы действовали взамен предписаний, не отвечающих, по его мнению, требованиям нормы "основной".

Но, оставаясь в пределах чисто юридического анализа, невозможно получить представление о том, насколько подобное модернизационное толкование обосновано социологически, то есть имеется ли в нем регулярная общественная потребность, либо это лишь крайний случай, досадная необходимость, вносящая нежелательную дезорганизацию в плавное течение правоприменительной деятельности. Как отмечал А. Богданов, политическая активность гражданского общества, с одной стороны, и государства, с другой, представляют собой сложную конституционную метаструктуру, которая обладает биполярностью приоритетов, хотя и при доминировании интересов гражданского общества. Следовательно, корректно представить конституционные аспекты политической активности в либерально-демократическом обществе можно только в системе двойной иерархии ценностей*(73). Развивая ту же мысль, украинский исследователь В.В. Речицкий пишет: "Закономерно, что при капитализме правовые системы начинают трансформироваться из однополярных в биполярные, где один полюс - новое право (право гражданского общества), или конституции, ориентируется на свободу, а второй полюс - текущее законодательство (право государства) сохраняет преданность умиротворенности настоящего"*(74).

Отсюда вытекает, что  в самой сущности конституционализма заложена неизбежность перманентного противоречия между "правом государства" и "правом гражданского общества". Оно удовлетворительно разрешается лишь с помощью модернизационно-легального исправляющего толкования, которое приводит позитивное законодательство в соответствие с "основной нормой". "Посредством конституции, - замечает Т. Грин, - мы предостерегаем себя против "заботливого, как бабушка, правительства," равно как против избыточного законодательства"*(75).

Инструментом модернизационно-легального исправляющего толкования служит юридическое конструирование новых правовых норм. Рудольф Иеринг рассматривал толкование правовых норм как низшую юриспруденцию, в отличие от юриспруденции высшей, состоящей в анализе, систематизации и конструировании юридических отношений. С ним фактически соглашался Н.М. Коркунов, который полагал, что одно лишь толкование не в силах дать полного понимания права. Основой исследования права он считал не сами правовые нормы, а более устойчивые к временным изменениям юридические отношения*(76).

Юридическое конструирование, по мнению А.Ф. Черданцева, - это модель урегулированных правом общественных отношений и отдельных их элементов, которая служит методом познания права. Роль юридических конструкций он усматривает в том, что они служат: а) методом познания права и правовых отношений; б) средством юридической техники, построения нормативного материала; в) средством толкования норм права и установления юридически значимых фактов в процессе реализации норм права*(77). Вместе с тем А.Ф. Черданцев полагает, что "в процессе толкования интерпретатор использует лишь те юридические конструкции, созданные наукой права, которые были использованы и законодателем при создании норм права"*(78). Представляется, однако, что такое понимание обедняет содержание понятия юридических конструкций как гносеологического инструмента познания права.

Юридические конструкции  в рамках модернизационно-легального толкования способны быть средством открытия содержания "неизвестного" права, расположенного в промежутке между "основной нормой" и позитивными правовыми предписаниями, действующими в настоящий момент. При этом на первый план выходит та функция юридических конструкций, которая заключается в построении нормативного материала. Но она преследует не только технико-юридическую, но и гносеологическую задачу, поскольку предметом познания здесь служит право, всегда имеющее специфическое структурно-функциональное строение, поэтому и познавать его можно лишь в адекватных, нормативно-юридических формах. В этой связи можно выделить несколько приемов, или этапов, юридического конструирования.

"Основной прием  юридической конструкции заключается, - как считал Н.М. Коркунов, - как известно, в том, что отношения юридические, существующие между людьми, объективируются, рассматриваются как самостоятельные существа, возникающие, изменяющиеся в течение своего существования, и, наконец, прекращающиеся"*(79). То есть начальным моментом юридического конструирования всегда является выявление и анализ общественных отношений, нуждающихся в нормативно-юридическом урегулировании. Затем они "объективируются", то есть, на наш взгляд, подвергаются абстрагированию, в ходе которого из всего многообразия действительности в них выделяется то общее и значимое, что должно быть закреплено в виде правовой нормы. "Объективация" общественных отношений (по терминологии Н.М. Коркунова) есть не что иное, как создание логической юридической конструкции, этой предтечи будущей правовой нормы. Как и у всякой логической правовой нормы у нее должна быть гипотеза, диспозиция и санкция. Это логический этап конструирования правовой нормы. Однако названные элементы правового содержания нормы не обязательно должны присутствовать в окончательной юридической форме создаваемой нормы явно, но могут существовать как бы в свернутом виде. На этапе конструирования юридической формы формируется правовое предписание, т.е. технико-юридическая формулировка позитивного правила поведения. В этот момент юридическая конструкция встраивается в основном в горизонтальные связи с уже существующими позитивными нормами, увязывается с ними с тем, чтобы, во-первых, по возможности минимизировать возможные юридические коллизии, а во-вторых, оптимальным образом построить ее правовую форму. Для выполнения этой второй задачи задействуется системный потенциал нормативно-правового окружения, что позволяет, например, не повторять в новом правовом предписании всю трехчленную логическую структуру правовой нормы (гипотезу, диспозицию, санкцию), правовые понятия, определения и т.д., а пользоваться ими как бы взаймы у своего релевантного нормативного окружения.