Теории У. Ростоу

Введение

У реальной экономики и до 1917-го, и после 1917 года была масса проблем. Об этом свидетельствует, например, тот  факт, что русская экономика не выдержала Первую мировую войну, а гражданская война отбросила  страну далеко назад.

20-е годы - это пример того, как  вера в науку, в просвещение  и политическая воля закладывают  основание долговременного успешного  развития социально-экономических  дисциплин. И, конечно, здесь  надо говорить о том, что  большевики, работая с теми, кто  остался в 20-е годы, - с представителями  профессорско-академической, земской  среды - опирались на очень  длительную традицию просвещения  собственного народа и развития  первоклассного знания, причём на  нескольких уровнях общества. До 1917 года, например, три поколения  земских социологов, статистиков,  врачей и учителей упорно работают  над тем, чтобы появились хотя  бы какие-то первые ростки стабильного  развития великой крестьянской  страны России. Хотя если мы  почитаем русскую литературу  второй половины - конца XIX века, то  увидим и пессимистические настроения: одно, другое поколение земской  интеллигенции работает только  на то, чтобы в третьем, в  четвёртом поколении вдруг появились  какие-то плоды. И эти плоды,  надо сказать, приходят в 1910-е  годы, когда начинается бурное  развитие российской кооперации.

В начале XX века практически любой  крупный экономист России - молодой, средних лет, достигший профессорского знания - год-два стажировался в европейских  университетах, и прежде всего в  Германии. Эти учёные в совершенстве владеют немецким, достаточно хорошо говорят и по-французски, и по-английски, их кругозор широк. Советская власть с большим уважением относилось к остаткам этой великой культуры пореформенной России, предоставляла  возможности для развития, для  работы.

Здесь важна и уникальность ситуации. К началу XX века действительно осознаётся, что особенности крестьянского  развития России, особенности её экономики  невозможно изучать стандартными методами экономической науки. Особенно это  становится ясно после 1917 года, когда  происходит огосударствление страны, когда огромное значение имеет государственный  сектор в экономике России. Это  время экспериментов, это время  в хорошем смысле утопии, когда  ставятся великие задачи построить  первоклассную, процветающую страну. И  этот пафос строительства новой  страны был характерен не только для  большевиков. Они умели им заразить и так называемых сочувствующих, кто говорил: «Я скептически или  даже с неприязнью отношусь к основным постулатам марксистско-большевистской доктрины, но я отношусь с уважением  к стремлению вытащить страну из невежества, грязи, отсталости, реально модернизировать  её».

Опять же были иллюзии в то время, что сама по себе советская власть может смягчаться, эволюционировать. Это были иллюзии НЭПа. Но я, например, сторонник того, что 1929 год в сталинской версии не был фатальным для России, возможно, были другие варианты развития.

Виктор Петрович Данилов, наш замечательный  российский историк, аграрник, выступал в Кёльнском университете на тему «Были ли альтернативы НЭПу?». Там  его поразил один очень пожилой немец, который просто тихо сидел в течение всего круглого стола и молчал, но при этом было видно, как он переживает. И Данилов про себя думал: «Может быть, он сам был свидетелем этих 20-х годов и в Германии, и в России». И только уже когда круглый стол закрывался, этот немец взял слово и сказал: «Вы знаете, я думаю, там, где есть ГПУ, там нет никаких альтернатив». С этой точкой зрения можно поспорить, но в конечном счёте она, к сожалению, победила

Глава 1. Экономика  России в конце 19го – начале 20го вв.

1. НОВАЯ ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА СССР

Существует масса мнений - и пессимистичных, и оптимистичных. Одни видят в  НЭПе действительно уникальное оптимальное  решение выхода страны из чудовищной разрухи, кризиса, изоляции. Другие полагают, что это, наоборот, неудачный компромисс, который, соответственно, и закончился полным крахом в 1929 году. Есть морализаторские  оценки: в условиях НЭПа была возможность  создать относительно плюралистическое, толерантное общество. Есть мнение, что всё это несерьёзно, и тот  же Борис Пастернак в «Докторе Живаго» пишет, что НЭП был  самым фальшивым периодом в истории  советской власти. На мой взгляд, этот период интересен именно тем, что  из него могли возникнуть самые разнообразные  альтернативы. Но победила сталинская.

Главное в НЭПе то, что некоторое время сосуществовала и действительно достаточно успешно развивалась многоукладность экономической и культурной жизни, и это было достаточно эффективно. Во-первых, НЭП эффективно врачевал те чудовищные раны, которые нанесли мировая и гражданская войны; во-вторых, НЭП закладывал новую основу, новый фундамент для серьёзной модернизации советской России.

И здесь сейчас существуют разные мнения. Например, о том, что слухи  о российской отсталости сильно преувеличены. Возьмите любую страну: у неё есть передовые отрасли, есть отсталые, есть более продвинутые знания, есть области, в которых её знание отстаёт на мировом фоне. Если мы посмотрим  экономико-статистические показатели конца XIX - начала XX века, то увидим, что  Россия занимает одно из передовых  мест по темпам роста. Россия - это страна, которая обладает уже собственным  первоклассным финансовым капиталом. У неё мощные индустриальные фабрики  и заводы, степень концентрации передового капитала в России - одна из высочайших. Если бы не срыв в мировую войну и потом не октябрьский переворот, то эти передовые сектора российской экономики подтянули за собой и весь остальной архаический крестьянский сектор. Тем более что мосты были выстроены в виде той самой сельскохозяйственной кооперации, которая начинала всё более и более эффективно работать.

Но с другой стороны, существует точка зрения, что вот как раз  здесь и произошло роковое  противоречие, о котором писал  ещё Некрасов: «И могучая, и бессильная». Громадная поляризация между  бедными и богатыми, между архаикой и уже передовыми технологиями и  передовыми отношениями, эта поляризация  и привела к срыву России в  хаос гражданской войны.

Начинался век катастроф с 1914-го по 1945 год. В «век катастроф» (это  выражение ввёл и обосновал замечательный  британский историк Эрик Хопсбаум) достаточно стабильный западный мир, который  просуществовал чуть ли не с 1814 - 1825-го года, конца наполеоновских войн до Первой мировой войны - рушился. Началась Первая мировая война. И эту войну  царская Россия не выдержала; и к 1917 году она разваливается. Другие, более органически развивавшиеся  страны эту войну выдержали. Россия - нет. Это свидетельство того, что что-то было очень неблагополучно. Почему до сих пор очень трудно опровергнуть сталинизм? Потому что ленинисты говорят: «Посмотрите, в 1941 году всё-таки страна выстояла; царской России нет, а советская Россия выстояла. Главное, что отличало царскую Россию от большевистской и нынешнее руководство от большевистского - это пессимизм восприятия реальности.

Приведем пример. Как-то в 90-е годы мне пришлось слушать одного экс-министра по науке тех либеральных правительств. И вот он расценивал шансы нашей науки и развития достаточно пессимистично. У него был такой детерминизм национального дохода. Он говорил: «Понимаете, у нас примерно показатели как в Португалии». Соответственно, нам положено науку иметь как в Португалии. Об этом свидетельствует величина национального дохода. То есть если бы ещё Михаил Ломоносов пришёл к матушке- государыне Елизавете и сказал: «Давай создадим первоклассный университет», а она сказала бы: «Да, Миша, а зачем нам? Мы живём беднее португальцев. Зачем нам университет», то ничего бы не получилось. Или те же большевики, например: в нищей изуродованной гражданской войной стране эти люди говорили: «Мы хотим создать первоклассную науку». Здесь существует проблема политической воли.

Проблема России - это проблема политической воли её руководства: оно всерьёз хочет что-то сделать или оно только изображает и топчется на месте. Вот в чём вся разница: действительно ли провести модернизацию или же только изображать намерение.

Нужно некоторое сочетание, чтобы  эта политическая воля не была безумной и чтобы она как раз плодотворно  сотрудничала с реальным социально-экономическим  знанием. И успехи Китая во многом связаны именно с тем, что в 80-е  и в начале 90-х фантастическими  темпами росло сельское хозяйство - оно и дало ту прибавку, на которой  расцвела уже и промышленность, и  наука, и образование Китая. И  даже Михаил Сергеевич Горбачёв сожалел  и говорил, что вместо того чтобы  сразу всё ломать, может быть, надо было как следует вложиться  в сельское хозяйство во второй половине 80-х годов и действительно серьёзно пойти по китайскому пути, и более  последовательно попробовать реализовать  концепцию НЭПа 20-х годов.

2. СТАЛИНСКАЯ МОДЕЛЬ РАЗВИТИЯ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА. ХЛЕБ И ВЛАСТЬ. 1920-е - 1970-е

В 20-е годы единственный ресурс, который  был у СССР, - это хлеб. Если мы посмотрим цитаты того времени различных  политических деятелей, все говорят, что в основе политической борьбы в России - вопрос хлеба. Например, Ленин  во время гражданской войны говорил: «Хлебная монополия для нас важнее и эффективнее гильотины якобинцев». Эсер Маслов, когда в 30-е годы писал о сталинских реформах, заметил: «Тема хлеба в истории большевизма играет более фундаментальную роль, чем тема золота в «Песне о нибелунгах».

Сталину нужно было любой ценой  захватить хлеб в крестьянской стране России, полностью установить монополию  и как можно больше и дешевле  получить этого хлеба для форсированной  индустриализации. Эта цена: 3 миллиона представителей сельской элиты, обзываемых кулаками, сосланы; примерно 3 тысячи квалифицированных  специалистов (Чаянов и его коллеги, Чилинцев, Макаров, Рыбников, - это была только вершина айсберга, но они  опирались на насколько тысяч  первоклассных специалистов - агрономов, учёных, бывших земских деятелей) вычистили  и отправили в 30-е годы в ссылки и в лагеря. Вырезалось само аграрное знание, аграрные традиции. И обезглавленное крестьянство было согнано в колхозы, из него выдавливали чудовищным образом  ценой голода 1932 - 1933 года зерно для  индустриализации, для укрепления военно-полицейского аппарата сталинского типа.

Сталин говорил: «Вы понимаете, это дело неприятное - хлебозаготовки, то, что мы выбиваем хлеб. Но это вопрос жизни и смерти. Вот мы придерживаемся модели построения социализма в одной  отдельно взятой стране за железным занавесом. Нам нужно срочно индустриализироваться, лет за 10, иначе нас сомнут - век  катастроф вокруг. Да, дело неприятное. Но советская власть сейчас берёт  в долг у крестьянства, а потом  она эти долги будет возвращать. Каким образом? В виде образования (советская власть насаждала повсюду  школы, чтобы учить крестьянских детей), в виде механизации, электрификации». Это произошло, но не сразу. Пропаганда говорила о том, что колхозы и  совхозы, как только возникают, становятся высокомеханизированными. Это была неправда. Всю первую половину 30-х  годов крестьянство в этих колхозах и совхозах добывает хлеб для государства  с помощью лошадки . Но уже к 1940 году СССР по количеству тракторов  и комбайнов практически не уступает Соединённым Штатам. Европа ещё пашет на лошадках, ещё убирает вручную, а в СССР вера в технический прогресс приводит к тому, что страна уже обладает громадным парком тракторов и комбайнов. Мечты Ленина про 100 тысяч тракторов для крестьян превзойдены уже в пять раз. И в 1947 году Сталин продолжал говорить: «Крестьяне ещё не всё нам вернули, они нам ещё остаются должны». Чудовищно циничная позиция по отношению к крестьянству, но тем не менее до конца 50-х годов страна-то ещё по преимуществу остаётся крестьянской, несмотря на все великолепные успехи индустриализации. Только к началу 60-х доля сельского населения становится меньше половины - что-то 51 процент в 1959-м или 1961 году.

Потом уже последователи Сталина  делали действительно что-то хорошее  для сельской России. В хрущёвский, особенно в брежневский период в  сельское хозяйство идут щедрые инвестиции. Сейчас, когда мы во время наших полевых сельских исследований беседуем с сельскими жителями, они вспоминают как золотую эру брежневские времена, когда есть техника, даётся образование, строятся клубы. Но в это время происходит чудовищная бюрократизация сельской России, все решения принимаются бюрократизированными структурами колхозов, совхозов, агропромов, министерств, нет самостоятельности сельского жителя. Брежневское политбюро - это всё выходцы из крестьянских семей, они не такие кровожадные злодеи, как Иосиф Сталин, они читают Распутина, и Абрамова, и Белова, умиляются и говорят: «Да, действительно, плохо. Что-то они там у нас спиваются и бегут в города. Надо чем-то поддержать». Денег нефтяных много, они их вкладывают, но они их вкладывают в чудовищно неэффективную бюрократическую модель. И это сельское население, отученное сталинскими зверствами от труда, по-прежнему пропивает, разворовывает то, что ему даётся в поздний советский период. Крестьянская самостоятельность существует только в личном подсобном хозяйстве.

3. ЧАЯНОВСКАЯ МОДЕЛЬ РАЗВИТИЯ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА

Сталин находился под влиянием марксистской традиции. Он считал, что  сельское хозяйство не имеет своей  специфики, это относительно отсталая отрасль, которая должна развиваться  по пути индустриальных отраслей, и  раз так, то в сельском хозяйстве  должно превалировать крупное индустриальное производство, и СССР, в конце  концов, всю эту отсталую страну превратит в страну гигантских сельских фабрик зерна и мяса.

Позиция Чаянова и его коллег была более сложная. Чаянов много  раз иронизировал над тем, что  в России одна партия в сельском хозяйстве кричит, что самое эффективное - это крупное (сейчас уже говорят  «крупный агрохолдинг» эффективный); другие кричат: нет, мелкое, семейно-фермерское хозяйство эффективно. Сам Чаянов говорил, что главное - это нахождение оптимумов: сочетания крупного и  мелкого производства в различных  сельскохозяйственных отраслях. И поэтому  Чаянов, теоретик крестьянского хозяйства, написал первоклассные работы по крупным аграрным предприятиям. Он принимал участие в проектировании первых совхозов, и считал, что в  определённых условиях зерновое хозяйство, в целинных степях например, при  государственной поддержке эффективнее  крестьянского хозяйства. При этом он говорил: «Всё сложно. Вот в условиях этого региона лучше крестьянское хозяйство, в другом месте - совхоз, там - колхоз». И задача государственной  политики заключается в нахождении оптимальных сочетаний разнообразных - крупных и мелких - форм аграрного  производства. К этому добавлю, что  у Чаянова существовало органическое отвращение к насильственным методам  работы с крестьянством, когда приезжает  комсомольско-партийное начальство и говорит: «Советская власть знает, как коров доить. В общем, давайте, организуйте колхоз, до кучи своё имущество  складывайте. Кто несогласный, того отправим на Соловки или на просторы Сибири».