Концепция Государства Дугласа Нрта

В современной России этот социальный механизм находится в  состоянии распада. Это связано  и с советским наследием, в  котором правовое государство носило специфический характер. Но главной  причиной краха правового государства  в современной России является «сокращение  демократии» и превращение публичной  сферы в «репрезентативную», т. е. характерную для традиционных государств. Это порождает не только отсутствие «нормальной» правовой системы и  дальнейший регресс жизненного мира в сторону традиционного жизненного мира, но и обусловливает фундаментальную  социальную «несовременность» России. 

          В обоснование этой точки зрения можно вспомнить и выявленную в работах Д. Норта и Э. де Сото (де Сото) зависимость экономических процессов от их правового регулирования. Как показал на примере Перу Эрнандо де Сото, несовершенная правовая система государства ведет к искажению экономических процессов, «неформальной» экономической деятельности и экономической отсталости общества. Именно эти последствия отказа от построения в России правового государства мы и наблюдаем в настоящие время.

 

Заключение.

Концепция институтов и институциональных

изменений ДУГЛАСА  НОРТА: Глазами теоретика права.

          Критический анализ концепции институциональных изменений Дугласа Норта. Последовательно рассматриваются теория институтов, государства, контрактов и институциональных изменений с позиций критического правового подхода. Обсуждается вопрос синтеза экономической теории и права. Прежде всего, необходимо заметить, что рассматриваемая теория не производит впечатления чего-либо качественно нового в истории мысли. Всё что Норт пишет об институтах, прямо не формулировалось, но явно подразумевалось у многих его пред-шественников. Его рассуждения о формальных и неформальных ограничениях сильно напоминают то, что писал по этому поводу Л. Петражицкий. А его понимание социаль-ной роли государства вызывает смутные воспоминания об учении К. Шмитта.

          Нельзя не отметить и того, что само понятие института – исходное понятие концепции Норта – может вызвать определённые возражения. Норт пишет: «Институты– это “правила игры” в обществе, или, выражаясь более формально, созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми. Следовательно, они задают структуру побудительных мотивов человеческого взаимодействия – будь то в политике, социальной сфере или экономике. Институциональные изменения определяют то, как общества развиваются во времени, и

таким образом являются ключом к пониманию исторических перемен».

Данное определение института – чрезмерно общее. Под него можно, при желании, подвести что угодно. Такое понимание института не даёт возможности, например, отграничить право от воровских законов. Оно вообще не даёт возможности разграничения правового и неправового. дело в том, что в нем отсутствуют оценочные критерии. Оно, вдобавок, не позволяет провести формального отграничения права от других регулятивных систем. Вопрос ведь состоит не только в том, какие формы поведения ограничивают институты, но и в том, ПОЧЕМУ они их ограничивают. Как и в том, почему эти формы поведения ограничивают ИМЕННО ЭТИ ИНСТИТУТЫ. Норт поднимает проблему «неотмирания» неэффективных институтов .Эта проблема, возможно, гораздо более перспективно, чем в концепции Норта, раз-решается с точки зрения рассмотрения политики, как царства воплощённого абсурда. Следует осознавать, что неэффективные с точки зрения здравого смысла и общественных интересов институты чаще всего сохраняются ввиду их эффективности для достаточно узкого круга лиц, преследующих свои собственные корыстные цели.

           Не исключён и вариант, при котором эти лица действуют иррационально, имея при

этом возможность сохранять  свои социальные позиции. В этой ситуации высказанное 

Нортом пожелание того, чтобы «действовали правила, устраняющие проигравшие

экономические и политические организации» в большинстве случаев  остаётся толь-

ко пожеланием. Можно говорить об определённом идеализме автора в  отношении к 

общественным институтам, поскольку он, несмотря на многочисленные оговорки, в 

целом принципиально предполагает их существование во имя каких-либо общеполезных целей.

          Сам Норт замечает: «Институты не обязательно – и даже далеко не всегда – создаются для того, чтобы быть социально эффективными; институты или, по крайней мере, формальные правила, создаются скорее для того, чтобы служить интересам тех, кто занимает позиции, позволяющие влиять на формирование новых правил».

 Этим, собственно, на наш  взгляд, снимаются все проблемные  вопросы и разрешаются все  загадки существования неэффективных  институтов, и помимо этого можно 

было ничего не писать. Вопрос остаётся только в том, ПОЧЕМУ определённые лица

способны изменять институты, или, наоборот – консервировать их. А также – почему

общество дозволяет им это. Применительно к странам «третьего мира», мы встречаемся у Норта со следую-щей характеристикой :«в этом случае политические и экономические руководители имеют смешанный набор возможностей, но все же по большей части эти

возможности поощряют скорее деятельность по перераспределению, чем  по производству материальных благ, формируют  скорее монополии, чем конкурентную среду,

и скорее ограничивают, чем  расширяют выбор. Они редко стимулируют  инвестиции в 

образование, которое повышает производительность. Организации, развивающиеся  в 

этих институциональных  рамках, становятся более эффективными, но только эффективными в снижении общей продуктивности общества и  в развитии базовой институциональной  структуры, еще менее благоприятной  для продуктивной деятельности.

Такая траектория развития может быть долговременной и устойчивой, потому что 

в подобных экономиках трансакционные издержки политических и экономических

рынков, наряду с субъективными  моделями, господствующими в восприятии “акте-

ров”, не способствуют постепенному продвижению этих обществ к более эффективным результатам». Ошибка Норта, на наш взгляд, состоит в том, что данная характеристика относится исключительно к странам «третьего мира», однако она должна относиться к пра-

вительствам любого государства, поскольку они всегда жизненно заинтересованы в

стабильности, но ни в коем случае – не в процветании. Процветание  поощряется, если

оно гарантирует стабильность. Норт рассматривает ситуации, при которых сохраняются неэффективные инсти-туты, как серьёзную проблему. Но, на наш взгляд, это не проблема, а норма. Миф о том, что должны выживать только эффективные институты вытекает из преувеличен-ного мнения о значении экономической и прочей эффективности в человеческом со-знании. Способность пожертвовать эффективностью во имя идеи относится автором к области индивидуальных нравственных подвигов. Но это явление может носить не просто национальный, но даже цивилизационный характер. для целых культур ста-бильность и система нравственных или иных идеальных ценностей значит гораздо больше чем экономическая эффективность. В пример можно привести конфуцианс-

тво – как идеологию не просто абсурдную, но почти преступную с точки зрения эко-

номической науки. И дело здесь вовсе не в человеческом потенциале и природных

условиях, как это считает  Норт.

          В работе излагается теория сотрудничества, основанная на представлении о не-

котором необходимом общепризнанном минимальном знании «актёров» друг о друге,

которая, по существу не вносит ничего нового . Она, похоже, есть лишь вариация на тему концепции «лица» («персоны») в праве и её основы были интуитивно понятны уже римским юристам. Близка к этому и концепция «неперсонифицированного» обмена . Однако с правовой точки зрения, этот термин крайне неудачен, поскольку в праве как раз и происходит «персонификация» индивидуальностей в исконном смысле этого слова. Индивид персонифицируется в том смысле, что в определённом социальном отношении он предстаёт перед другими участниками этого отношения исключительно через призму очень ограниченного числе характеристик, которые только и важны в рамках этого отношения.

Если использовать логику этой концепции сотрудничества и  неперсонифициро-

ванного обмена, то придётся заключить, что специфика права  как раз и состоит в том,

что оно «разруливает»  ситуации несовпадения минимума взаимных знаний с реаль-

ным положением вещей. Однако, модель «актёры – арбитры», которой придержива-

ется Норт, нивелирует как раз специфику правовой среды, ибо распространяется на

все возможные институты.

           В праве правильность моделей ситуаций не подразумевается (в отличие от того,

что, согласно Норту, характерно для экономических институтов), а императивно про-

возглашается. Но в чём  источник императива? С точки зрения юснатурализма, модель

ситуации императивно  провозглашена, поскольку она правильна. С точки зрения

юридического позитивизма  – она правильна, поскольку императивно  провозглаше-

на. А мудрый Фома Аквинский  давно ещё говорил о возможности  сочетания этих по-

зиций. Нечто является разрешённым, или запрещённым, поскольку оно есть добро,

или зло, а нечто есть добро, или зло, поскольку оно разрешено  или запрещено. В воз-

можности такого сочетания – ещё один элемент специфики права по отношению к

прочим институтам. Вообще, надо заметить, что представления Норта о правовой среде весьма упро-щены и ограничены. Если внимательно изучить то, что он пишет о «юридической структуре», то легко можно будет понять, что, по существу он сводит он всю

её к только к механизму  определения и защиты имущественных прав. В рассуждениях Норта большое значение придаётся вопросу о соотношении формальных и неформальных ограничений. Однако при этом он не выдвигает достаточно чётких критериев их различения. В самом деле, где начинается подлинная формальность? Тот же обычай (который Норт постоянно приводит в качестве примера неформального ограничения, на самом деле, есть ФОРМА права. Нельзя не пройти мимо вопроса о том, как соотносятся форма и содержание ограничений. Определяется ли форма содержанием, или содержание формой? Мы можем вернуться, в связи с этим, к упомянутой выше формуле Св. Фомы, и поставить вопрос по-другому: нечто является злом, ибо запрещено (в том числе – формально), или нечто запрещено (в том числе – формально), ибо зло? Эта проблема формальности и содержательности ограничений должна быть разрешена в концепции, придающей понятию ограничений такую роль, какая придаётся им в учении Норта.

        Однако сам Норт не делает ни малейших попыток её разрешения. У нас возникает и ещё один вопрос: состоятельно ли понимание Нортом неформальных ограничений, как продолжения формальных правил? Притом, что никто, в том числе Норт, не отрицают закрепления их в формальных источниках, по прошествии определённого времени. Во всяком случае, такое понимание неформальных правил никак не объясняет структур архаического права. Не менее спорно и утверждение о том, что «формальные и неформальные ограничения отличаются друг от друга только по степени проявления». Ситуация осложняется ещё и тем, что, сам Норт указывает: «Формальные правила могут вводиться для того, чтобы модифицировать, пересмотреть или изменить неформальные ограничения». Это явно противоречит сказанному выше о сущности неформальных ограничений, как продолжения формальных правил.

          Уже упомянутый нами идеализм Норта приводит его к принципиальному убежде-

нию в том, что «правила снижают конфликт». В эту оптимистическую формулу никак

не вписываются правила, вроде «чужой-свой», «обострение  классовой борьбы», «пра-

вила о чистоте расы»? Непонятно, рассматриваются ли они  вообще Нортом как инс-

титуты? Если – да, то здесь с необходимостью должен быть подключён «ценностный

подход». Но, исходя из нортовского определения института, неясно как он вообще

может быть совместим с  теорией институтов?

         Переходя к рассмотрению места права в системе формальных правил, Норт демонстрирует чрезвычайную ограниченность своего правопонимания: «Формальные правила включают политические (и юридические), экономические правила и контракты. Иерархия этих правил – от конституций до статутов (законодательных актов) и обычного права, до законодательных постановлений и распоряжений и, наконец, до индивидуальных контрактов – составляет общие и конкретные ограничения. Конституции обычно составляются таким образом, чтобы изменить их было труднее, чем законодательные акты, а законодательные акты – труднее, чем индивидуальные контракты. Политические правила в самом широком виде определяют иерархическую структуру общества, его фундаментальную структуру принятия решений и наиболее важные характеристики контроля над политическими процедурами. Экономические правила устанавливают права собственности, то есть пучок прав по использованию и получению дохода от собственности и ограничению доступа других лиц к имуществу или ресурсу. Контракты содержат условия конкретного соглашения по обмену». Такое понимание правовой структуры уместно лишь применительно к англо-американской традиции, да и эту традицию оно уж слишком упрощает и схематизирует. О контракте, как источнике права нужно говорить с большой осторожностью. да – есть договоры с нормативным содержанием. Но большинство контрактов отличает от нормативных актов разница в методе регулирования отношений – метод здесь не императивный, а диспозитивный.  Целью, как контракта, так и права вообще Норт, по существу, провозглашает эффективность экономического обмена, тем самым, оставляя читателя в недоумении относительно того, что делать с советским правом, а ещё лучше – с каноническим правом и религиозными правовыми системами? В этом проявляется специфика «экономиста до мозга костей», наверняка, толком не изучавшего юриспруденции. Плюс ко всему, если мы рассматриваем контракт как источник права, нам необходимо отталкиваться от юридических представлений о природе контракта. Но, Норт оказывается пленникам исключительно экономического понимания его. Иллюстрацию такого понимания он нам предоставляет сам: «В качестве примера непосредственного обмена возьмем передачу прав на жилище в современных Соединенных Штатах. Она предполагает передачу пучка прав на материальное имущество в обмен на некоторую сумму денег». Чтобы рассматриваться в качестве регулятора отношений, контракт должен