Шпаргалка по "Этнополитологии"

8. Полемика о  сущности этноса Л.Н.Гумилева  и Ю.В.Бромлея

Главные различия во взглядах Ю. В. Бромлея и Л. Н. Гумилева заключаются в понимании глубинной сути этноса. Их точки зрения в данном отношении отличаются кардинальным образом. Социоэтническая концепция Л.Н. Гумилева Особую позицию в отношении происхождения и сущности этносов  занимал наш выдающийся отечественный исследователь, человек  интересной и нелегкой судьбы, оригинальный мыслитель Л.Н. Гумилев. Этнос им рассматривался как биосферное явление, хотя социальные факторы при формировании и функционировании этноса им учитывались.  С его точки зрения, этнос - специфическая форма существования  Homo  sapiens, а этногенез - локальный вариант внутривидового  формообразования, определяющийся сочетанием исторического и  ландшафтного факторов. Основные положения концепции Л.Н. Гумилева кратко можно свести к следующему: 1. Главную роль в формировании этноса играет ландшафт. Этносы  всегда связаны с природным окружением благодаря активной хозяйственной  деятельности, которая проявляется в двух направлениях: приспособлении ландшафта к себе и себя к ландшафту. Ландшафт определяет возможность этнического коллектива при его возникновении, подсказывает род занятий  и определяет культуру возникшей этнической целостности. Коль скоро разнообразны ландшафты, разнообразны и народы. Ландшафт есть тот  плавильный котел, который формирует сам этнос. 2.Этнос - коллектив особей, противопоставляющий себя другим  коллективам. Принципиальное различие этносов - в стериотипе поведения.  Структура этнического стереотипа - строго определенная норма отношений.  Эти нормы - в каждом случае своеобразные - негласно существуют.  Во  всех областях жизни и быта, воспринимаясь в данном этносе в каждой  отдельной эпохе как единственно возможный способ общежития, поэтому  для членов этноса они вовсе не тягостны. Сила этнического стериотипа  поведения огромна, потому что члены этноса воспринимают его как единственно достойный, а все прочие как дикость.     Именно характер поведения определяет этническую принадлежность  человека. А раз так, то возникновение нового этноса есть создание нового  стериотипа поведения, отличного от предыдущих. Этот стериотип  поведения возникает в результате безотчетной деятельности людей, к  бессмысленно рассуждать, лучше он или хуже.  3.Этнос - это не просто скопище людей, похожих друг на друга, а  система различных по вкусам и возможностям личностей, продуктов их  деятельности, традиций, географической среды, этнического окружения  т.е. динамическая система, включающая не только людей, но и элементы ландшафта, культурные традиции и взаимосвязи с соседями.    Первым коллективом после человечества в целом является  суперэтнос - группа этносов, возникающих одновременно в одном регионе  и представляющих мозаичную целостность: христианский и исламский миры.   В структуру этноса как системной целостности входят субэтносы отличающиеся от прочих манерами, обхождением, способами выражени чувств и т.д., например, в состав русских входят поморы, камчадалы, русско устьинцы, яицские, донские, кубанские казаки; среди мордвы - эрьзя, мокша 4.Объединиться в этнос нельзя, так как принадлежность к нему  воспринимается  субъектом  непосредственно,  а  окружающими  констатируется как факт, не подлежащий сомнению. Следовательно,   основе этнической диагностики лежит ощущение. Это ощущение  формирует этническое поле. Ребенок, установивший связь с матерью с  первым криком и первым глотком молока, входит в ее этническое поле, которое потом лишь модифицируется вследствие общения ребенка с отцом,  другими детьми и всем народом. Но поле в начале жизни слабо, и если ребенка поместить в иную среду, то оно перестроится. С периода развитого первобытного общества существуют особые человеческие объединения — этносы. Это понятие Ю.В. Бромлей предложил трактовать в узком и широком смыслах.  В узком смысле этнос или этникос (от греческого слова — народный, языческий) был обозначен им как "исторически сложившаяся на определенной территории, устойчивая межпоколенная совокупность людей, обладающих не только общими чертами, но и относительно стабильными особенностями культуры (включая язык) и психики, а также сознанием своего единства и отличия от всех других подобных образований (самосознанием), фиксированном в самоназвании (этнониме)". При этом этническое самосознание понималось как "явление вторичное, производное от объективных факторов"7. Ю.В. Бромлей полагал, что эквивалентом узкого значения термина "этнос" в русском языке могло бы служить слово "национальность"8. Кроме собственно этноса (этникоса), Ю.В. Бромлеем декларировалось существование и других этнических общностей — метаэтносов и субэтносов. Одни понимались как надэтнические объединения, другие — как культурно-специфические внутренние подразделения этносов, выделяющиеся отдельными особенностями самосознания (например, донские казаки, негры в США и т.д.)9. Как предельная единица делимости этноса фигурировал отдельный человек — этнофор, носитель этнической культуры. По мнению Ю.В. Бромлея, этнос (этникос) и другие этнические общности — результат действия этнических процессов, которые он предложил делить на этноэволюционные и этнотрансформационные (этногенетические)10. К первым относятся внутриэтническая консолидация (сплочение субэтнических групп этноса, нивелирование диалектов и культурно-бытовых отличий, упрочение общего самосознания и т.д.)11 и межэтническая интеграция или единение (появление у нескольких сущностно различных этносов общих черт культуры и общего метаэтнического самосознания)12. Во вторую группу исследователь объединяет этногенетические парципацию (деление этноса на несколько новых, все из которых имеют не преемственные старому имена)13, сепарацию (превращение части этноса в новый в результате миграции или расчленения старого этноса двумя и более государствами)14, консолидацию (слияние близкородственных этнических общностей в одну более крупную)15, миксацию (слияние нескольких не связанных родством этносов в новый)16. Еще один этнический процесс — ассимиляцию Ю.В. Бромлей трактует двояко: для ассимилируемого этноса — это трансформация, для ассимилирующего — один из компонентов эволюции.  Таким образом, основу концепции Ю.В. Бромлея составили несколько генеральных пунктов: понимание этноса как реально существующей общности, функционирование которой подчинено универсальным законам развития (этнические и этносоциальные процессы); подчеркивание системности его характеристик (культура, самосознание и др.); разграничение узкого и широкого толкования понятия "этнос" — этникос и эсо; обусловленность характера межэтнических контактов целым комплексом культурных, психологических, социально-экономических, политических и других факторов; интерпретация декларируемого и формируемого в СССР идеологического сообщества — "советского народа" как совершенно нового образования — метаэтноса, основанного на ненасильственном постепенном слиянии этносов.

9. Основные подходы  в определении сущности нации

Наìция (от лат. natio — племя, народ) — социально-экономическая, культурно-политическая и духовная общность индустриальной эпохи[1]. Существует два основных подхода к пониманию нации: как политической общности граждан определенного государства и как этнической общности с единым языком и самосознанием. Политическая нация Сторонники конструктивизма считают, что нации представляют собой искусственные образования, целенаправленно сконструированные, созданные интеллектуальными элитами (учеными, писателями, политиками, идеологами) на основе национального проекта — идеологии национализма, которая может выражаться не только в политических манифестах, но и в литературных произведениях, научных трудах и т. д. Согласно конструктивистам национализм не пробуждает нацию, которая до тех пор остается вещью-в-себе, а создает новую нацию там, где ее не было. Географическими границами национального проекта при этом являются актуальные политические границы государства, а этнические различия населения, участвующего в строительстве такой нации вообще не имеют значения. Один из главных теоретиков конструктивизма Бенедикт Андерсон определяет нации как «воображаемые сообщества»: «я предлагаю следующее определение нации: это воображенное политическое сообщество, и воображается оно как что-то неизбежно ограниченное, но в то же время суверенное». Имеется в виду, конечно, не то, что нации — вообще некие фикции, а то, что реально существуют лишь рационально мыслящие индивиды, а нация существует лишь в их головах, «в воображении», в силу того, что они себя идентифицируют именно этим, а не другим образом. Конструктивисты отрицают преемственность между этносами доиндустриального общества и современными нациями, они подчеркивают, что нации являются продуктами индустриализации, распространения всеобщего стандартизированного образования, развития науки и техники (в частности, книгопечатания, средств массовых коммуникаций и информации) и что в доиндустриальную эпоху этносы и этническая идентичность не играли такой важной роли, так как традиционное общество предлагало много других форм идентичности (сословие, религия и т. д.).

Этнонация Этнонация (теория социобиологического примордиализма нации) понимает нацию как переход этноса на особую национальную ступень развития, то есть как биологический феномен. Возникновение этой разновидности национализма связано с формированием мистической концепции «народного духа» (Volksgeist) в рамках немецкого «народнического» (volkisch) и расистского, ариосософского национализма XVIII—XIX веков (в частности, в творчестве представителей немецкого романтизма)[4]. Ранние немецкие националисты-романтики считали, что существует некий «народный дух» — иррациональное, сверхъестественное начало, который воплощается в различных народах и определяет их своеобразие и отличие друг от друга, и которое находит выражение в «крови» и в расе. С этой точки зрения «народный дух» передается с «кровью», то есть по наследству, таким образом, нация понимается как сообщество, происходящее от общих предков, связанное кровнородственными узами. В смычке национализма и расизма в Германии, как ни странно, решающую роль сыграли языковедческие исследования, у истоков которых также стояли националисты-романтики, такие как Якоб Гримм. Ими было обнаружено сходство между современными европейскими языками и санскритом, на основе чего было создано учение о «языковых семьях», где отношения между языками уподоблялись кровнородственным отношениям (языки-прародители и языки-потомки). Как видим, из факта сходства языков делался вывод о кровнородственной связи говорящих на них народов, в частности из постулирования существования индоевропейской семьи языков был сделан вывод о биологическом происхождении всех европейских народов, и прежде всего немцев, от праиндоевропейцев, мифических древних «арийцев», которые наделялись идеализированными чертами.

10. Феномен «нации»: западная и отечественная трактовка.

В результате наполеоновских войн национализм проникает в страны Центральной и Восточной Европы, в Испанию, Ирландию и Россию, где политическое мышление и структуры общества были преимущественно традиционны и менее развиты, чем на классическом Западе. Средний класс был в этих странах слаб, уровень урбанизации мал, нации разделены (или даже расколоты) на правящий класс (феодальную аристократию) и бесправное большинство (крестьянство). Здесь национализм вначале стал культурным движением, мечтой и надеждой ученых и поэтов. Этот поднимающийся национализм, как и общественное и интеллектуальное развитие вне Западной Европы, испытывал влияние Запада. Но само это влияние ранило гордость образованных кругов, в которых уже зародилось чувство национального самосознания, это вело к обособлению от Запада, к сопротивлению «чуждым» примерам, прежде всего западному либеральному и рациональному мировоззрению. Более того, национализм получает легитимность там, где он направлен на освобождение от иностранного господства. В итоге новый национализм здесь искал свое оправдание - в отличие от Запада - в наследии прошлого. Нередко «изобретенные», древние традиции превозносились как противовес западному Просвещению. Если британский и американский национализм был порожден концепцией личной свободы и прав человека и представлял народы с четко оформившейся политической жизнью, национализм народов на востоке Европы, а затем и в других регионах мира, не укорененный в соответствующей политической и социальной традиции, стал проявлением своеобразного комплекса национальной неполноценности. Этот комплекс неполноценности компенсировался самовосхвалением. Германские, российские и индийские интеллектуалы представляли свою национальную традицию как нечто более глубокое, чем западная, более сложное по проблематике и обладающее большим творческим потенциалом. Именно в этом русле немецкими романтиками формулируется противопоставление одухотворенной национальной культуры - бездуховной, рациональной западной цивилизации. Для такого национализма характерны стремление к поискам внутреннего смысла существования нации, размышления о «национальной душе» или «миссии», Запад служит «значимым другим» в процессе формирования национальной идентичности этих стран. Однако новый национализм в народ не проник, он остался (до конца  XIX в.) уделом интеллектуалов, да и то не всех. Тем не менее, в результате продолжительных войн и натиска гипертрофированного французского национализма национальные чувства повсюду набирали силу и в России впервые достигли высшей точки в Отечественной войне 1812 г., чрезвычайно повысившей самоуважение русских, победивших Наполеона. Национализм в восточной Европе нередко рассматривается и в качестве оборонительной реакции на разрушительное воздействие экономической и политической модернизации или как средство компенсации при очевидных провалах такого рода модернизации. «Если «западный» национализм сопутствовал буржуазным революциям и результативному процессу формирования сильных наций-государств, — подводит итог немецкий исследователь Э. Штолътинг, — то «восточные» формы национализма пышным цветом расцвели в обществах, многие из которых не проходили через данные стадии политической модернизации и идентичность которых заключена в культуре. Если обратиться к государствам Запада, то здесь национализм возник вследствие успешного преодоления внутренних препятствий, мешавших суверенитету, в первую очередь политики родовой знати. Что же касается Востока, там национализм являлся идеологическим обоснованием борьбы против чужеземного правления (влияния), примером которого может служить турецкое, габсбургское или российско-советское иго». Отсюда то обстоятельство, что большинство западных и отечественных исследователей подчеркивают важность различий между типами национализма. На протяжении большей части  XIX в. в Европе национализм ассоциировался не только с национальным освобождением, но и с прогрессивными и даже радикальными идеологиями. Первыми националистами Нового времени, которые сами называли себя патриотами, были французские якобинцы. Во второй половине  XX в. представители левых политических сил в странах «третьего мира» по-прежнему считали национализм движущей силой борьбы за освобождение не только от мирового империализма, но и от других форм угнетения. Поэтому, по мнению Н.Г.Скворцова, «национализм сам по себе не принадлежит ни к левому, ни к правому крылу политического спектра. С точки зрения провозглашения равенства прав всех граждан (членов нации) он может быть отнесен к «левой» идеологии, с точки зрения утверждения вертикальной солидарности и призывов к „исключению" всех иностранцев — к „правой"».  Б. Андерсон даже полагает, что национализм, как, впрочем, и другие этнические идеологии, скорее может быть соотнесен с религией (нация трактуется националистами как «священное сообщество» или «коллективная индивидуальность»: не случайно национализм достаточно часто именуют «гражданской религией») или системой родства, нежели с фашизмом и либерализмом. Он считает, что «для понимания национализма следует связывать его не с принимаемыми на уровне самосознания политическими идеологиями, а с широкими культурными системами, которые ему предшествовали и из которых — а вместе с тем и в противовес которым — он появился»

11. Этничность  и глобализация: Ф.Фукуяма versus С.Хантингтон

I Концепция  «конца истории» Ф. Фукуямы.  Теория «конца истории» Ф. Фукуямы была сформулирована в западном контексте в конце 1980-х гг., когда западное сообщество уже уверилось в своей победе в «холодной войне».  Фукуяма он выдвинул тезис о полном разрешении лежавшего в основе «холодной войны» конфликта двух идеологий – либеральной демократии и коммунизма. Коммунизм потерпел поражение в этом противостоянии, что поспособствовало появлению новых перспектив для торжества демократических принципов во всем мире2.  Особый интерес по этой тематике представляют работы: «Конец истории?» (1989 г.) и «Конец истории и последний человек» (1992 г.), которые могут рассматриваться не только как попытка дать критическое описание коммунистическому типу общества и показать все преимущества демократического, благодаря которому произошли существенные изменения в странах социалистического лагеря, но и как прогноз на будущее. Опираясь на интерпретации конца истории Гегеля и Кожева, Фукуяма приходит к выводу, что либерализм и либеральные институты, такие как главенство закона, представительская демократия и рыночная экономика приобретают универсальное значение. Фукуяма теоретически выразил и политически обосновал убежденность в отношении будущего после завершения «холодной войны». Анализируя процессы реформ в СССР и КНР, изменения в интеллектуальном климате этих двух стран, отмечая перемены в других регионах, Фукуяма делает вывод: произошедшие изменения есть не просто конец «холодной войны» или окончание какого-либо послевоенного периода - наступает конец истории, как таковой… Конец истории, по Фукуяме, выливается в «окончание идеологической эволюции человечества и универсализацию западной либеральной демократии, как окончательной формы человеческого правления»3.

В соответствии с фукуямовской теорией, незападные сообщества в этом смысле являются лишь будущей проекцией западных ценностей. Акцент в «Конце истории» сделан именно на «исчерпанность» систематических альтернатив Западу, ведь именно Запад, по мнению автора, в сегодняшнем мире остается сообществом с превосходящим остальные своим авторитетом и своей моралью4. Именно поэтому западные ценности подлежат глобальному распространению, вне зависимости от того, приветствуется это другими акторами международной системы или нет. Таким образом, своей теорией Ф. Фукуяма подтвердил свою приверженность ценностям лишь одного из существующих сообществ - западного. Посему, неудивительно, что концепция «конца истории» подверглась критике как идеалистическая и несколько упрощенная5. Не меньшие по накалу дискуссии вызвала статья другого американского политолога С. Хантингтона - «Столкновение цивилизаций».  II С. Хантингтон и теория «столкновения цивилизаций» В своей работе Хантингтон заметил, что мировая политика сегодня вступает в новую фазу, а посему, возникает огромное количество версий относительно того, какой облик она приобретет: будет ли это конец истории, возврат к традиционному соперничеству между нациями-государствами, упадок наций-государств под напором разнонаправленных тенденций — к трайбализму и глобализму. Основная идея теории Хантингтона заключается в том, что в зарождающемся мире основным источником конфликтов будет уже не идеология и не экономика, а культура. Эту тенденцию Хантингтон иллюстрирует ярким примером роста экономических связей между Китайской Народной Республикой, с одной стороны, и Гонконгом, Тайванем, Сингапуром и заморскими китайскими общинами в других странах Азии — с другой. Вот так, с окончанием холодной войны общность культуры постепенно вытесняет идеологические различия. При этом, нация-государство остается главным действующим лицом в международных делах, но наиболее значимые конфликты глобальной политики будут разворачиваться между нациями и группами, принадлежащими к разным цивилизациям. Доминирующим фактором мировой политики, при этом, станет столкновение цивилизаций. А линии разлома между ними — это и есть линии будущих фронтов. Такие конфликты неизбежны, считает автор «столкновения цивилизаций», и тому есть несколько причин. Прежде всего, это географический фактор, а также идентичность цивилизаций, соседство которых приводит к их противостоянию и даже конфликтам между ними. Эти конфликты обычно происходят на стыке или аморфно очерченных рубежах цивилизаций. Иногда эти конфликты можно предвидеть исходя из логики развития и взаимодействия цивилизаций.

 Облик мира, по мнению  Хантингтона, будет в значительной мере формироваться в ходе взаимодействия семи-восьми крупных цивилизаций. К ним относятся западная, конфуцианская, японская, исламская, индуистская, православно-славянская, латиноамериканская и, возможно, африканская цивилизации. Самые значительные конфликты будущего развернутся вдоль линий разлома между цивилизациями. И причин тому несколько.   Прежде всего, различия между цивилизациями, основу которых составляет религия, наиболее существенны; эти различия складывались столетиями, и они куда сильнее, чем различия между политическими идеологиями. Во-вторых, усиливается взаимодействие народов различной цивилизационной принадлежности, что ведет как к росту цивилизационного самосознания, так и к пониманию различия между цивилизациями и общностью в рамках своей цивилизации. В-третьих, возрастает роль религии, причем последняя нередко проявляется в форме фундаменталистских движений. В-четвертых, ослабевает влияние Запада в незападных странах, что находит выражение в девестернизационных процессах и усиленном поиске собственных «корней». В-пятых, культурные различия менее подвержены изменениям, чем экономические или политические. «В бывшем Советском Союзе, - замечает Хантингтон, - коммунисты могут стать демократами, богатые превратиться в бедных, а бедняки – в богачей, но русские не смогут стать эстонцами, а азербайджанцы – армянами». Ну и наконец, в-шестых, как отмечает политолог, усиливается экономический регионализм, неразрывно связанный с цивилизационным фактором: в основе многих экономических организаций и интеграционных группировок лежит культурно-религиозная схожесть6.   Несмотря на осознание уникальности каждой цивилизации и признание их прав на самоопределение, Хантингтон не сомневается в верховенстве западных ценностей и морали. Однако, он понимает, что западным державам в современном мире придется считаться с их интересами, а посему Западу необходимо сделать ряд важных выводов:  противоречия между цивилизациями важны и реальны;  цивилизационное самосознание возрастает;  конфликт между цивилизациями придет на смену идеологическим и другим формам конфликтов в качестве преобладающей формы глобального конфликта; международные отношения, исторически являвшиеся игрой в рамках западной цивилизации, будут все больше девестернизироваться и превращаться в игру, где незападные цивилизации станут выступать не как пассивные объекты, а как активные действующие лица;  эффективные международные институты в области политики, экономики и безопасности будут складываться скорее внутри цивилизаций, чем между ними;  конфликты между группами, относящимися к разным цивилизациям, будут более частыми, затяжными и кровопролитными, чем конфликты внутри одной цивилизации;