Толкование норм права

Так, Конституционным Судом РФ принят ряд постановлений по конкретным делам, в которых выражена его  позиция по проблеме состязательности в уголовном процессе. Эти положения  квалифицированы некоторыми авторами как "тихая революция" Конституционного Суда в сфере уголовного процесса*(54). Проф. В.П. Божьев отмечает, в частности, что в постановлениях от 28 ноября 1996 г. ("По делу о проверке конституционности ст. 418 УПК РСФСР"); от 20 апреля 1999 г. (пп. 1 и 3 ч. 1 ст. 232, ч. 4 ст. 248 и ч. 1 ст. 258 УПК РСФСР); от 14 января 2000 г. (полномочия суда по возбуждению уголовного дела); от 14 февраля 2000 г. (ч. 3, 4 и 5 ст. 377 УПК РСФСР) Конституционный Суд РФ реализует тенденцию на расширение состязательности в уголовном процессе. Он отмечает, что в названных постановлениях Конституционного Суда РФ проводится линия на стирание различий между состязательным уголовным судопроизводством и действием принципа состязательности в смешанном процессе, к коему относится, с точки зрения В.П. Божьева, уголовный процесс как большинства европейских государств, так и Российской Федерации. По мнению Конституционного Суда, как верно отмечает указанный автор, "...состязательность в уголовном процессе Российской Федерации состоит не только в разграничении функций обвинения и защиты, наделенными равными процессуальными правами в судебном разбирательстве, и отделении их деятельности от суда, но и в том, что суд (судья):

- гарантирует справедливое и  беспристрастное разрешение дела, обеспечивая сторонам равные  процессуальные права для отстаивания  своих позиций;

- не вправе принимать решения  о возбуждении уголовного дела  или об отказе в его возбуждении;

- не вправе принимать решения  о возвращении уголовного дела (при отсутствии ходатайства об  этом хотя бы одной из сторон) по основаниям, предусмотренным пп. 1, 3 и 4 ч. 1 ст. 232 УПК (ввиду неполноты расследования; для предъявления другого обвинения или изменения обвинения на более тяжкое или существенно отличающееся от ранее предъявленного; для привлечения к уголовной ответственности по данному делу новых лиц);

- не может участвовать в формулировании  обвинения по уголовному делу;

- не вправе продолжить разбирательство  дела и разрешать его в общем  порядке, если прокурор заявил  отказ от обвинения при отсутствии  возражений со стороны потерпевшего;

- не может по своей инициативе (т.е. без ходатайства на то сторон) исследовать новые обвинительные доказательства. Наконец, в постановлении от 14 февраля 2000 г. Конституционный Суд сделал вывод: "Принципы состязательности и равноправия сторон распространяются на все стадии уголовного процесса, в том числе в надзорной инстанции, прокурор и обвиняемый (осужденный, оправданный) должны обладать соответственно равными процессуальными правами"*(55). Однако вывод о состязательном построении всего уголовного процесса, по мнению В.П. Божьева, ошибочен, поскольку он основан на ошибочном толковании конституционных положений, которые распространяют действие принципа состязательности на все стадии уголовного процесса. Далее названный автор анализирует здесь положения нормы, зафиксированной в ч. 3 ст. 123 Конституции РФ. Пользуясь систематическим толкованием он указывает на местонахождение этой статьи в структуре Конституции РФ - в седьмой главе, посвященной судебной власти. Отсюда делается вывод, что о состязательности на досудебных стадиях уголовного процесса говорить нельзя. Обращаясь к буквальному логическому толкованию, В. П. Божьев указывает, что в ч. 1, 2 и 4 ст. 123 Конституции РФ речь идет лишь о судебном разбирательстве, что не равнозначно действию состязательности на других стадиях процесса. Но главный недостаток конституционного толкования он усматривает в том, что "способ и мера сочетания состязательных и инквизиционных начал должна быть определена законодателем, даже если декларируется проведение судебного разбирательства на состязательных началах", что "проведенная Конституционным Судом РФ "корректировка" ряда норм действующего УПК РСФСР означает умаление принципов публичности и объективной истины в уголовном судопроизводстве, изменяет его задачи"*(56).

7. Вопрос о специально-юридическом  толковании

Разновидностью доктринального толкования является, на наш взгляд, и так называемое специально-юридическое, или технико-юридическое, толкование правовых норм. Как отмечалось выше (см. § 1 гл. II), некоторые авторы считают его самостоятельной разновидностью толкования на том основании, что в процессе толкования могут использоваться различные технико-юридические средства и приемы, учитываться способы, методы и типы правового регулирования. Однако при этом признается необходимость в применении специальных юридических знаний, которые, по существу, извлекаются не из наличного содержания текста правовых норм, а из теории права*(57). Но это равнозначно тому, что специально-юридическое толкование есть частный случай толкования доктринального.

В отличие от других разновидностей доктринального вида толкования специально-юридическое  толкование оперирует не принципами права или конкретной его отрасли, в общем виде регулирующими содержание тех или иных правоотношений, а выработанными теорией (доктриной) права технико-юридическими принципами и правилами. Такое толкование следует отличать и от систематического, с которым специально-юридическое толкование иногда тесно смыкается.

Во-первых, систематическое  толкование является по преимуществу текстуальным, т.е. устанавливает иерархию правовых норм в зависимости от их наличного расположения (места) и  структурно-функциональных связей, имеющихся  между текстами или внутри отдельных текстов нормативных актов, в то время как при специально-юридическом толковании широко используются и находящиеся за рамками непосредственного содержания нормативных текстов функциональные понятия, например: методы, типы правового регулирования, правоотношения, юридические фикции, специальное значение юридических терминов и т.д.

Во-вторых, главное и  определяющее значение при специально-юридическом  толковании имеет не понятие системы  нормативных актов, места и роли в ней ее отдельных элементов (правовых отраслей, институтов, норм права, правовых предписаний), а особенности юридической формы отражения действительности, специфической юридической "логики", часто расходящейся с формально-логическими представлениями. Типичным примером может служить истолкование различного рода юридических фикций: презумпций (фактических и юридических) и преюдиций. Так, например, подлинное содержание презумпции невиновности может быть понято лишь с учетом ее условного, специально-юридического характера, что имеет значение в первую очередь для распределения бремени доказывания: бремя доказывания лежит на обвинителе, а все оставшиеся сомнения толкуются в пользу обвиняемого. Такое специальное понимание противоречит логическому, которое не может объяснить, почему обвиняемого, который считается невиновным до вступления в законную силу приговора суда, следователь, тем не менее, привлекает к уголовной ответственности.

Особенности специально-юридического толкования далеко не всегда задействуют  системный потенциал правовой "материи", а часто ограничиваются либо ее локальными фрагментами (например, свойствами отдельных юридических конструкций), либо акцентируют внимание не на структуре той или иной совокупности правовых норм (без чего немыслим собственно системный подход), а лишь на принципах ее технико-юридического функционирования как "нерасчлененного" целого (учет публичного или частного характера норм права и методов правового регулирования).

В качестве иллюстрации  применения специально-юридического толкования можно привести следующий пример.

К. был осужден 1 октября 1976 г. Ленинградским городским судом по п. "а" ст. 64 УК РСФСР (измена Родине) к 15 годам лишения свободы с конфискацией имущества, по ст. 78 УК РСФСР (контрабанда) - к 10 годам лишения свободы с конфискацией имущества, по ст. 15-78 УК РСФСР - к 5 годам лишения свободы с конфискацией имущества, по ч. 1 ст. 88 УК РСФСР (нарушение правило валютных операциях) - к 3 годам лишения свободы с конфискацией имущества и валютных ценностей, по ч. 2 ст. 154 (спекуляция) - к 6 годам лишения свободы с конфискацией имущества.

По совокупности преступлений окончательная мера наказания была определена 15 лет лишения свободы  с конфискацией имущества. Определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 18 января 1977 г. приговор был оставлен в силе. Однако 24 июля 1991 г. постановлением Президиума Верховного Суда РСФСР приговор Ленинградского городского суда и определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР были отменены и дело прекращено в части его осуждения по п. "а" ст. 64 и ч. 1 ст. 88 УК РСФСР за отсутствием состава преступления. В части остальных преступлений и наказаний (включая конфискацию имущества) приговор был оставлен в силе.

Согласно пп. "г", "д" ч. 3 ст. 86 УК РФ судимость погашается в отношении лиц, осужденных за особо тяжкие преступления, по истечении соответственно 6 и 8 лет после отбытия наказания. К. освободился из мест лишения свободы в ноябре 1990 г., т.е. судимость за указанные преступления у него погашена.

Согласно ч. 1 ст. 10 УК РФ "уголовный закон, устраняющий преступность деяния, смягчающий наказание или иным образом улучшающий положение лица, совершившего преступление, имеет обратную силу, т.е. распространяется на лиц, совершивших соответствующие деяния, до вступления такого закона в силу, в том числе на лиц, отбывающих наказание или отбывших наказание, но имеющих судимость". В соответствие с Федеральным законом от 8 декабря 2003 г. "О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации" конфискация имущества как мера наказания была отменена.

В связи с этим возникает  вопрос: может ли быть К. смягчено наказание  в порядке придания обратной силы смягчающему наказание уголовному закону в части конфискации имущества, если судимость его уже погашена? Ответ на этот вопрос зависит от того, можно ли считать, что, несмотря на погашение судимости, в части конфискации имущества он все еще продолжал отбывать наказание? На первый взгляд, ответ на этот вопрос должен быть отрицательным в силу следующего аргумента: поскольку имущество конфисковано, этим исчерпывается применение данной меры наказания, которое, таким образом, уже отбыто. Однако представляется, что специально-юридический анализ описанной ситуации приводит к другим выводам. Конфискация имущества юридически происходит в рамках уголовно-правового правоотношения, и если на момент отмены данной меры наказания оно продолжало действовать, то конфискацию имущества необходимо было рассматривать как длящееся наказание. Предположим, что в момент исполнения этого наказания часть имущества осужденного, подлежащего по приговору суда конфискации, не была обнаружена, а оказалась выявленной лишь несколько лет спустя. Тогда в порядке п. 18 ст. 397 УПК РФ (ныне этот пункт отменен в связи с исключением конфискации имущества из числа наказаний) суду следовало решить вопрос об обращении взыскания на неконфискованное имущество, обнаруженное после исполнения приговора в части конфискации имущества. Следовательно, конфискация имущества была длящимся наказанием (правоотношением), а К. продолжал его отбывать и после обращения приговора к исполнению в 1976 г. Таким образом, после отмены данной меры наказания суд в порядке ст. 10 УК РФ вправе смягчить К. наказание в части конфискации имущества, исключив ее из приговора (хотя согласно ч. 4 ст. 133 УПК РФ в этом случае право на возмещение вреда, причиненного конфискацией, в порядке гл. 18 УПК РФ у него не возникает).

Как видно из данного  примера, специально-юридическое толкование понятий конфискации имущества  и отбывания наказания, исходящее  из представления о них как  о правоотношениях, расходится с их общежитейским пониманием и приводит к существенным для защиты прав личности результатам.

Часто первостепенное значение при специально-юридическом толковании имеет метод правового регулирования. Так, например, п. 4 ст. 5 Федерального закона от 24 июля 2002 г. "О третейских судах в Российской Федерации" устанавливает, что "третейское соглашение в отношении спора, который находится на разрешении в суде общей юрисдикции или арбитражном суде, может быть заключено до принятия решения по спору компетентным судом". Но если соглашение о передаче спора на рассмотрение в третейский суд может быть заключено сторонами до принятия решения по спору компетентным арбитражным судом, то, очевидно, будет справедливо и обратное утверждение: до принятия решения по спору третейским судом стороны могут отменить первоначальное третейское соглашение, хотя бы дело уже и было принято к рассмотрению в третейском суде. В этом случае устраняется препятствие для рассмотрения данного спора арбитражным судом - обязанность арбитражного суда оставить иск без рассмотрения (п. 2 ст. 148 АПК РФ). Отсюда, на наш взгляд, можно вывести одно из правил специально-юридического толкования правовых норм при диспозитивном методе регулирования: "если права и обязанности могут возникать по усмотрению сторон, то по их же усмотрению они могут и исключаться".

Напротив, при применении императивного метода правового  регулирования возникновение правоотношения по усмотрению какой-либо из сторон в этом правоотношении не означает, что по ее же усмотрению соответствующие права и обязанности будут исключены. Так, следователь возбуждает уголовное дело, усмотрев признаки состава преступления в деянии (ст. 21, ч. 1 ст. 146 УПК РФ). Однако это положение не равнозначно тому, что он вправе произвольно, лишь из соображений целесообразности прекратить это дело - необходимы особые, установленные законом основания для принятия такого решения (ст. 24-28 УПК РФ).

Как и всякое доктринальное  толкование, специально-юридическое  толкование, не будучи текстуальным, может  уступать первенство логическому, систематическому и грамматическому видам, если те оказываются достаточными для более рационального и справедливого регулирования правоотношений. Так, по смыслу ст. 237 УПК РФ судья по ходатайству стороны или по собственной инициативе возвращает уголовное дело прокурору для устранения препятствий его рассмотрения судом (в том числе для соединения уголовных дел и для исправления нарушений закона, допущенных на досудебных стадиях процесса, если они не могут быть устранены в судебном заседании). При этом судья обязывает прокурора обеспечить устранение допущенных нарушений. Принимая во внимание специально-юридическое значение слова "обеспечить", это означает, что в указанный 5-дневный срок эти нарушения должны быть полностью ликвидированы. Однако применительно к требованиям соединения уголовных дел или исправления некоторых наиболее существенных процессуальных нарушений термин "обеспечить", вопреки его специально-юридическому значению, следует интерпретировать с помощью семантического грамматического толкования. Согласно ему "обеспечить" значит "сделать вполне возможным, действительным, реально выполнимым"*(58). Иначе говоря, прокурор в течение 5 суток должен лишь обеспечить соединение дел, сделав это возможным, реально выполнимым, пользуясь своими полномочиями дать соответствующее письменное указание органу предварительного расследования (п. 3 ч. 2 ст. 37 УПК РФ). Дальнейшие процессуальные действия должны быть выполнены следователем (дознавателем) так быстро, как только это представляется возможным*(59).

8. Социологическое толкование

Социологическое толкование направлено на выявление содержания правовой нормы исходя из предположения  о той практической цели, которую мог преследовать законодатель при ее установлении. Поэтому такое толкование всегда имеет форму толкования телеологического. Основанием для такого способа толкования являются либо практический опыт, либо данные социологических исследований, т.е. внешние по отношению к закону источники. По этой причине социологическое толкование, так же как доктринальное, дает лишь вероятностный результат и играет вспомогательную роль по отношению к логическому, систематическому, историческому видам толкования.