Педагогическая антропология И. Канта

На фоне социально-экономических и политических успехов Англии и Франции Германия выглядела отсталой страной. Тридцатилетняя война привела к экономическому разорению, сдерживанию роста всех форм хозяйственной деятельности страны, развалу политической структуры Германии, страшному культурному одичанию народа, упадку и деградации не только светской, но и религиозной жизни. Протестантская церковь, как на то указывает Жуков, и без того давно ставшая послушным орудием княжеской власти, в период Тридцатилетней войны «полностью обнажила свою внутреннюю двойственность и беспринципность». Это, в свою очередь, породило в самых широких массах «настроение глубокого разочарования и скептического безверия, далекого от атеизма, но зато способствующего расцвету лицемерного ханжества и суеверий, цинизма и фанатизма» [60, C.37].

В этой атмосфере формируется пиетизм, еще одно примечательное явление духовной жизни Германии XVIII века, выступавший в качестве своеобразного варианта обновленного протестантизма. Следует отметить, что этико-религиозные воззрения И. Канта во многом вырастают из движения пиетизма, представляющего собой попытку преодоления кризиса ортодоксальной лютеранской церкви и религиозного мировоззрения, порождённого Тридцатилетней войной [71, C.282]. Основными духовными ориентирами пиетистов стали: нравственное содержание веры, её личностный характер как сугубо внутреннего переживания, интимное отношение к Богу, доступное каждому и потому независимое от религиозных учений и церковной догматики. Добросердечное, активное отношение к ближним, к потребностям и заботам окружающих – эти заново открытые немецким менталитетом общечеловеческие ценности и гуманистические идеалы, покорили ума и сердца многих серьезных мыслителей страны (в том числе,  юного Канта). Именно благодаря пиетизму в немецком Просвещении сформировался «устойчивый интерес к внутренней жизни личности, к проблематике морального сознания и поведения, к вопросу о соотношении разума и веры, науки и нравственности, необходимости и свободы» [71, C. 283].

В эту смутную эпоху, насыщенную противоречивыми духовно-религиозными, социально-политическими, культурно-философскими тенденциями, 22 апреля 1724 года в г. Кенингсберге, в семье седельных дел мастера Иоганна Георга Канта на свет появился Иммануил Кант. Он был четвертым ребенком в семье, воспитывавшей своих детей в духе честности, трудолюбия, пуританской строгости. В доме Иоганна Георга царил дух пиетизма. «Пусть говорят о пиетизме что угодно, - писал Кант впоследствии, - но люди, относившиеся к нему серьезно, показали себя с самой лучшей стороны. Они обладали благородными человеческими качествами,…не боялись ни нужды, ни гонений, никакая распря не могла привести их в состояние враждебности и гнева» [42, C.16]. Так, философ вспоминает: однажды его отец  претерпел убытки вследствие тяжбы между двумя ремесленными цехами, но ни разу не позволил себе сказать резкое слово в адрес обидчиков. Уже этот пример показывает, что под влиянием семьи у мальчика формируется нравственный фундамент, обретший позже рельефные грани в  моральной философии  зрелых лет. От отца И. Кант унаследовал также любовь к труду.

Однако наиболее сильное воздействие на формирование внутреннего мира  личности будущего философа оказала его мать, Анна Регина Кант. Эта простая необразованная немецкая женщина, по словам знавших ее людей, обладала врожденной мудростью. Анна Регина старалась привить своим детям наблюдательность, развить в них чувство прекрасного -  совершая загородные прогулки, она рассказывала маленькому Канту о том, какие бывают цветы и травы,  а по ночам показывала созвездия и звезды. Анна Регина была набожной женщиной, ее строгое чувство во многом предопределило характер сына. Можно согласиться с утверждением   П. Стретерна - самое знаменитое изречение философа относится именно к этим дням, проведенным с матерью. «Две вещи наполняют мою душу с годами все большим и большим удивлением: звездное небо над головой и моральный закон во мне», - скажет позже И. Кант [211, C.562]. Стретерн справедливо замечает также, что «двойственное внимание Канта к фактам и моральным обязательствам», привитое ему матерью в детские годы, «осталось у него на всю жизнь и сыграло основную роль в его философии» [165, C.9]. «Я никогда не забуду своей матери, - пишет философ позже, - так как она посеяла и взрастила во мне первые семена добра, она открыла мое сердце впечатлениям природы, она разбудила и расширила мой разум, а ее уроки имели постоянное и священное влияние на всю мою жизнь» [211].

В семье Кантов царила атмосфера любви и взаимопонимания, по словам философа, своих родителей он  всегда вспоминал с чувством «глубочайшей благодарности». Кант считал их людьми «образцовой честности, нравственной благопристойности и порядочности», о моральном воспитании, данном ими сыну, он говорил как о самом лучшем [40, C.14]. Поскольку Кант воспитывался в духе пиетизма, в 1732 г., восьми лет отроду был отправлен родителями в гимназию пиетического направления, латинскую коллегию Фридриха. Главными предметами здесь были латынь (до 20 часов в неделю!) и богословие, представляющее собой не что иное, как зубрежку катехизиса. Строгие порядки и нравы, царившие в «коллегии Фридриха», - дети занимались без каникул  - отбивали у воспитанника И. Канта желание стать священником (а именно такое будущее прочили мальчику его родители). Гимназические годы прививали ему, «антипатию к внешним проявлениям религиозного культа», на что указывает Гулыга [42, C.17]. Из коллегии он выносит любовь к римской поэзии, мечтает посвятить себя древней словесности, находясь под впечатлением талантливого преподавателя латыни Гейденрейха.

Развитие учебных заведений в Германии и Западной Европе XVIII века,  представляло собой, по словам А.Н. Джуринского, «сложную картину борьбы нового со старым». [52, C.168]. Попытки реформировать школу на светских началах встречали сопротивление со стороны церкви, продолжавшей играть роль главного организатора и попечителя школьного дела. Правящие классы пренебрегали просвещением народа, основная масса населения оставалась неграмотной. Учебный процесс в городских (латинских) школах в Германии по-прежнему находился под влиянием церкви, по существу превратившей эти учебные заведения в инструмент формирования законопослушного, малоинициативного населения. В области  полного общего образования духовенство руководствовалось принципом: «Тот лучший подданный, кто больше верует, и тот наихудший, кто больше рассуждает». «Имей смелость пользоваться своим умом», - скажет впоследствии И. Кант.

Как отмечает Стретерн, выдающийся интеллект и сильная жажда знаний юного Канта встретили в гимназии «сильное сопротивление в виде бесконечных религиозных наставлений» [165, C.10]. Несмотря на это, природный ум, хорошая память и прилежание помогали ему в течение нескольких лет быть первым учеником коллегии Фридриха, а окончить ее вторым. Из пиетистских взглядов, Кант воспринял много положительных сторон, том числе - убеждение в необходимости простой жизни и приверженность строгой морали.

Лишь приблизительно с середины XVIII века в систему  германских школ проникает дух перемен: постепенно в учебную программу стали включаться, (сначала в малом, а затем во все большем объеме) история, география, математика и естественные науки. Со временем усиливается тенденция расширения образования, управление школ переходит от консистории в ведение светской королевской власти. Но с 1740 года Иммануил Кант – уже студент Кенигсбергского университета, куда он поступил в соответствии со своим интересом к науке и философии, которая стала позже его призванием.

Необходимо отметить, что, в отличие от среднего, высшее, университетское,  образование в Германии развивалось в русле более прогрессивных общественных тенденций - университеты были местом формирования и становления многих научных и философских школ, ареной оживленных диспутов. Политическая раздробленность Германии конца XVII – начала XVIII в. не играла по отношению к философии однозначно негативную роль: внутри многочисленных и изолированных друг от друга княжеств возникали собственные университеты, школы, разрабатывающие собственные теоретические программы. Когда И. Кант поступил в университет, он застал там, по свидетельству                            В. Виндельбанда, «разноголосицу и сильное брожение» [32, C.13].    Главный философский диспут касался понятия о предустановленной гармонии, введенного в научный обиход  Лейбницем. Личностью, повлиявшей на формирование мировоззрения и философских воззрений И. Канта, стал его учитель, университетский преподаватель Мартин Кнутцен, один из лучших представителей философской школы Вольфа. Он впервые познакомил молодого мыслителя с учением Вольфа, привил ему интерес к математике, физике,  другим естественным наукам. Несмотря на то, что Кнутцен – ученый широкого круга научных интересов (автор работ по математике, логике, астрономии; он даже пытался доказывать истины откровения с помощью математических правил и теорем), его наследие, как отмечает Жуков, представляет собой интерес прежде всего с точки зрения критики метафизики Вольфа за ее односторонность, чрезмерный рационализм, а также - критических заметок об учении  о предустановленной гармонии. 

Проблема предустановленной гармонии волновала многие серьезные умы своего времени. Так, пиетисты усматривали в этом понятии угрозу свободе воли и отрицание ответственности человека за свои поступки. В жалобах на Вольфа королю они утверждали, что его философия оправдывает дезертирство, поскольку данный выбор солдата изначально предопределен предустановленной гармонией. Вольфианское понимание этого вопроса, по сути, усугубляло имевший место уже у Лейбница «дуалистический разрыв между нематериальной субстанцией, монадами и протяженными телами», а главное - вело к недооценке  как чувственного познания, так и способности человека к познанию и деятельности [60, C.220]. Кнутцен не преодолел учения о предусмотренной гармонии, но лишь вскрыл ее внутренние противоречия. Между тем, его философия способствовала осознанию глубокого кризиса рационалистической метафизики, оказала стимулирующее значение для поиска новых путей и способов разрешения проблемы взаимодействия идеального и физического.

Не случайно именно вопрос о соотношении внешнего взаимодействия между душой и телом и идеальным соответствием между представлениями и вещами стал одной из центральных тем раннего творчества Канта и даже вошел, хотя и в видоизмененной форме, в состав его критической гносеологии. Философ обращается к поставленной Кнутценом проблематике и говорит о своем учителе как о «проницательном писателе». Справедливо, на наш взгляд, исследователь Жуков указывает на тесную взаимосвязь «странного» языка и понятийного аппарата философии И. Канта с комплексом актуальных в то время проблем, на ее укорененность в немецкой философии XVIII века, довольно значительной фигурой которой являлся       М. Кнутцен [60, C.376].

Пиетист и вольфианец, Кнутцен получил профессорское звание в 31 год, и, если бы не ранняя смерть в возрасте тридцати семи лет, немецкая философия, возможно, имела бы в числе корифеев и это имя, утверждает Гулыга. Во всяком случае, его безусловное влияние на духовное развитие Канта признается многими исследователями. Думается, И. Кантом были восприняты дух критицизма философии Кнутцена, ее аналитичность, стремление переместить центр внимания философии из чисто умозрительных, метафизических сфер в практическую плоскость, соизмеримую с проблематикой бытия познающего субъекта.

В университете И. Кант провел около семи лет и, не защитив магистерской диссертации, был вынужден заняться частными уроками в целях поддержания своего пошатнувшегося вследствие смерти отца материального положения. Следующие 9 лет он работает частным учителем в богатых семьях - так начинается новый существенный этап формирования этико-педагогических и этико-философских воззрений философа. Он живет в разных уголках Восточной Пруссии, общался с людьми многих национальностей: литовцами, переселенцами из французской Швейцарии, приехавшими из разных княжеств немцами,  мадьярами, поляками, проявляя при этом интерес и доброжелательность ко всем. Здесь же Кант приобретает первые педагогические навыки.  По утверждению Д.М. Гринишина и С.В. Корнилова, философ не рассматривал эту работу как тормоз для своего творчества – в его понимании она была этапом для последующей научной деятельности [40, C.15]. (Позднее сам Кант самокритично заявлял, что его педагогическая теория была куда лучше собственной практики). По мнению многих исследователей, Кант оказал благотворное воздействие на своих воспитанников, привив им основы нравственности, гуманизма и здравомыслия. Так, один из бывших учеников Канта, барон Гюльзен,  предположительно, под влиянием учителя, в числе первых освободил своих крепостных крестьян, активно поддержав таким образом реформу Штейна и Гарденберга по отмене крепостного права в Германии.

В провинции Кант также «набирал ученость» - он много читал. Среди привлекавших его книг – произведения Сервантеса, Лопе де Вега, Свифта, Лихтенберга, Вольтера, Руссо, Лессинга. Большое влияние на взгляды философа оказали романы «Эмиль или О воспитании» и «Новая Элоиза» Ж.-Ж. Руссо. По свидетельствам, роман Руссо «Эмиль» считался в то время чуть ли не педагогической библией. Известно, что Кант, будучи невероятно пунктуальным человеком, сверявшим свою жизнь по часам, однажды прервал свои регулярные прогулки ради чтения романа Руссо [42, С.15]. Единственным украшением рабочего кабинета философа был  портрет французского философа. Об этико-педагогической преемственности от Руссо  к Канту свидетельствуют сегодня многие отечественные и зарубежные исследователи. Сам философ также неоднократно говорил об этом влиянии –в работе «Фрагменты к наблюдениям над чувством прекрасного и возвышенного» (1764 – 1765) он пишет: «Было время, когда я …презирал чернь, которая ни о чем не знает. Руссо исправил меня. Это ослепляющее превосходство исчезает, я учусь понимать людей, …» [211].

О характере влияния произведений Руссо на образ мыслей И. Канта А.Ю. Буталова справедливозамечает:  «Руссо показал Канту односторонность естественнонаучного образования, исключающего человека, и стал для него Ньютоном в области антропологии и этики, открывшим закономерности морального мира» [15, C.14]. Вместе с тем, мы отмечаем не только аспекты единомыслия философов, но также и серьезные элементы несовпадения их философских и этико-педагогических позиций. Так, гипотезе Руссо о безграничной доброте человеческого сердца И. Кант противопоставляет свою концепцию об изначальном зле в человеческой  природе.

В трактате «Религия в пределах только разума» Кант подробно исследует негативные задатки человеческой природы, которые, согласно его мнению, относятся к категории врожденных, говорит о склонности человека ко злу. Он рассуждает, в частности, о трех различных уровнях подверженности человеческого сердца злу: это «хрупкость человеческой природы», или слабость человека в соблюдении моральных максим и устоев; «недобросовестность…человеческого сердца» или «склонность к смешению неморальных мотивов с моральными», и, наконец, «злонравие человеческого сердца» как таковое [84, C.99]. Абсолютно точно, на наш взгляд, философ характеризует злонравие человека как «испорченность» или «извращенность», то есть, такое человеческое свойство, которое извращает нравственный порядок  и образ мыслей его обладателя. Склонность ко злу, как указывает далее И. Кант, предполагается даже и в самом лучшем человеке (другое дело, что она у него практически никогда не реализуется), то есть, по мнению философа, зло «переплелось с человеческой природой» [84, C.100]. Этот анализ дает мыслителю право утверждать, что «человек по природе зол» [84, C.102]. Однако причину этого зла И. Кант усматривает, вопреки расхожему мнению, не в чувственности человека, и не в испорченности его разума (так как злой разум в чистом виде – это уже «дьявольское существо»), а в соприсущей человеческому существу свободе. Он утверждает также, что человек обязан отвечать за свою склонность ко злу, ибо она «может быть вменена ему в вину как его собственное прегрешение» [84, C.105]. Думается, Кант прав и в этом утверждении.