Концепция Государства Дугласа Нрта

           Ситуацию могут изменить разработка и реализация таких стратегий развития государственного управления, которые не менее целенаправленно будут снижать уровень коррупции в социальных взаимодействиях граждан с органами власти, чем в настоящие время коррупционные сети его повышают.

13. КОНЦЕПЦИЯ КОММУНИКАТИВНОГО ГОСУДАРСТВА

И РОССИЙСКИЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС.

          Государство создается и функционирует как диалектика двух форм рациональности: стратегической и коммуникативной. В большинстве существующих концепций государства, прежде всего в концепции Энтони Гидденса (Giddens) и его последователей, акцент делается на стратегической рациональности государства, рациональности в понимании Макса Вебера. Для данного подхода к пониманию и изучению государства наследие Макса Вебера действительно является ключевым. Последователь Вебера Норберт Элиас (ученик ученика Вебера – К. Мангейма) в своем исследовании «социогенезиса государства» в Европе выделил два основных элемента проявления стратегической рациональности в процессе формирования современного государства – армию и налоги (Элиас). Именно эти два элемента, тесно связанные с войной и военной стратегией, до наших дней находятся в центре исследований государства.

          Следующий прорыв в изучении государства связан с вышеупомянутой работой         Э. Гидденса «Нация-государство и насилие». В ней Гидденс  попытался соединить концепцию М. Вебера с концепциями Э. Дюркгейма и К. Маркса, но в центр такого синтеза он поставил понятие «надзора», взятого из теории Мишеля Фуко. Поскольку «надзор» у Фуко направлен на контроль за поведением индивидов, то, несмотря на понимание «надзора» как «рефлексивного мониторинга действия», т. е. в какой-то степени эффекта коммуникативной рациональности, в работе Гидденса ощущается явный перекос в сторону изучения стратегической рациональности. Во многом  это связано с критическим характером работы Гидденса, что, естественно, вынуждает его сосредоточить внимание на негативных эффектах рационализации по Веберу. Несмотря на этот перекос многие идеи Гидденса очень важны для концепции коммуникативного государства. Прежде всего, его критика эволюционной трактовки человеческой истории, а также его аргументы в пользу ключевой роли государств в формировании современных обществ. Все дальнейшие исследования в этой области лишь развивали перспективу, предложенную Гидденсом. Так, Майкл Манн в своих исследованиях «источников социальной власти» выделил четыре типа власти (идеологическая, военная, экономическая, политическая), на пересечении которых возникает государство (Mann). Его идеи далее развивают основные положения Гидденса о надзоре как рефлексивном мониторинге действия, но с тем же уклоном в изучение проявлений стратегической рациональности государства и агентов.

          Американский исследователь Чарльз Тилли является представителем несколько другой традиции, и в этом смысле его неверно представлять последователем Гидденса, но многие его теоретические положения хорошо сочетаются с идеями последователей Гидденса. По его мнению, для формирования современных государств ключевое значение имели «принуждение» и «капитал», которые породили в Европе территориальные государства и города-государства, как результат максимизации «принуждения» и «капитала» соответственно (Хелд). Джованни Арриги  предложил более сложный анализ отношений между принуждением и капиталом: по его мнению, капитал более важен и создает условия для принуждения (Арриги). Опираясь на идеи Арриги, можно утверждать, что государство – это наиболее выгодное капиталистическое предприятие, но в этом смысле оно также служит проявлением стратегической рациональности агентов, хотя и не результатом этой рациональности. 

          Своеобразный итог развитию изучения стратегической рациональности государства подвел шведский исторический социолог Джон Глете, который ввел понятие «военно-фискальное государство» для описания государства эпохи абсолютизма (Glete). Этот исследователь указал на значение теории организации для понимания особенностей «военно-фискального государства» и предложил анализировать их как «комплексные организации» (термин Юдит Пенроуз, специалиста  в организационной теории). В этом направлении исследований необходимо также выделить работы Джеймса Марча об «институциональных основах политики», в которых он соединяет изучение политики и теории организаций, а также хорошо известные работы Дугласа Норта о роли государства и политических институтов в формировании организаций и в экономической истории (Норт). Теория организаций также содержит многочисленные интересные исследования о рациональности организаций и организационного процесса, например работы Криса Аргейриса и Сиднея Уинтера с Ричардом Нельсоном (Argyris; Нельсон, Уинтер). В этих работах также делается акцент на стратегическую рациональность, но уже в силу специфики понимания рациональности в экономической науке. Концепция коммуникативного государства требует добавить коммуникативную рациональность в наше понимание государства и понимать государство именно как диалектику коммуникативной рациональности и стратегической рациональности. По мнению Юргена Хабермаса, основой коммуникативной рациональности являются естественный язык и жизненный мир (специальное понятие феноменологической социологии) (Habermas). Если роль и значение коммуникативной рациональности в деятельности государства наиболее ярко проявляется в соотношении права и справедливости, при котором право должно соответствовать нормам справедливости, то роль и значение стратегической рациональности прежде всего проявляется в войне и военном искусстве. При этом и право, и война служат проявлением диалектики обеих рациональностей (т.е. право имеет также отношение к стратегической рациональности, а война – к коммуникативной). С учетом этих уточнений, мы можем метафорически говорить, что государство есть диалектика войны и справедливости, и эта диалектика лежит в основе социального производства и воспроизводства государства людьми в процессе их совместной деятельности. Иначе говоря, концепция коммуникативного государства предполагает соединение концепций М. Вебера и Э. Дюркгейма в понимании государства.

          В теоретическом плане (Т. Парсонс говорил, что нет ничего практичней хорошей теории) концепция коммуникативного государства исходит из взглядов Ю. Хабермаса на современное общество и государство, но предполагает дополнение этих взглядов теоретическими положениями из концепций государства у Э. Гидденса и П. Бурдье. Некоторые положения теории Ю. Хабермаса, которые были заимствованы им из теории Т. Парсонса, в концепции коммуникативного государства заменяются теоретическими положениями из работ Э. Гидденса и П. Бурдье и их последователей. Это касается отказа от концепта «политической системы» и от использования эволюционного подхода в понимании трансформаций обществ и государств. Поэтому концепция коммуникативного государства предполагает усиление той критики взглядов Т. Парсонса, которая содержится в работах Ю. Хабермаса, и является еще одной альтернативой концепции политической системы Д. Истона и Г. Алмонда. Концепция коммуникативного государства продолжает и разделяет многие исходные теоретические положения работ С. Файнера, прежде всего «Истории государственного управления» (Finer), но с учетом и критики ориентации работ С. Файнера на стратегическую рациональность.

          Главная цель этого доклада заключается в уточнении понимания государства, как центрального элемента политики, в условиях, когда многие настойчиво говорят о кризисе государства в современном мире. Понятно, что именно эти кризисные тенденции являются причиной обращения к проблематике государства в истории и современности   того множества авторов, на работы которых я опираюсь, Кроме того, помимо указанной проблемной ситуации в реальной политике, существуют важные теоретические соображения, которые лежат в основе концепции коммуникативного государства. Необходимо обеспечить в рамках политической науки то взаимодействие между теорией и практикой, которое существует в социологии и в физических науках. Необходимо «притянуть» политическую теорию, которая в настоящее время существует в виде политической философии, к практическому изучению «реальной политики», примерно в том духе, в каком это делает Роберт Даль и его последователи в изучении демократии. Механизмом этого «притягивания» и должна стать концепция коммуникативного государства, сформированная с учетом проблем, о которых пишет Доминик Кола (Кола, 3). Известный российский ученый и политик А. А. Кокошин пишет: «Роль теоретического знания намного больше, чем представляют себе многие политики и работающие на них аналитики. Наличие теории (глубоко отработанной, базирующейся на солидной информационной базе) позволяет более эффективно и оперативно агрегировать большие объемы данных, выигрывать время, столь ценное для процесса принятия политических решений в первой сфере. Формулировка положений научной теории фактически во многом сводится к научному синтезу, процессу, как показывает практика, более сложному, чем научный анализ» (Кокошин, 86).     

          Необходимость в концепции коммуникативного государства связана также с той ситуацией в общественных науках, на которую обратил внимание Иммануил Валлерстайн. Разделение проблем изучения общества и государства между многочисленными общественными науками, которые склонны преувеличивать значение своего «куска реальности» и строить свою методологию по логике изучаемого «куска», не способствует правильному пониманию феноменов государства и общества в общественных науках (Валлерстайн). Экономическая наука, являясь просто логикой поля экономики, пытается выдать правила игры, принятые в нем (причем, в современном поле экономики, которое есть только часть современного государства и общества), за чуть ли не универсальные правила мироздания. Под нейтральным именем «теории рационального выбора» эта логика экономического поля навязывается прочим общественным наукам как образец «научности», и это интеллектуальное движение «убедительно» подкрепляется стремительным уничтожением автономии поля науки логикой поля экономики так, что современные работы по менеджменту сливаются с рекламой той консультационной фирмы, которую создал автор книги. Другие науки об обществе пытаются по мере своих возможностей повторить эти достижения. И хотя у политической науки есть хорошие шансы на это, замена науки о политике логикой поля политики в современной России (или в США) не кажется мне хорошей альтернативой. Поэтому концепция коммуникативного государства – это не просто междисциплинарная концепция (которая включает в себя как минимум работы по социологии и по политологии), но концепция, ставящая под сомнение существующее разделение сфер исследования между общественными науками, как это уже присутствует (хотя и неявно) в «теории коммуникативного действия» Ю. Хабермаса (Habermas). Концепция коммуникативного государства задумана как изучение феномена государства с позиций теории  Хабермаса безотносительно к существующему «разделению труда» между общественными науками. Хотя основой данной концепции все-таки остается «социологическое воображение» по Ч.-Р. Миллсу, но с учетом того факта, что оно само является специфическим философским мировоззрением (Миллс). 

         Концепция коммуникативного государства является «теорией среднего уровня» (поэтому ее следует рассматривать как «концепцию», а не «теорию»), но она исходит из теории Хабермаса, которая относится к «большой» социологической теории. В той мере, в какой концепция коммуникативного государства уточняет и переписывает некоторые положения теории Хабермаса, она также вносит вклад и в построение более широкой социологической теории. На мой взгляд, в современной социологической теории единственно возможная стратегия заключается в согласовании уже существующих теорий, которые доказали свою теоретическую пригодность для понимания современного общества, в устранении «швов» и «наложений» между ними, т. е. в «научном синтезе», по выражению А.А. Кокошина. На решение этой теоретической задачи и направлена концепция коммуникативного государства. При построении более широкой теории общества, как показал Э. Гидденс, начинать необходимо с государства, поскольку именно государство является основной организационной формой существования людей в современном мире. Остальные организационные формы имеют меньшие значения для социальной жизни (ведь никто не проводит всю свою жизнь на работе и не считает себя жителем своей организации) и зависимы от государства. Именно это обозначил Дуглас Норт в своем различении институтов и организаций, как «правил игры» и «игроков» (Норт). Возможно, в будущем эта ситуация и изменится, новые организационные формы придут на смену государству и появятся более сильные негосударственные идентичности, но пока до этого еще далеко.

          Что можно сказать о современной России с точки зрения концепции коммуникативного государства? Все мы погружены в жизненный мир, который во многом создан современным российским государством, поэтому наши размышления о коммуникативном государстве направлены, прежде всего, на понимание российского политического процесса и исходят из наблюдаемых реалий этого политического процесса. С другой стороны, понятно, что понимание происходящего в современной России возможно только в сравнении (желательно теоретически обоснованном) с другими государствами и с другими временами. Именно для такого сравнения и понимания и нужна концепция коммуникативного государства.

          Вышеупомянутый кризис государства в современном мире делает процессы, происходящие в современной России, более сложными. Эту сложность  необходимо замечать и отражать в теоретических построениях и практических рассуждениях о российском политическом процессе. Тот факт, что массовые рассуждения о политическом процессе в современной России постепенно редуцировались до обсуждения того, кого назначит Президент В.В. Путин своим преемником, совсем не означает, что реальные проблемы, стоящие перед современным российском государством, заключаются только в этом. Скорее, это отражает относительную успешность по навязыванию соответствующей «повестки дня» со стороны руководителей современного российского государства. 

Кризис государства в  современном мире означает, что любое  современное государство более  неспособно решать проблемы, вытекающие из диалектики стратегической рациональности и коммуникативной рациональности, конфликт между государством как организацией и государством как жизненным миром становится все более острым и неразрешимым. В этой ситуации любое авторитарное государство оказывается в очень сложном положении, поскольку его неспособность быть просто «нормальным» государством будет постоянно возрастать, а давление со стороны внешнего мира будет постоянно усиливаться. «Риторика антиамериканизма» в сочетании с демонстрацией американских фильмов и телевизионных проектов, построенных по логике жизненного мира США («Фабрика звезд»), т. е. в сочетании с трансляцией  «американского  образа  жизни», не просто комична, но и показывает, насколько проблематично для современной России реальное противостояние с США даже в области собственной внутренней политики.

В области международной  политики наличие у России ядерного оружия порождает потенциальную  угрозу для США, и вынуждает руководство  этой страны (исходя из диалектики стратегической рациональности и коммуникативной  рациональности) способствовать установлению в России демократической формы  правления. Поэтому неизбежным и  рациональным для руководства США  будет постоянное вмешательство  в российский политический процесс. Это вмешательство, естественно, будет  затруднять формирование стратегической рациональности у российских политиков. Кроме того, существует зависимость  жизненного мира современной России от жизненного мира  современных  США (американское общество остается символически привлекательным для большинства  образованных жителей России), что  также будет отражаться на коммуникативной  рациональности российских политиков.  Хорошим примером коммуникативной рациональности и жизненного мира в современной России служит проблематика права и правового государства. В современном государстве правовая система «как единство первичных и вторичных правил» основана на такой «морали права», которая требует демократического устройства, и в этом состоит основное его отличие от традиционного государства и причина путаницы в теориях права. К тезису Ю. Хабермаса «о внутренней взаимосвязи правового государства и демократии» (Хабермас, 401–413) необходимо относиться с большей серьезностью, чем принято в современной России. Если право в традиционном государстве базировалось на устойчивой концепции справедливости, которая вытекала из стабильного жизненного мира, то для современного права (которое гораздо сложнее) нужны другие условия. Современное право базируется на идеях справедливости, которые создаются посредством публичной сферы. Как отмечает Э. Гидденс, современная повседневность (современный жизненный мир) демократична (Гидденс, 191–202), и это позволяет публичной сфере в диалектике стратегической рациональности и коммуникативной рациональности создавать и легитимировать современную правовую систему как справедливую и толерантную, т. е. воспроизводить правовое государство. Поскольку правовое государство – это процесс, а не состояние.