Автор работы: Пользователь скрыл имя, 29 Сентября 2013 в 17:43, курсовая работа
Отмечая определенную степень научной проработанности отдельных аспектов этой проблематики, вместе с тем следует констатировать, что в юридической науке недостаточно исследованы вопросы: о конкретных приемах и правилах толкования норм права; соотношении, очередности и приоритетности тех или иных видов толкования; возможности формулирования новых норм права в ходе толкования правовых норм и соотношении толкования норм права со способами восполнения пробелов в законодательстве - аналогией закона и права, судебным прецедентом и правовым обычаем.
Однако полученная таким образом конструкция - пока только эскиз, первоначальный проект нормы права. Ее легитимность еще не полностью верифицирована, имеет характер прогноза. Поэтому следующий элемент юридического конструирования нормы - ее легализация с помощью "основной нормы". В сущности, это прием разрешения коллизии между старой и новой (исправленной) нормами. В качестве "основной нормы" могут выступать как непосредственно общепризнанные права человека, так и тесно связанные с ними правовые принципы. Легализация посредством "основной нормы" хронологически не обязательно следует за конструированием. В реальном процессе толкования она может сопутствовать ему и даже предшествовать, поскольку содержание "основной нормы" часто служит исходным моментом, побуждающим пересматривать и исправлять непригодную норму.
Ярким примером такого нормотворчества посредством исправляющего модернизационно-легального толкования может служить постановление Конституционного Суда РФ от 27 июня 2000 г. N 11-П "По делу о проверке конституционности положений части первой статьи 47 и части второй статьи 51 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР в связи с жалобой гражданина В.И. Маслова".
Как было установлено Конституционным Судом, 2 октября 1997 г. при расследовании по уголовному делу, возбужденному по признакам преступления, предусмотренного статьей 163 УК РФ, следственными органами был произведен обыск по месту жительства гражданина В.И. Маслова, после чего он был принудительно доставлен в региональное управление по борьбе с организованной преступностью, где удерживался более 16 часов. За это время с участием Маслова был проведен ряд других следственных действий: предъявление для опознания, допрос в качестве свидетеля, очная ставка. Следователь отказал Маслову в удовлетворении ходатайства об обеспечении ему помощи адвоката (защитника), ссылаясь на следующие причины. По своему процессуальному положению Маслов в тот момент формально являлся свидетелем, а согласно ч. 1 ст. 47 отменного ныне УПК РСФСР помощь защитника предоставлялась либо обвиняемому с момента предъявления обвинения, либо подозреваемому - с момента объявления ему протокола задержания или постановления о применении к нему меры пресечения в виде заключения под стражу. Что касается протокола о задержании в качестве подозреваемого, то он был объявлен Маслову только после того, как он уже длительное время находился в положении фактически задержанного и в отношении него были проведены опознание, допрос в качестве свидетеля и очная ставка.
Конституционный Суд в данном постановлении указал, что применительно к обеспечению конституционного права на помощь адвоката (защитника) "понятия "задержанный", "обвиняемый", "предъявление обвинения" должны толковаться в их конституционно-правовом, а не в придаваемом им Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР более узком смысле. В целях реализации названного конституционного права необходимо учитывать не только формальное процессуальное, но и фактическое положение лица, в отношении которого осуществляется публичное уголовное преследование. При этом факт уголовного преследования и, следовательно, направленная против конкретного лица обвинительная деятельность могут подтверждаться актом о возбуждении в отношении данного лица уголовного дела, проведение в отношении него следственных действий (обыска, опознания, допроса и др.) и иными мерами, предпринимаемыми в целях его изобличения или свидетельствующими о наличии подозрений против него (в частности, разъяснением в соответствии со ст. 51 (часть 1) Конституции Российской Федерации права не давать показаний против себя самого). Поскольку такие действия направлены на выявление уличающих лицо, в отношении которого ведется уголовное преследование, фактов и обстоятельств, ему должна быть безотлагательно предоставлена возможность обратиться за помощью к адвокату (защитнику). Тем самым обеспечиваются условия, позволяющие этому лицу получить должное представление о своих правах и обязанностях, о выдвигаемом против него обвинении и, следовательно, эффективно защищаться, и гарантирующие в дальнейшем от признания недопустимыми полученных в ходе расследования доказательств (статья 50 часть 2 Конституции Российской Федерации)".
Таким образом, Конституционным Судом по существу была создана новая, "двойная", юридическая конструкция понятия обвиняемого и подозреваемого. Согласно ей наряду с узким, уголовно-процессуальным понятием обвиняемого и подозреваемого существует и широкое, конституционно-правовое значение этих понятий. При этом данная конструкция облечена в нормативную форму. Так, подозреваемый и обвиняемый в конституционно-правовом смысле независимо от признания его таковым органами предварительного расследования должен иметь возможность пользоваться правом на защиту, в том числе в полном объеме правом на оказание ему помощи защитника (диспозиция логической нормы). Условием действия этого правила является возникновение ситуации, когда в отношении лица, не обладающего формальным статусом обвиняемого или подозреваемого, предпринимаются любые меры, свидетельствующие о проведении или даже возможности проведения деятельности (в частности, разъяснение свидетелю права не давать показаний против себя самого) по его изобличению в совершении преступления (гипотеза логической нормы). Санкция данной логической нормы усматривается в том, что нарушение широкого права лица на защиту должно влечь за собой признание недопустимыми полученных в ходе расследования обвинительных доказательств. Такая новая логическая норма вступала в прямую коллизию с указанными выше положениями действовавшего в то время УПК РСФСР, которые связывали появление процессуальных фигур подозреваемого и обвиняемого, а также начало реализации права на защиту с момента объявления лицу протокола о его задержании или постановления о применении к нему меры пресечения в виде заключения под стражу или, соответственно, - с предъявлением обвинения.
Легализация полученной
юридической конструкции
Далее Конституционный Суд подкрепляет ссылки на нормы российской Конституции обращением к нормам международного права и практике их применения: "Доступ к адвокату как неотъемлемая гарантия права на защиту в случае уголовного обвинения предусмотрен статьей 14 Международного пакта о гражданских и политических правах, а также статьями 5 и 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, согласно которым каждому арестованному или задержанному сообщаются незамедлительно причины ареста и предъявляемое обвинение и обеспечивается право на безотлагательное решение судом вопроса о законности задержания и справедливое публичное разбирательство дела при предоставлении возможности защищать себя лично или через посредство выбранного им самим защитника. Рассматривая право обвиняемого на получение помощи адвоката как распространяющиеся на досудебные стадии производства (решение от 24 мая 1991 года по делу Quaranta, Series A, no. 205, para 27; решение от 24 ноября 1993 года по делу Ymbrioscia, Series А, no. 275, para 36), Европейский суд по правам человека сформулировал ряд положений, согласно которым отказ задержанному в доступе к адвокату в течение первых часов допросов полицией в ситуации, когда праву на защиту мог быть нанесен невосполнимый ущерб, является - каким бы ни было основание такого отказа - несовместимым с правами обвиняемого, предусмотренными статьей 6 (пункт 3"с") Конвенции о защите прав человека и основных свобод (решение от 8 февраля 1996 года по делу Murray, 1996-I, para 66). При этом под обвинением в смысле статьи 6 Конвенции Европейский суд по правам человека понимает не только официальное уведомление об обвинении, но и иные меры, связанные с подозрением в совершении преступления, которые влекут серьезные последствия или существенным образом сказываются на положении подозреваемого (решение от 27 февраля 1980 года по делу Deweer, Series A, no. 35, para 44, 46; решение от 15 июля 1982 года по делу Eckle, Series A, no. 51, para 73; решение от 10 декабря 1982 года по делу Foti, Series A, no. 56, para 52), т.е. считает необходимым исходить из содержательного, а не формального понимания обвинения".
Интересно, что в целях смягчения последствий коллизии вновь родившейся нормы с положениями УПК РСФСР, Конституционный Суд сделал также попытку увязать некоторые вытекающие из нее последствия с нормами самого процессуального Кодекса. Так, обязывая следствие предъявлять защитнику подозреваемого как материалы следственных действий с участием подозреваемого, так и документы, которые предъявлялись подозреваемому либо должны быть ему предъявлены, а также которые подтверждают законность и обоснованность применения к нему меры пресечения, Конституционный Суд ссылается на то, что такое истолкование вытекает из норм УПК РСФСР, "если их рассматривать во взаимосвязи с положениями, которые устанавливают право и обязанность защитника в уголовном судопроизводстве использовать любые средства и способы защиты, не противоречащие закону (часть первая статьи 51 УПК РСФСР, статья 16 Положения об адвокатуре РСФСР)".
Окончательная технико-юридическая норма формулируется в постановлении Конституционного Суда в "свернутом" виде применительно к тем специальным задачам, которые стоят перед Конституционным Судом: "Признать не соответствующими Конституции Российской Федерации, ее статьям 17 (часть 1), 21 (часть 1), 22 (часть 1), 48 и 55 (часть 3), положения части первой статьи 47 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, которые - по их буквальному смыслу - предоставляют лицу, подозреваемому в совершении преступления, право пользоваться помощью защитника лишь с момента объявления ему протокола задержания либо постановления о применении до предъявления обвинения меры пресечения в виде заключения под стражу и, следовательно, ограничивают право каждого на досудебных стадиях уголовного судопроизводства пользоваться помощью адвоката (защитника) во всех случаях, когда его права и свободы существенно затрагиваются или могут быть существенно затронуты действиями и мерами, связанными с уголовным преследованием".
Другой характерный
пример исправляющего модернизационно-
Объектом толкования
Конституционным Судом явились
Конституционный Суд отметил в данном постановлении, что согласно ГК РФ лицо, полагающее, что его вещные права нарушены, имеет возможность обратиться в суд как с иском о признании соответствующей сделки недействительной (ст. 166-181), так и с иском об истребовании имущества из чужого незаконного владения (ст. 301-302). Между тем нормы, закрепляющие указанные способы защиты нарушенных прав, в том числе ст. 167 и 302 ГК РФ, истолковываются и применяются судами неоднозначно, что приводит к коллизии конституционных прав, которые реализуются на их основе собственником и добросовестным приобретателем. Так, судами общей юрисдикции при рассмотрении дел по искам о признании недействительными заключенных заявителями сделок по продаже жилых помещений чаще всего применялись положения ст. 167 ГК РФ о том, что недействительная сделка не влечет юридических последствий и недействительна с момента ее совершения; при недействительности сделки каждая из сторон обязана возвратить другой все полученное по сделке, а в случае невозможности возвратить полученное в натуре, возместить его стоимость в деньгах, если иные последствия недействительности сделки не предусмотрены законом. В то же время, согласно п. 1 ст. 302 ГК РФ, если имущество возмездно приобретено у лица, которое не имело права его отчуждать, о чем приобретатель не знали не мог знать (добросовестный приобретатель), то собственник вправе истребовать это имущество от приобретателя лишь в случаях, когда имущество утеряно собственником или лицом, которому имущество было передано собственником во владение, либо похищено у того или другого, либо выбыло из их владения иным путем помимо их воли.
Юридическая конструкция создана Конституционным Судом в данном постановлении в виде правовой нормы. Из ст. 168 ГК РФ вытекает, что сделка, не соответствующая требованиям закона, ничтожна, если только закон прямо не устанавливает, что такая сделка оспорима, или не предусматривает каких-либо иных последствий нарушения. Отсюда следует, что на сделку, совершенную с нарушением закона, не могут распространяться общие положения о последствиях недействительности сделки, если сам закон прямо предусматривает "иные последствия" такого нарушения. Таким "иным последствием" сделки, совершенной с нарушением, состоящим в продаже имущества лицом, которое не имело права его отчуждать, является, по мнению Конституционного Суда, не двусторонняя реституция, а возврат имущества из незаконного владения (виндикация).
Итак, налицо гипотеза логической
нормы: "если имеются предусмотренные статье
На первый взгляд в данном случае не идет речь о создании новой нормы, а используется лишь логическое толкование Конституционным Судом уже имеющихся в законе положений ст. 168 и 302 ГК РФ. В самом деле, с чисто логической точки зрения ничто не мешает под "иными последствиями нарушения", названными в ст. 168 ГК РФ, подразумевать возврат имущества из незаконного владения (виндикацию). Однако, на наш взгляд, в данном случае логическое толкование не способно дать приемлемого результата. Дело в том, что право собственника на возврат имущества из чужого незаконного владения (виндикация) вытекает отнюдь не из нарушений закона, допущенных при совершении какой-либо сделки, а непосредственно из содержания права собственности (полномочие владения). "Виндикационный иск носит внедоговорной характер и защищает право собственности как абсолютное субъективное право. Если же собственник и фактический владелец вещи связаны друг с другом договором или иным обязательственным правоотношением (курсив наш) по поводу спорной вещи, последняя может отыскиваться лишь с помощью соответствующего договорного иска"*(80). Это значит, что виндикация не может быть последствием нарушения закона при совершении сделки, поскольку всякая сделка порождает именно обязательственные правоотношения. Следовательно, юридическая конструкция, предложенная в анализируемом постановлении Конституционного Суда, логически не может быть выведена из сопоставления ст. 168 и 302 ГК РФ, как, впрочем, и из любых других предписаний законодательства.